Владимир Авдеев - Расология
Такое умозаключение вовсе не выглядит искусственным, если мы обратимся к наиболее близким и древним языкам единого индоевропейского корня. В санскрите «bharma» также означает тяжесть, ношу, в зендском «barэman» с точностью передает тот же самый смысл.
Кроме того, русское слово «время» по звучанию сближается с индоевропейской основой «wertmen» и санскритским «vartman», что означает путь, колея, след колеса.
Однако в действительности в Индии слово, обозначающее время, никак не связано с «vartman», для этих целей в санскрите есть слово совсем другого корня «kalah», однако чрезвычайно близкое по звучанию с древнерусским «коло», означающим вращение, откуда и происходит слово «коловрат», служащее для обозначения символа древнерусской восьмилучевой свастики. Существует также общеславянская основа «вертмя», с исчезновением в которой буквы «т» первоначальный смысл слова «время» также означает вращение. В бретонском языке также существует слово «vreman», что означает «теперь», а «время» по-бретонски «pred».
Большинство лингвистов вследствие этого приходит к выводу, что в индоевропейских языках понятие времени изначально связывалось с определенным внешним проявлением некоего процесса. Мало того, в ходе эволюции это слово меняло род, как, например, древнеирландское «re» вначале было среднего, а затем стало женского рода.
Немецкое слово «die zeit» связывают с глаголом «ziehen» — «тянуть». По-русски мы говорим «время тянется», немцы вкладывают точно такой же смысл в фразу «die zeit zieht sich». Английское «time» происходит от староанглийского «tima», что сходно со старогерманским «timon» и также означает «простирать», «протягивать».
Латинский эквивалент этого слова — «tempus» иногда принято связывать или с глаголом «tendo» (тянуть) или с глаголом «teneo» (держаться, длиться). Многозначительна близость латинских слов «tempus» и «templum» (храм), ибо первоначально последнее означало священное пространство, которое этрусский жрец очерчивал в полдень.
Множество фактов указывает на сакральность категории времени. Китайский иероглиф «ши», обозначающий время, представляет собой вариант иероглифа «сы» и обозначает также «храм». Имя греческого Бога Хроноса в этом смысле говорит само за себя, так же как имя индийской Богини Кали, происходящее от упомянутого выше санскритского слова «kalah». Бог древних римлян Янус тоже обожествлял собою время, так же как древнеегипетский Тот. В эзотерической части зороастризма — зерванизме — «время» Зерван объявлялось высшим началом. Древнегерманские Богини судьбы норны тоже служили олицетворением времени. Их имена Урд, Верданди и Скульд обозначают прошлое, настоящее и будущее. Они не просто «тянут» некие нити, они ткут пряжу судьбы. Характерно, что греческое «хронос» близко по звучанию слову «хреон» — судьба, необходимость.
Поразительно сходную картину мы можем наблюдать и в мифологии древних майя. Все обелиски и алтари в их культах воздвигались с целью увековечения периодов времени. А сами интервалы времени изображались в виде ноши, переносимой на спинах иерархических Богов-носильщиков, таким образом достигалась персонификация дней, месяцев и лет. Вычислив, какие именно Боги будут маршировать в данный день, жрецы майя могли определять их совместное влияние и тем самым предсказывать судьбу человечества.
Этим коротким экскурсом мы вовсе не хотим вторгаться в область точной лингвистики и культурологии, выясняя все нюансы. В свете заявленной темы нам будет достаточно сделать следующие выводы: представление о времени восходит к самым древним глубинным пластам человеческой психики, в связи с чем не случайна и его сакрализация. В каждой группе индоевропейских языков существует свое обозначение времени, единого термина нет. За пределами этой языковой группы картина еще разнообразнее.
Время всегда мыслилось не как универсальная, а именно как субъективная категория, иногда как процесс, который допускает вторжение в него человека. Время можно тянуть, простирать, нести на плечах, как судьбу. Время можно вершить, вот что самое важное. Именно под таким ракурсом и начиналось изучение проблемы времени в античной философии. Основатель милетской школы Фалес говорил, что «мудрее всего время, ибо оно открывает все». Его ученик Анаксимандр первым попытался сформулировать субстанциальную концепцию времени, а Парменид и Гераклит в своих воззрениях разделили его на прошлое, настоящее и будущее.
