Карл Левитин - Научная журналистика как составная часть знаний и умений любого ученого. Учебник по научно-популярной журналистике
Допустим, что сами астрологи не думали никого обманывать и свято верили в то, что влияние светил, под которыми мы рождены, определяет всю нашу жизнь. Пусть – хоть это, вообще говоря, большая натяжка – так. Но научный журналист не имеет права слепо следовать чьему-либо убеждению, не подкрепленному научными доказательствами его истинности. Ему нельзя быть таким же доверчивым и невежественным, как человек с улицы – ему много дано, с него много должно и спроситься. Профессия обязывает его знать о множестве фактов, противоречащих утверждениям астрологии. Например, прежде чем что-либо писать о прогнозах по звездам, ему необходимо прочесть знаменитый отрывок из работы Святого Августина «Город Бога», написанной 1600 лет назад:
«Как случилось, что астрологи никогда не могли назвать причину, в силу которой в жизни близнецов, в их действиях, в событиях, связанных с их профессиями, умениями и искусствами, достижениями и иными вещами, относящимися к человеческой жизни, а также в самой их смерти обычно так много различного, что совершенно посторонние люди больше похожи на них, чем они друг на друга, хотя моменты их рождения различаются на малый интервал времени, а к тому же зачаты они в один и тот же миг в едином акте соития?»
И правда, ведь не объяснив хотя бы самому себе этот «пустячок», подмеченный не слишком образованным по нашим сегодняшним меркам монахом шестнадцать веков назад, нельзя браться за продвижение астрологических теорий в беззащитное перед масс-медиа сознание масс.
Иными словами, проблема поиска баланса между Точностью и Понятностью – не единственная, которую научный журналист обречен решать всю свою сознательную жизнь. Его миссия – не только передать людям то, что сказал или написал ученый, в наиболее понятном и точном виде, но еще – и раньше всего! – сравнить новые идеи с теми, что были ему известны ранее, оценить степень их соответствия принятой в данный момент научной парадигме, а затем принять самостоятельное решение: что это – хорошая, настоящая наука, или лженаука, или даже антинаука, и следует ли ее поддерживать, критиковать или игнорировать. Нет никого другого, кто мог бы принять это нелегкое решение за него – научный журналист всегда стоит последним в длинном ряду людей, принимающих такого рода нелегкие решения.
Положение научного журналиста в обществе уникально: он в любом случае «слуга двух господ». А это требует двойного умения и двойного образования, не говоря уж о необходимости быть постоянно в курсе всех последних событий как в мире науки, так и вообще в мире и обществе.
Научные журналисты – Чрезвычайные и Полномочные послы Республики Обыкновенных Людей в Королевстве Научных Знаний, и их отчеты, отправляемые домой, о том, что происходит в незнакомой, но великой и могучей стране, где они аккредитованы, должны быть тщательно продуманы, чтобы не возбудить ложных верований и безосновательных надежд и чтобы удержать народ пославшей их за рубеж страны от неосмотрительных трат ресурсов, всегда, как известно, ограниченных, на предприятия, не имеющие видимых перспектив.
С другой стороны, научные журналисты уполномочены учеными представлять их перед обычными людьми, защищать их интересы в обществе, обеспечивать доступ ученых к общественным ресурсам, без которых наука не может выжить, не говоря уж о том, чтобы развиваться. И на плечах научных журналистов лежит тяжелая ноша – необходимость справляться с дилеммой: новые научные теории должны соответствовать существующей в науке парадигме, но смена парадигм и есть единственный путь, которым может идти наука.
Ту же мысль можно выразить и проще: когда научному журналисту посчастливилось напасть на действительно сенсационное, то есть выбивающееся из ряда обычных, исследование, он должен быть достаточно смелым и достаточно образованным, для того чтобы судить о том, заслуживает ли оно, чтобы вознести его на олимп интеллектуальных достижений человечества, или же того, чтобы бросить его в мусорную корзину исторических заблуждений и ошибок.
