Н. Кротовская - Тень и реальность
«Немного поразмыслив над этой теорией, мы поймем, насколько она несовершенна. Конечно, демонстрация примеров играет определенную роль в процессе обучения словам, но насколько важную? Она не может заменить собой все, потому что там, куда указывает палец, имеются самые разные качества, отношения, индивиды и материалы, и каждый из них может быть предметом нашего внимания»[46].
Повеса, аскет и бездомный пес, глядя на наглядный образец женщины, обратят внимание на разные свойства, отношения и аспекты определяемого объекта. Каждый, как и прежде, будет понимать слово «женщина» и его значение по-своему.
Теория соответствия не может объяснить такое утверждение, как например: «У меня болит рука». Хотя всем ясно, что оно означает, слову «боль» не соответствует ни один объект, который можно было бы эмпирически определить или продемонстрировать. Боль субъективна. Она не поддается научному наблюдению. Даже если к больной руке присоединить прибор, отмечающий нервную реакцию в момент боли, мы не сможем признать показания прибора соответствующими слову «боль». Поэтому некоторые эмпирики предлагали изгнать слово «боль» из научного обихода[47].
Тогда, вероятно, следует упразднить и слово «электрон». Ведь мы не можем наблюдать объект, которому оно соответствует. Объясняя нам результаты опыта, доказывающего существование электронов, ученый может сказать: «Вот здесь мы видим электрон». Однако в действительности мы видим только полоску конденсата в камере. Слово «электрон» так же мало соответствует полоске конденсата, как слово «боль» показаниям приборов. Однако для некоторых эмпириков «боль» ненаучное слово, а «электрон» научное.
Неудивительно, что научное определение слов стало рассматриваться как одна из многих «языковых игр» — термин, предложенный Людвигом Витгенштейном (1889—1951). Языковые игры не дают представления об окончательной истине. Они отражают только то, что происходит в различных сферах человеческого общества. Бизнесмены играют в свои языковые игры, музыканты — в свои, то же можно сказать о поэтах, священниках, ученых и т.д. Истина в языке зависит от договоренности между игроками, а не от соответствия утверждений реальным вещам, находящимся вне языка. Витгенштейн утверждает, что попытка ученых придать своим играм особую важность является ни на чем не основанной претензией, ибо ученые, как и все остальные, способны только наблюдать за миром. А наблюдение не позволяет подойти вплотную к реальным жизненным проблемам, поэтому ни один наблюдатель, будь он ученым или кем-нибудь еще, не может предъявлять каких-то особых претензий на истину. Как указывал Витгенштейн в своих «Записных книжках», настоящая проблема жизни состоит не в том, как выглядит мир, а в том, почему он существует.
«Я осмелюсь утверждать, что даже, когда наука ответит на все мыслимые вопросы, проблемы жизни по-прежнему останутся не тронутыми».
Разработанная Витгенштейном философия языка широко признана, хотя в ней есть собственные противоречия, как мы покажем в третьей главе. Но, к чести Витгенштейна, следует сказать, что распространение его идей значительно подорвало веру в эмпирическую науку как в надежное средство постижения истины.
Восприятие и ум
Строгие эмпирики считают, что восприятие является наиболее точным, когда влияние ума на чувства сведено к минимуму. Ученый должен тщательно наблюдать за миром, не позволяя предвзятым представлениям влиять на его объективность. Высмеивая это представление в книге «Предположения и опровержения», Карл Поппер рассказывает о лекции, которую он читал студентам. Он попросил их провести тщательное наблюдение, а затем записать результаты своих наблюдений. Естественно, студенты захотели узнать, зачем они должны наблюдать. Иными словами, они хотели знать идею, которая будет руководить их наблюдением. Эта идея, в свою очередь, должна быть привязана к восприятию: «Смотрите, что я делаю» или «Смотрите, что происходит за окном». Даже эмпирическая «истина», согласно которой реальность сводится к тому, что способны воспринять наши чувства, на самом деле является всего лишь идеей, привязанной к восприятию.
