И. Бестужев-Лада - Социальное прогнозирование

Достаточно сравнить книгу Кана и Винера, допустим, с книгой американского социолога Р. Фолка «Наша планета в опасности» (1971) – настоящим набатом тревоги, заглушавшим ликующие фанфары прежних лет, чтобы убедиться в том, насколько существенно было дискредитировано в глазах мировой общественности господство­вавшее течение.

Вторая «волна» накатилась буквально следом за первой. Нача­лись поиски «виновника» загрязнения природной среды. Таковым была признана энергетика, основанная на сжигании невосполни­мых ресурсов нефти, газа и угля; материально‑сырьевая база с ее «вскрышными разработками» и сведением лесов на миллионах гек­таров; промышленность, захватывающая сельскохозяйственные уго­дья, отравляющая воду и воздух; автотранспорт, соревнующийся с промышленностью в отравлении воздуха, убивающий сотни тысяч и калечащий миллионы людей ежегодно; конвейеры на заводах, изма­тывающие и отупляющие рабочих; «сверхурбанизация», приводя­щая к противоестественному скоплению многомиллионных масс людей в гигантских «супергородах» – мегалополисах и т.д. Раз­вернулась кампания по «оцениванию технологии», повторившая все перипетии экологической кампании вплоть до создания междуна­родной ассоциации и правительственных учреждений специально по этой проблеме. О размахе и характере движения можно судить, например, по книге американских футурологов М. Сетрона и Б. Бартока «Оценивание технологии в динамической среде» (1974).

«Технологическая волна» по накалу страстей и скорости нарас­тания первоначально грозила перехлестнуть первую, но в конечном итоге примерно к середине 70‑х гг. слилась с ней. Ее значение трудно переоценить. Ведь, по сути дела, ставился вопрос о качественно но­вой концепции научно‑технического прогресса как в принципе уп­равляемого явления. Ясно, что от того, как сложится эта концепция, во многом будет зависеть характер дальнейшей эволюции футуро­логии.

Перефразируя приведенное выше высказывание одного из участников футурологических конференций, можно сказать, что лозунгом начала 70‑х гг. на Западе сделался тезис – «Никакой футурологии при современной технологии». Это тоже было тягчай­шим ударом по господствовавшему течению, которое целиком ба­зировалось на «современной технологии» и оптимистично про­ецировало в будущее наблюдавшиеся тенденции развития научно‑технического прогресса.

Третья «волна» возникла почти одновременно со второй. Она выразилась в оживлении давно существовавшего на За­паде антисциентистского течения с его отрицанием науки как конструктивной формы общественного сознания, обвинениями в се адрес, сводившимися к тому, что якобы именно она породила гонку вооружений, развитие атомного, химического, бактериологи­ческого оружия массового поражения, загрязнение природной сре­ды, демографический и информационный «взрывы», многочислен­ные тупики и кризисы середины XX века. Представители этого те­чения обвиняют ученых в том, что они якобы превратили науку в некую «священную корову», в нечто вроде новой религии и ведут привольную жизнь новоявленных жрецов, которых не трогают тре­воги и беды человечества. Отсюда – призывы «упразднить науку», заменить ее новыми формами общественного сознания, какими именно – неясно даже авторам подобных призывов.

Отзвуки подобных настроений можно было обнаружить, на­пример, в выступлениях американского священника Дж. Плат­та, сведенных в его книгу «Шаг к человеку» (1966). «Экологи­ческий» и «технологический» кризисы дали такого рода взгля­дам как бы второе дыхание. Число выступлений в этом духе резко возросло. Правда, и третья «волна» вскоре слилась с первой. Но свою роль в подрыве «кредитоспособности» господствовавшего течения – лучшей мишени с антисциентистских позиций трудно было и придумать! – она также сыграла.

Под этими ударами облик футурологии стал заметно менять­ся. Господствовавшее течение осталось преобладающим по чис­лу представителей и произведений, но оказалось дискредитиро­ванным, оттертым на второй план в глазах западной обществен­ности и претерпело немаловажные изменения. Оставаясь в прин­ципе на своих прежних позициях, его представители учли новую конъюнктуру, включив в свои концепции мотивы «экологическо­го кризиса», «переоценки технологии», а иногда и антисциентизма. Они сделали гораздо более изощренной свою аргументацию и намного убавили мажорный тон прогнозов. Это относится даже к последующим работам Г. Кана – наиболее радикального и «стойкого» представителя данного течения, в частности, к его книгам, вышедшим в те годы: «Растущая японская сверхдержава: вызов и ответ» (1970), «Грядущее: размышления о 70‑х и 80‑х гг.» (1972, в соавторстве с Б. Брюс‑Бриггсом), «Следующие 200 лет» (1976, в соавторстве с У. Брауном и Л. Мартелем). В еще большей мере это относится к работам Д. Белла и других «постиндустриалистов».