При всей очевидной для той эпохи революционности философии Платона, метафизическая суть его утверждений архетипична, ибо он высказывался о времени как об отрицании вечности. В своем «Тимее» он писал: «…для начала должно разграничить вот такие две вещи: что есть вечное, не имеющее возникновения бытие, и что есть вечновозникающее, но никогда не сущее. То, что постигается с помощью размышления и объяснения, очевидно, и есть вечно тождественное бытие; а что подвластно мнению и неразумному ощущению, возникает и гибнет, но никогда не существует на самом деле».
Далее Платон с присущей ему четкостью воспроизводит архитектуру своего мировоззрения: «Итак, время возникло вместе с небом, дабы, одновременно рожденные, они и распались бы одновременно, если наступит для них распад; первообразом же для времени послужила вечная природа, чтобы оно уподобилось ей, насколько возможно». В соответствии с его взглядами, Бог сотворил «некое движущееся подобие вечности» — вот квинтэссенция представлений о времени в платоновской философии.
Аристотель также внес ощутимый вклад в изучение проблемы времени. В своем известном сочинение «Физика» он высказал весьма глубокие мысли о природе вещей: …время есть мера движения и нахождения тела в этом состоянии… для движения «быть во времени» значит измеряться временем и самому и его бытию…
Но время может течь и не одинаково для всех, оно может разниться для тел, помещенных в него. На эту грандиозную мысль Аристотеля свершенно не обращали внимания материалисты различных эпох, выбирая из его сочинений лишь удобные им универсалистские идеи. Не надо думать, что находящееся во времени так же необходимо движется, как и все, находящееся в движении: ведь время не есть движение, а число движения, в числе же движения возможно быть и покоящемуся. Именно, покоится не всякое неподвижное, а то, что, будучи по природе способным к движению, лишено его…
Наконец, номенклатурные материалисты старательно обходят базовое изречение Аристотеля из этой книги: «Без души не может существовать время».
Итак, субъективно-психологический подход в осмыслении проблемы времени налицо.
Величайший оптимист всех времен и народов, Эпикур также считал, что при измерении длительности «должно руководиться непосредственным впечатлением, согласно с которым мы говорим о долгом или коротком времени, и исследовать это впечатление, прилагая его ко времени, как прилагаем его к другим предметам».
Великий философ древности Тит Лукрецкий Кар, также почему-то записанный в материалисты, в своем главном сочинении «О природе вещей» вообще называет время «каким-то особым видом случайного свойства».
Субъективистский подход на основе дифференциации восприятия времени здесь звучит победным аккордом. Это уже расовая теория времени в чистом виде:
«Также и времени нет самого по себе, но предметыСами ведут к ощущению того, что в веках совершилось,Что происходит теперь и что воспоследует позже».
В этом отрывке достаточно заменить слово «предметы» на «расы», и его можно смело цитировать в любом учебнике по нейрофизиологии, исследующей в частности и проблемы специфичности восприятия времени у разных народов, скорость реакции, порог кожной чувствительности и многое другое, относящееся уже к области компетенции классической расологии.
Стоики великолепно развили идею циклического времени. Бесконечное само по себе, оно в их концепции выступало как вместилище периодически изменяющегося мира, который вновь и вновь возникает, проходит определенные стадии развития и гибнет в результате очередного вселенского пожара. Однако принципиально новых миров не возникает, все возвращается на круги своя с незначительными изменениями.
Расовые теоретики ХХ века уже на свой лад подтвердили эту мысль античных стоиков, показывая на многочисленных исторических примерах, что народы рождаются, расцветают, чахнут и исчезают в пучине времен, но расы живут вечно, находя свое историческое, культурное и политическое воплощение во все новых и новых формах при неизменном биологическом содержании.
Эпикур, будто современный эзотерик, объявлял время «свойством свойств», а представитель школы античного скептицизма Энесидем представлял время как функцию деятельности сознания. Две с лишним тысячи лет понадобится человечеству, чтобы экспериментально доказать эти простейшие истины. Неоплатоник Плотин вновь вернулся к озарениям «Божественного Платона», возгласив, что «время есть жизнь души, пребывающей в переходном движении от одного жизненного проявления к другому».