И чтобы закончить эту тему, цитата (это слова Макса Перуца, молекулярного биолога, нобелевского лауреата по химии 1962 года, автора очень любопытной книги с провокационным названием «Is Science Necessary?», что можно перевести как «Так ли уж нам необходима наука?»):
«Когда мы смотрим на мир с позиций простого человека, становится видна огромная разница в отношении к нему священника, политика и ученого. Священник убеждает людей принять как должное их нелегкую долю, политик призывает их восстать против существующего положения вещей, а ученый стремится найти способ вообще навсегда избавить людей от сложностей бытия».
К сему следует добавить, что научный журналист, если у него есть основания считать такой способ правильным, то есть согласующимся с данными современной ему науки, делает его, этот найденный ученым способ осчастливливания человечества, известным и понятным простым людям, это человечество составляющим процентов на 80–90, а то и того больше. Согласитесь, что это действительно важная, интересная, интеллектуально привлекательная социальная роль.
Но вернемся к библейскому эпиграфу к этой главе, который задал ей несколько возвышенный тон, и к предупреждению, которое прозвучало в ее начале. Пусть прежде чем ступить на первую ступеньку лестницы, ведущей к столь соблазнительной карьере научного журналиста, каждый задаст сам себе вопрос: не слишком ли тяжело бремя ответственности, которое она накладывает на человека, выбравшего эту стезю? Способны ли преимущества, приобретаемые научным журналистом, уравновесить те обязанности, что он вынужден взять на себя?
Другими словами, стоит ли отправляться в дорогу, сулящую великие радости, но и великие печали? А именно это начертано на кресте, который научный журналист должен нести всю свою профессиональную жизнь. Впрочем, как вы понимаете, это есть слишком хорошо знакомая каждому из нас проблема выбора, решать которую приходится в любой момент жизни, вплоть до самого последнего ее мига.
Но мне не хотелось бы закончить эту главу на такой высокой патетической ноте. Поэтому я расскажу две истории, имеющие прямое отношение к теме, поскольку обе они связаны с двойной природой научного журналиста и с его ответственностью перед людьми и самим собой. Одна из них взята из моего собственного журналистского опыта, другая – из материалов британской военной разведки. Обе они нашли свое отражение в литературе – первая в моих репортажах, появлявшихся в журнале «Знание – сила», где я в те годы работал, вторая в книге «The Man Who Never Was» («Человек, которого не было») Ивена Монтагю и даже в снятом на ее основе фильме с тем же названием.
Первая история началась 40 лет назад. С 1973 года в течение последующих 20 лет я как журналист регулярно посещал научные встречи под общим названием «Математическое моделирование сложных биологических систем». Это были школы для молодых математиков и биологов, которые до того практически не имели никаких профессиональных контактов друг с другом. Проходили они под парадоксальным лозунгом «От ложного знания – к истинному незнанию», устраивались раз в два года, всякий раз в каком-нибудь очень хорошем месте – на берегу реки или озера или в лесу, вдали от цивилизации, так что их участники, люди почти исключительно молодые, старались, как и я, эти встречи не пропускать.
Отцами-основателями школ были известные ученые: Алексей Андреевич Ляпунов, один из создателей первых отечественных вычислительных машин, Игорь Андреевич Полетаев, автор первой отечественной научно-популярной книги о кибернетике, Николай Владимирович Тимофеев-Ресовский, биолог, генетик и герой другой популярной книги о науке – «Зубр» Даниила Гранина, Кирилл Павлович Флоренский, сын знаменитого религиозного философа Павла Флоренского и сам не чуждый философского подхода к жизни вообще и к своей научной специальности, биологии, в частности, а также Станислав Михайлович Разумовский, еще один крупный биолог, к сожалению, скончавшийся в самом начале этого проекта. Идея, их объединившая, состояла в том, чтобы познакомить представителей двух великих наук и при этом показать биологам, сколь велика сила математики, какое могучее орудие они могли бы использовать в своей работе.
Математики рады были поделиться с биологами своим накопленным за несколько столетий научным капиталом, но они пришли на школы с Прометеевым комплексом – с верой, что на них лежит мессианский долг внести свет знаний в темную массу не ведающих дифференциальных уравнений и теории вероятностей биологов. Но биологи вовсе не жаждали изучать тонкости математического анализа ради одного лишь удовольствия иметь общие темы для обсуждения с математиками. Обращение «туземцев» в истинную веру, как и всегда до того, шло с трудом.
