Надежда Ионина - 100 великих узников
В конце апреля 1898 года У.С. Портера привезли в тюрьму штата Огайо, где он занял должность аптекаря в арестантском госпитале. Жил тут же, в больнице, не испытал заключения в двухместной камере без окон, не вылавливал мух и червей из похлебки, не терся локтями с соседями по столовой. Не знал он и каторжного труда: примерный заключенный и квалифицированный работник, У.С. Портер ни разу не изведал карцера и других наказаний. Однако моральное состояние этого «счастливчика», особенно в первые месяцы заключения, было необычайно тяжелым. В письмах к друзьям прорывается его отчаяние и даже бродит мысль о самоубийстве…
Но У.С. Портер продолжал жить: сначала, чтобы дождаться рассмотрения апелляции, а к тому времени, когда эта надежда рухнула, он уже приобрел привычку жить по инерции, когда даже мучительная повседневность держит человека на поверхности бытия. Для него самого эта повседневность оборачивалась не самыми страшными своими сторонами, но в госпитале метались, стонали и хрипели истерзанные узники, кругом все время несчастья, смерть, всевозможные страдания… В письмах он писал: «Я и представить себе не мог, что можно так дешево ценить человеческую жизнь. На людей здесь смотрят, как на животных, бездушных и бесчувственных.
Бывают недели, когда у нас каждую ночь умирает по человеку… Самоубийство здесь – самое обычное дело. Редко проходит несколько ночей, чтобы доктор и я не мчались рысью к какому-нибудь бедняге, постаравшемуся избавиться от своих бед. Они перерезают себе горло, и вешаются, и открывают в камерах газ, заткнув все щели, и пробуют прочие способы… Если человек заболевает и не может работать, его уводят в подвал и пускают на него такую мощную струю воды из шланга, что он теряет сознание. Тогда врач приводит его в чувство, а затем его подвешивают за руки на час-другой. В большинстве случаев он после этого снова начинает работать».
Но арестант под № 30664 был по-прежнему У.С. Портером – человеком предельно сдержанным и замкнутым, полным неторопливого достоинства и особого юмора, но только с теми, кто был ему ближе других. Однако «реалии» тюремной жизни были для него так мучительны, что порой приводили даже в ярость, совсем ему несвойственную. В последний год заключения[56], благодаря хлопотам доктора Томаса, У.С. Портера назначили клерком в контору тюремного эконома. Контора располагалась вне территории тюрьмы, и узник мог после работы пройтись по ближайшим городским улицам – совсем как любой добропорядочный житель. По воскресеньям он и еще несколько «привилегированных» заключенных собирались на заседания «Клуба затворников», которые проходили в форме изысканных и церемонных обедов. На этих тайных собраниях У.С. Портер блистал своим невозмутимым остроумием. Но он мог и бушевать, особенно когда узнал о практике поставки продовольствия в тюрьму. Большинство средств, которые отпускались на содержание заключенных, оседало в руках поставщиков, а арестанты получали гнилую пищу, которая калечила даже самых здоровых из них. У.С. Портер был в бешенстве и даже хотел подать официальный рапорт, чтобы его сняли с должности эконома.
На одном из воскресных обедов «Клуба затворников» обсуждалось и другое страшное событие тюремной жизни. Из госпиталя отправили в покойницкую одного индейца, хотя он был еще жив. Ночью от холода он очнулся, попытался выбраться, но не смог и умер среди мертвецов.
Единственной отрадой были для У.С. Портера ночные дежурства в аптеке, когда он мог писать, и он очень много работал. Рассказы заключенных давали ему богатый материал для творчества. Один из его знаменитых рассказов во многом заимствован из трагической биографии известного взломщика Дика Прайса. Его осудили на пожизненную каторгу, но пообещали помилование, если он откроет неисправный сейф. Д. Прайс спилил себе ногти до основания, ощупал и открыл сейф в течение 20 секунд, но кто же помилует такого виртуоза! Через несколько месяцев он умер в тюрьме. У.С. Портер приукрасил этот случай, чтобы его мог читать благодушный «средний американец».
Во многих новеллах, написанных в заключении, У.С. Портер развивал тему падшего, оступившегося человека, который стал изгоем общества по собственной вине или беде. В разных рассказах эта тема трактуется по-разному. Вот, например, Дик Свистун из одноименной новеллы – вольнолюбивый бродяга, не желающий расстаться со своей бесшабашной голодной жизнью даже ради обеспеченного житья у благодарного благодетеля…
Рассказы автора, сидящего в тюрьме, начали печатать, но он стыдился подписывать их своим именем. Случайно перелистывая справочную книгу аптекаря, У.С. Портер наткнулся на фамилию известного французского фармацевта – О,Генри – и избрал ее своим псевдонимом.
