Александр Гера - Набат-2
— А ты еще очень ничего, славный воин, — сказала она, приподнявшись на локте и разглядывая его. — Очень даже…
Взгляд ее был пристальным, так она еще не смотрела на него. Прежде она глаза прикрывала, изображая овечку или восхищенную козу. Теперь Судских встретил взгляд львицы. Он воспользовался сиюминутной слабостью Любаши и проник в ее подкорку.
В полумраке по наклонному коридору он спускался глубже и глубже. Замедленный стук сердца утомленного человека, расслабленность, полное насыщение, все открыто.
За первым же поворотом он увидел свою жену. Та грозила пальцем, но не ему, а хозяйке этих полутемных ходов. Судских прошел мимо, как нашкодивший кот, только обратил внимание, что жена одета в платье, какое было на ней в день их первого знакомства. Молодая, красавица, с пышной косой… В косу он влюбился сразу. Едва он минул свою молоденькую жену, нос к носу столкнулся с мужчиной средних лет и явно иностранцем. Еще дальше он приметил пожилого человека, лысого, в очках, с беспомощно разведенными руками. Рядом с ним — чем-то сразу настораживающий чело-бек с непонятным предметом в руке. Пистолет не пистолет… Темнота наползала, и проход стал вдруг стремительно сужаться: Любаша обнаружила его, надо быстро выходить.
Их взгляды опять встретились, только сейчас у обоих они стали виноватыми, как бывает, когда оба узнают постыдную тайну, которую знать не очень хотелось.
— Ты хочешь уйти? — опередила она его вопросом.
— Да, — ответил Судских и отвел глаза. — Мне надо доделать дела в офисе. Я выкроил для тебя время.
— И больше не вернешься, — без тени вопроса сказала она.
— Давай не зарекаться? Не накручивай себя.
— Я знаю. Во мне только что сломалось что-то. Буквально в доли секунды.
Часы показывали половину первого ночи.
Через час он был дома.
Его ждали. Сын с радостью, жена с немым вопросом. Жены чувствуют приход и предчувствуют уход. Особенно те, кто старше своих мужей, а она и была старше на три года. Он успокоил ее взглядом невинного младенца, а она угадала в нем особый к ней интерес. И выразил желание поесть чего-нибудь. Сын составил компанию, и они дружно отужинали все вместе в поздний час.
В спальне светлое небо над семейным очагом стала быстро затягивать ревнивая туча. Не дожидаясь громовых разрядов, Судских поспешил с вопросом:
— Слушай, ты откуда знаешь Любовь Сладковскую?
От изумления она забыла слова упрека.
— Любку? Сладковскую? А почему ты спрашиваешь? — тотчас насторожилась она: крадется вор…
— Решается вопрос, — приготовленно отвечал он, — с приемом Сладковской к нам на службу.
— Гос-с-поди! Вы там с ума посходили! Любку Сладковскую в органы? Как при Ельцине: одних бездарей и проституток берут. На этой сучке клейма негде ставить. С ранних лет блядством занималась!
— Дело не в ее моральных качествах, а в знании языка.
— Кто тебе сказал? — зашлась нервным смехом жена. — Да она по три захода один зачет сдавала! А на экзаменах только этим делом выезжала. Господи, кто ее только не пользовал!
— Обожди, — нахмурился Судских. — Ты не про ту говоришь.
— Любка? Маленького росточка? Козочка? Родинка на шее?
Пришлось подтвердить.
— Господи! Да мы вместе иняз окончили, один курс! Она сейчас в группе переводчиков Думы?
«Но возраст!» — чуть не ляпнул Судских. Тогда историю с приемом на службу в УСИ пришлось бы повторить в ином ключе.
— Все сходится, — подтвердил Судских.
— И такую аферистку брать в органы? Она кое-как иняз окончила, выскочила замуж за иностранца, за шведа. Я, между прочим, познакомила. Уехала Любка в Швецию и через год вернулась. Девчонки с нашего курса говорили, он ее со своим другом застукал. Тут уж не обессудь, девонька, — развод и девичья фамилия. И где она потом только не работала — отовсюду гнали. Тупица еще та. Но аферистка высшей пробы, устраиваться умела. То в одно министерство, то в другое, а потерялась она лет пять назад и объявилась сразу в Думе. В первом созыве депутатом была, потом пристроилась в группу переводчиков. В Думе все проститутки, — уточнила она. — Девчонки наши рассказывали: пластику сделала, подтянула кожу везде, встретишь, не узнаешь. Под пятьдесят, а козочку изображает.