Д. Белл представил свой доклад о «постиндустриальном обще­стве» на VII Международном социологическом конгрессе (Болга­рия, Варна, 1970), внеся некоторые поправки по сравнению с докла­дами на «Комиссии 2000 года» в 1965—1966 гг., опубликованными в сборнике «Навстречу 2000 году» (1968). Но времена настолько изме­нились, что частных поправок оказалось недостаточно.

Доклад Белла вызвал резкую заочную критику (сам автор на кон­гресс не явился). Социологи вынесли ему приговор: «Старомодно». Наверное, эта оценка не осталась для Белла безразличной. Во всяком случае на следующий год он выступил в журнале «Сэрвей» (1971, № 2) с большой статьей «Постиндустриальное общество: эволюция идеи», а в 1973 г. выпустил монографию «Приближение постиндустриаль­ного общества: экскурс в социальное прогнозирование». Здесь мы видим существенные новации.

Во‑первых, уже не игнорируются, как это свойственно теориям индустриализма, принципиальные различия между капитализмом и социализмом. Подчеркивается нереальность их «конвергенции». За социализмом признается «право на существование», но только в определенной плоскости понимания, или, пользуясь терминологи­ей автора, «оси исследования». Если иметь в виду «ось собственно­сти» (на средства производства), то различают феодализм, капита­лизм и социализм. Если «ось собственно производства» – то доиндустриальное, индустриальное и постиндустриальное общество не­зависимо от общественного строя. Если же «ось политики» – то демократическое и авторитарное общество. И так далее. Какая «ось» основная, определяющая, автор не указывает.

Во‑вторых, отрицается прежняя монополия «валового на­ционального продукта на душу населения» в качестве ключе­вого показателя развития общества. Выдвигается система социальных показателей, о которой говорилось в предыдущем разделе.

В‑третьих, более определенно подчеркивается серьезность про­блем, стоящих перед человечеством. Путь к «постиндустриальному обществу» рисуется не таким безоблачным, как прежде.

И все же новые работы Белла продолжали вызывать все более резкую критику со стороны его коллег. Чутко реагирующий на из­менения конъюнктуры, журнал ассоциации американских футуро­логов «Футурист» (1973, № 6) поместил разгромную рецензию на новую книгу Белла. Автору предъявлялись обвинения в защите по­зиций «редукционистской» (читай – традиционно‑рутинной) науки против «рождающейся целостной науки», в «предубеждениях, свойственных истэблишменту», в «завуалированном утопизме» (уто­пия «вечного капитализма») и даже, по существу, в прогностичес­кой непрофессиональности («ненастоящем футуризме»). Еще бо­лее резко критиковали книгу Белла его западные коллеги на VIII Международном социологическом конгрессе (Канада, Торонто, 1974), куда автор на сей раз явился сам, но доклада не представил и от участия в дискуссии воздержался.

Что касается Г. Кана, тоже пользовавшегося на Западе в 60‑х гг. значительным авторитетом, то его критиковали еще сильнее. Теперь его атаковали не только сторонники мира, которые не могли забыть, как хладнокровно разбирал он в своей книге «О термоядерной вой­не» (1960) возможные варианты гибели человечества в атомной ка­тастрофе, но и футурологи, весьма далекие как от марксизма, так и от пацифизма. Его обвиняли в полном несоответствии прогнозов, сделанных в трудах Гудзоновского института, реальным тенденциям развития человечества в последней трети нашего века.

Дело дошло до того, что англо‑американский журнал «Фючерс» (один из самых представительных органов западной футурологии, в редакционный совет которого входили Белл и Кан) поместил ста­тью (1975, № 1) с убийственной критикой качества прогноза разви­тия экономики Великобритании на 1980 г., разработанного Европей­ским отделением Гудзоновского института. Этот институт считался одним из самых высокопрестижных исследовательских центров на Западе по разработке социально‑экономических и военно‑полити­ческих прогнозов глобального масштаба. К его услугам прибегали (и прибегают) крупнейшие финансово‑промышленные корпорации США, Японии, ряда стран Западной Европы. Институт все время расширял свою деятельность, создал Европейское (в Париже) и Ази­атское (в Токио) отделения, включил в «сферу своей компетенции» огромные регионы от Палестины до Вьетнама и от Чили до Ирлан­дии и, казалось, не имел никакого отношения к судьбе футурологии, занимаясь в основном практической разработкой прогнозов. Тем не менее и он не ушел от ударов, обрушившихся на господствовав­шее течение. Его прогноз был публично объявлен несостоятель­ным!