Вайшнавская веданта признает два вида пратьякши: бахья (внешняя) и антара (внутренняя). Бахья-пратьякша — это контакт телесных органов с внешними объектами. Но для того, чтобы объекты чувств были нами восприняты, они должны стать объектами ума. По словам Шрилы Бхактисиддханты Сарасвати Тхакура, ум является «телеграфным центром чувств»[48].
Из центра поток ментальной энергии направляется к чувствам, аванпостам тела, собирающим информацию. Возбудившись от контакта со своими объектами, чувства передают тонкие сигналы уму, обобщающему эту информацию. Ментальное сознание как бы «считывает» сигналы, поступающие от чувств: звук, прикосновение, форму, вкус или запах. Считывание умом чувственной информации называется антара-пратьякша. Таким образом, границы чувственного восприятия очерчивают сферу влияния нашего «я», или, другими словами, территорию, на которую простирается действие нашего ума (манасо-вритти)[49].
Из-за привязанности к данным чувственного восприятия ум приходит в возбуждение. Поскольку эгоистическая привязанность порождена гуной невежества (тамо-гуной), это возбуждение является следствием недостаточности знаний о чувственном восприятии, и прежде всего о том, как можно наслаждаться звуком, прикосновением и всем остальным, не создавая для себя проблем. В возбужденном состоянии ум вырабатывает множество идей, чтобы разрешить проблемы, с которыми он сталкивается, пытаясь наслаждаться чувственным восприятием. Это называется мано-дхармой, воображением. Даже сами ученые признают, что их метод познания представляет собой комбинацию работы органов чувств и воображения[50].
Таким образом, результат эмпирической науки, материальное знание, также является воображаемым. Чтобы яснее это себе представить, рассмотрим приведенные в «Шримад-Бхагаватам» слова Прахлады Махараджи (7.5.31): дурашайя йе бахир-артха-манинах. Дур означает «трудный», ашайя — «намерение». Таким образом, выражение дурашайя означает противоречивое намерение, ставящее нас в затруднительное положение. Какое намерение Прахлада считает самопротиворечивым? Наслаждение материальным миром, в котором целью (артха) являются внешние объекты чувств (бахих). Противоречие здесь состоит в том, что наше мнимое обладание чувственными объектами не помогает нам насладиться материальным миром, потому что мы не знаем, как наслаждаться материей, не навлекая на себя страданий. Пытаясь как-то преодолеть это противоречие, мы позволяем воображению (манине) делать с чувственными объектами все, что оно хочет.
Примером деятельности воображения служит попытка эмпирически измерить все в материальной природе. Материальная природа бесконечно велика и неисчерпаема (махат), неизмерима. Однако ученые вознамерились обрести власть над природой. Эмпирический метод отводит центральное место измерению как средству ограничить природу, подчинить ее своей власти. Измерение — это систематическая попытка описать природу в категориях человеческого дуализма: большой /маленький, горячий / холодный, тяжелый / легкий, светлый / темный, быстрый / медленный, положительный / отрицательный, успешный / неуспешный.
Подобные измерения — категории ума, навязанные им материи. Вместо того чтобы давать представление о реальной природе «вещей-в-себе», они представляют спектр человеческих ощущений. И мы прибегаем к их помощи, как дикари прибегают к помощи добрых или злых духов, чтобы объяснить смысл неведомых им явлений.
Например, физики определяют (измеряют) субатомные «квантовые объекты», называя либо волнами, либо частицами. Когда представлять объект в виде волны, а когда в виде частицы, как ни странно, зависит от ума наблюдателя. Но если отложить в сторону корпускулярно-волновой дуализм в уме ученых и задаться вопросом, что же представляют собой квантовые объекты на самом деле, то никто не сможет дать на это вразумительного ответа. В настоящее время по меньшей мере девять научных школ спорят по этому поводу. Спор о существовании квантовых объектов напоминает спор о существовании привидений. В связи с этим астрофизик Джон Гриббен замечает:
«К квантовой физике трудно относиться иначе, как к аналогии — классическим примером служит корпускулярно-волновой дуализм, к помощи которого мы прибегаем, пытаясь «объяснить» то, чего не понимаем сами»[51].