«Так, Игорь Петрович, — выговаривал сам себе Судских. — Это еще уметь надо пятидесятилетнюю бабу за девицу принять. Вы не просто козел, а суперкозел! На силиконовых сиськах резвился! Вот это отмочил так отмочил…»
Из мрачных мыслей его вывел задумчивый голос жены:
— А не рассердись я на него, быть бы мне фрау Густавссон и жила бы я сейчас безбедно и счастливо.
— Можешь заново попробовать, — оскорбился он.
— Я однолюбка, Судских, — не оскорбилась она. — Не думала, что из талантливого философа получится бездарный генерал.
— Почему это я бездарный? — нахмурился Судских.
— Такую аферистку проглядел! Не бездарность ли? — хохотала она с явным удовольствием.
Срочно требовался уводящий в сторону вопрос, иначе грозы не миновать. Еще и Любаша тут…
— А почему с такими скромными возможностями она неплохо устраивалась? По блату?
Жена принялась сразу осваивать новую тему:
— Папины друзья тянули наверняка. Папаня у нее был какой-то мутный. Никто не знал, чем он занимается, а Любка не делилась. Я его всего раз видела. На пятом курсе он пригласил нас с Любкой на вечер в шведское посольство. Маленький, плешивый, незавидный мужичонка. Подъехал на кремлевской «Чайке» с женой. Жена — писаная красавица, а он рядом с ней квазимодо какой-то. Отчество у него, помню, дурацкое было — Менделеевич. И глаза хорошо запомнила: острые, как у шизиков. Вот на том вечере я с Улафом и познакомилась… А Любка отбила, — созналась она.
Утром Судских затребовал ориентировку на Сладковского Михаила Менделеевича. Ответ пришел краткий: «Сладковский Михаил Менделеевич. 1917 года рождения. С 1937 года работал в аппарате Совнаркома. С 1950-го в аппарате Президиума Верховного Совета». Ни где работал, ни с кем работал, где крестился, женился — ничего нет. Умер два года назад. А ведь запрос Судских подавал в архив КГБ, где все про всех. С чего вдруг нет сведений?
3 — 14
Судских не напоминал Гуртовому о себе недели две. Луна пошла на убыль, и он разыскал его.
— Я держу слово, Леонид Олегович. Пора.
— А я думал, это была шутка, — удивился звонку Гуртовой. — Всего лишь обмен моей свободы на некую услугу. Меня ведь невозможно излечить, я консультировался.
— Вот как? Когда я давал вам слово, я был уверен в обратном. Собирайтесь, завтра едем.
При всей запущенности его болезни уверенность Судских была твердой. Примеры отсутствовали, но Судских видел Гуртового другими глазами — он видел его молекулярный портрет, и та часть молекул, которая отказалась служить организму, требовала восстановления. Только и всего. Чудес не бывает, но бывают чудаки с иным зрением.
Судских привез Гуртового на Сорокапятку под надзор Аркаши Левицкого, к целебному родничку.
— Морковный сок, свекольный, родниковая вода, массаж, прогулки на свежем воздухе. Все, — выложил Судских.
— Вы шутите, Игорь Петрович, — не поверил Гуртовой, считая, что его попросту заманили в ловушку. — Зачем?
Хотите пари? Через месяц ни один врач ничего не обнаружит!
— Полцарства! — поддался его уверенности Гуртовой. — Но на чем строится ваша уверенность? Вы знахарь?
— На простоте лечения. У вас идет распад костного мозга. Средств регенерации ткани современной медицине не известно, а древней — да. Слушайтесь Аркадия беспрекословно. И верьте мне.
Морковь морковью, но Левицкий владел искусством китайского массажа древней философской школы, когда весь процесс лечения сводится к будированию кровеносных путей В этом Судских доверял Левицкому, а в целебные качества родничка верил свято.
Перед отъездом он спросил Гуртового:
— Вам не доводилось слышать фамилию Сладковский? Михаил Менделеевич?
Гуртовой вопросу не удивился, вилять не стал.
— Отчего же? Вполне. Если вас интересует его дочь — это другое дело. Протеже в группу переводчиков составил ей я. Ей вменялось познакомиться с вами во что бы то ни стало.
— И все же отец интересует больше, — настаивал Судских.
— Кремлевский астролог, — сжато ответил Гуртовой. — Личность малоизвестная. Знаю только, он умер в один день с Кагановичем.
— Есть определенная связь?
— Возможно, — поджал губы Гуртовой. — Подробнее давайте поговорим об этом через месяц. Я хочу соблюсти условия нашего договора. Пока не время.
Ответ исчерпывающий. Раскрываться ран] ше времени Гуртовой не хотел, в исход лечения верил мало, торопиться незачем.
Но теперь было с чего начинать!
Выяснение личности Сладковекого Судских возложил на Бехтеренко, себе же отвел участок более интимный — через Любашу. Может быть, она не знает, чем занимался ее отец, но вехи жизни знала вполне.