А.М. Горький
Вечером 8 января 1905 года настроение большинства жителей Петербурга было тревожно выжидающим: в город прибывали войска. А.М. Горькому стало известно, что правительство намерено применить силу против готовящегося назавтра мирного шествия рабочих к Зимнему дворцу. Выйдя на улицу, он увидел, что город напоминает военный лагерь: то здесь, то там можно было заметить группы солдат, гревшихся у костров, и усиленные наряды жандармов и полиции. Крайне обеспокоенный, А.М. Горький зашел в редакцию газеты «Наши дни», где в то время происходило собрание интеллигенции. Речь шла о предстоящей манифестации мирно настроенных рабочих и об опасности их столкновения с войсками. И тогда писатель предложил избрать депутацию, которая отправится к министру внутренних дел П.Д. Святополку-Мирскому и постарается убедить его в мирных настроениях рабочих, а также попросить принять меры для избежания кровопролития. Предложение А.М. Горького было принято, тут же избрали депутацию, в которую вошел и писатель.
А.М. Горький
Но министр внутренних дел отказался выслушать их заявление, и тогда члены депутации направились к председателю Комитета министров С.Ю. Витте. Тот выслушал их, но заявил, что сделать ничего не может, так как министры имеют более точные, чем члены депутации, сведения о положении дел, и уже приняты меры, одобренные императором.
В редакцию газеты члены депутации вернулись уже в три часа утра – ни с чем. А.М. Горький предложил написать отчет для газет об их «путешествии по министрам». Все согласились и стали расходиться по домам, а писатель засел над отчетом. 9 января, когда кровь уже была пролита, А.М. Горький обратился с воззванием «Ко всем русским гражданам и общественному мнению европейских государств»: «Мы обвиняем министра внутренних дел Святополка-Мирского в предумышленном, не вызванном положением дела, в бессмысленном убийстве многих русских граждан. А так как Николай II был осведомлен о характере рабочего движения и о миролюбивых намерениях его бывших подданных, безвинно убитых солдатами, и, зная это, допустил избиение их, – мы и его обвиняем в убийстве мирных людей, ничем не вызвавших такой меры против них».
По личным впечатлениям и со слов очевидцев А.М. Горький описал несколько отдельных эпизодов Кровавого воскресенья. Воззвание было написано лиловыми чернилами на двух листках бумаги, но полиция перехватила его, и оно не получило распространения, зато стало основанием для привлечения А.М. Горького к ответственности. К тому же в рапорте полиции наскоро собранная депутация интеллигентов превратилась в грозный «комитет, составленный из представителей всех действующих в империи противоправительственных фракций». Всем членам делегации было предъявлено обвинение в намерении ниспровергнуть самодержавную власть. Уже через день сотрудники департамента полиции имели приказ арестовать всех членов депутации, независимо от результатов обыска, который у них будет произведен.
В ночь с 10 на 11 января жандармы с успехом выполнили задание, только вот А.М. Горького они дома не застали – он уже был на пути в Ригу. Вслед за ушедшим с Балтийского вокзала поездом в Ригу полетела телеграмма с предписанием «безотлагательно обыскать писателя Алексея Максимовича Пешкова (псевдоним – Максим Горький), арестовать и препроводить в охранное отделение Петербурга».
12 января А.М. Горький оказался в одиночной камере Трубецкого бастиона Петропавловской крепости – месте предварительного заключения. Всех арестованных уже здесь заставляли надевать тюремную одежду. Собственное их платье уносили на хранение в цейхгауз и выдавали только на время прогулок по тюремному двору, при свидании с родными и при отъездах на допросы вне крепости. Писатель облачился в тюремное грубое белье, спадающие с ног чулки, тонкий халат и кожаные шлепанцы. С тяжелым погребальным звоном захлопнулась массивная дверь, окованная железом, и он остался один в своем новом обиталище – мрачном помещении с низким сводчатым потолком. Наверху – забранное решеткой оконце, в которое видна лишь серая стена бастиона. Асфальтированный пол выкрашен желтой краской: в него наглухо вделана железная койка, к стене прикреплен железный столик. Над ним – электрическая лампочка, втиснутая глубоко в стену и прикрытая сверху толстым стеклом, огражденным решеткой.
