Иэн Таттерсаль - Скелеты в шкафу. Драматичная эволюция человека
В большинстве мест обитания древних людей, исследованных первыми археологами, были обнаружены свидетельства пребывания более чем одной палеолитической культуры. При этом слои всегда располагались в одном и том же порядке, что и дало возможность для создания хронологии, дошедшей в более или менее исходном варианте до наших дней. Единственным отличием является то, что сегодня мы можем более точно указывать временные рамки. Ашель — самая ранняя культура, закончившая свое существование около 250 тысяч лет назад. Примерно к тому времени относятся первые следы культуры мустье, доминировавшей в среднем палеолите. В Западной Европе мустьерская культура просуществовала почти 220 тысяч лет, а 40 тысяч лет назад к ней присоединилась первая культура верхнего палеолита — ориньякская. Культура гравет появилась примерно 28 тысяч лет назад, а 22 тысячи лет назад уступила место солютрейской, которая еще через 4 тысячи лет была замещена мадленской. Последний ледниковый период начался 12 тысяч лет назад, а значит, вскоре после этого на место мадленской культуры пришли культуры мезолита.
Для каждой из этих культур характерен собственный способ обработки камня. Разумеется, археологи видят в этих тонких различиях признаки куда более разнообразных видов деятельности, включавших все элементы, которые мы используем для описания культур в самом широком смысле. Сегодня мы знаем достаточно, чтобы утверждать, что смена культур происходила путем замещения, а не постепенной трансформации, но в XIX веке Мортилье как сторонник политического прогресса не разделял подобного взгляда. Он не только верил в эволюцию культур, но вполне в духе дарвиновского учения заявлял, что ожидает найти промежуточное звено между нашими обезьяноподобными предками и современными людьми. Однако, как и в случае с Дарвином, это промежуточное звено было для него лишь гипотезой. Следуя примеру Гексли и Баска, Мортилье полагал человека из Неандерталя примитивным Homo sapiens, а не представителем отдельного вида. Пусть он и не находился на самой вершине человеческой иерархии, как европейцы, но был к ней достаточно близок. Иными словами, в нем можно было наблюдать трансформацию, но не трансмутацию.
Итак, в 1860-1870-х годах вид Homo neanderthalensis влачил призрачное существование в пустынной и заброшенной стране под названием «палеоантропология», даже несмотря на то, что фрагменты костей, которые в будущем будут отнесены учеными к этому виду, продолжали находить в различных уголках Европы. Ни одна из этих находок не привлекала большого внимания, и так продолжалось до 1866 года, когда в нетронутых археологических слоях у входа в пещеру Спи в Бельгии были обнаружены два великолепно сохранившихся скелета. Оба были почти полными, явно старинными и определенно связанными с мустьерскими артефактами. Кроме того, по своим анатомическим признакам они полностью совпадали с гоминидами из грота Фельдхофер и Гибралтара. Наука наконец-то получила доказательства уникальной самобытности неандертальцев, достаточные для того, чтобы привлечь к себе внимание. Впервые в истории ученые располагали окаменелыми останками, которые четко показывали любому внимательному наблюдателю, как выглядели неандертальцы — вооруженные мустьерскими топорами люди среднего телосложения, с тяжелым скелетом и крупным мозгом, большим, выступающим вперед лицом, низким сводом черепа и тяжелыми надбровными дугами.
Окаменелые останки гоминидов. Слева сверху, череп неандертальца из Спи, Бельгия. Слева снизу, черепная коробка, найденная в Триниле на Яве, образец кости Homo erectus. Справа: реконструкция части поддельного скелета из Пилтдауна, Англия. В масштабе. Рисунок Дона Макгрэнэгана
Ява
Через год после бельгийской находки молодой анатом из Голландии Эжен Дюбуа отправился на Малайский архипелаг, где когда-то работал Уоллес, на поиски окаменелых останков ранних людей. Дюбуа получил стандартное медицинское образование, поэтому не совсем понятно, что именно толкнуло его на это приключение. Известно лишь, что он был ярым дарвинистом и мечтал найти материальное подтверждение существования тех гипотетических предков человечества, о которых так много писали Дарвин и его последователи. Дюбуа был убежден, что неандертальцы являлись всего лишь патологией, а современное человечество развилось за пределами Европы. По этой причине он начал исследовать места проживания наших ближайших родственников — высших приматов. Дарвин придерживался идеи о том, что человечество вышло из Африки, но небогатому Дюбуа было гораздо проще добраться до тропиков Голландской Ост-Индии. Для этого он записался в национальную армию и стал военным врачом.
Этот регион казался ему привлекательным и еще по некоторым причинам. На Малайских островах водились орангутанги, пожалуй, самые известные высшие приматы. Там уже были обнаружены окаменелости, схожие с останками древних приматов, которые Фальконер нашел в предгорьях Гималаев. Кроме того, военные власти были готовы оказать Дюбуа любую помощь в его необычных поисках. Он начал с исследования известняковых пещер на Суматре, но в 1890 году переключил внимание на Яву и почти сразу же обнаружил первые останки древнего человека в месте под названием Кедунг Брубус. Это был загадочный кусок челюсти с одним зубом. В следующем году Дюбуа напал на настоящую золотую жилу в месте под названием Триниль, расположенном неподалеку от Кедунг Брубус на берегу реки Соло. В Триниль согнали большую группу заключенных, которые под надзором военных перелопатили множество земли и наконец нашли черепную коробку, явно принадлежавшую гоминиду. От этого черепа сохранились примерно те же элементы, что и от черепа, найденного в Неандертале, только его объем оказался куда меньше — около 940 миллилитров, в то время как объем мозга неандертальца составлял 1525, современного человека — 1350, а шимпанзе — 400 миллилитров. Передней частью черепа тринильский человек напоминал неандертальцев — у него также имелись выдающиеся вперед надбровные дуги. Однако форма их была другой, а свод черепа оказался еще более низким. Определить возраст находки было сложно, но она, очевидно, была старше черепа из Неандерталя и, вероятно, моложе гималайских приматов.
Как же Дюбуа истолковал эту уникальную находку? Сначала он решил, что череп принадлежит шимпанзе. Однако в 1892 году, после того как его работники обнаружили в Триниле несколько бедренных костей, очень похожих на человеческие, Дюбуа изменил свое мнение. В 1894 году он опубликовал (почему-то на Яве) монографию, в которой доказывал, что найденная новая форма человека с небольшим мозгом, названная им Pithecanthropus erectus («обезьяночеловек прямоходящий»), передвигалась на двух ногах. Однако ученый не мог отнести ее ни к людям, ни к обезьянам. Pithecanthropus erectus находился где-то посередине, на пути от нашего гиббоноподобного предка и гималайских обезьян к современному человеку (в это понятие Дюбуа включал и неандертальцев). Придерживаясь гекслианской точки зрения на скачки эволюции, Дюбуа не видел проблемы в пробелах между описанными им стадиями развития человека. Ему также не казался странным вывод о том, что такие характерные черты современного человека, как крупный мозг или ловкие пальцы, развились позже способности к прямохождению.
Примерно так рассуждал Дюбуа, возвращаясь в Европу со своими трофеями в 1895 году. Несмотря на то что принадлежность черепа и бедренных костей к одному виду неизбежно была оспорена (на самом деле некоторая неопределенность в этом вопросе существует до сих пор, хотя нам доподлинно известно, что яванские люди ходили на двух ногах), многие коллеги Дюбуа после осмотра образцов согласились с его доводами. Среди ученых, поддержавших Дюбуа, был и немецкий анатом Густав Швальбе, в очень короткий срок написавший две важные монографии о питекантропах и неандертальцах. Дюбуа был уязвлен — и теми, кто отказывался признавать связь между черепом и бедренными костями, и действиями Швальбе, присвоившего результаты его труда, — и решил не выпускать собственный труд, посвященного найденным окаменелостям. Он удалился от дел, забрав с собой окаменелости и, таким образом, заложив традицию для палеоантропологов будущего. И сегодня многие ученые, работающие в этой области, используют свои находки как источник власти и влияния или способ выразить свое неодобрение, а не как кладезь бесценной информации, необходимой научному сообществу, чтобы расширить свои знания об эволюции человека.
После ухода Дюбуа внимание научного сообщества ожидаемо переключилось на Швальбе и его толкование яванских находок. Швальбе не замедлил поделиться с коллегами своими идеями. Он считал людей из Триниля более близкими к неандертальцам, чем к современным людям, но при этом полагал и тех и других элементами единой эволюционной линии Pithecanthropus erectus через Homo neanderthalensis (которого сам Швальбе называл Homo primigenius) развился в Homo sapiens. Подобную точку зрения можно понять, учитывая, как мала была в то время палеонтологическая летопись и как страстно первые палеоантропологи стремились свести свои разрозненные знания в единую логическую картину. Но не стоит забывать и о том достижении, которое принесла науке эта упрощенная картина: питекантроп, кучка старых костей, найденная в богом забытом уголке Южной Азии, был признан прямым предком человека.
