Юрий Емельянов - Смертельная схватка нацистских вождей. За кулисами Третьего рейха
Борьба против коммунизма была идеей фикс у Гитлера, которой он подчинял свой военно-политический курс. В 1943 г., после поражения под Сталинградом, в ответ на предложение своего министра иностранных дел Риббентропа о необходимости начать переговоры о мире с Советским Союзом, Гитлер заявил: «В борьбе против большевизма никакому компромиссу места нет!» Предвидя в конце апреля 1945 г. скорую и неизбежную гибель Гитлера, Гиммлер во время своих секретных переговоров о сепаратном мире говорил шведскому посреднику графу Бернадотту: «Гитлер погибнет в борьбе, которой он посвятил свою жизнь – борьбе против большевизма».
Одержимость мыслями об уничтожении коммунизма и создании для Германии «жизненного пространства» на советских просторах, не позволила Гитлеру, а также военачальникам вермахта реалистично оценить перспективы войны против СССР и подготовиться к ней. В то время как уже 28 июня 1941 года Риббентропу стало ясно, что Германия не сможет выиграть войну без помощи Японии на дальневосточном фронте, Гитлер осуждал своего рейхсминистра за обращение к японскому правительству за помощью. 29 июня 1941 года Гитлер заявил: «Через четыре недели мы будем в Москве, и она будет перепахана». Позже Гитлер говорил Шуленбургу, что Москва будет взята 15 августа, а вся война на Востоке закончится 1 октября.
Однако упорное сопротивление советских войск заставило Гитлера изменить свои планы. Вопреки возражениям своих военных руководителей он распорядился остановить продвижение к Москве и двинуть войска на разгром киевской группировки Красной Армии. Лишь 30 сентября 1941 г., то есть к тому времени, когда Гитлер собирался завершить кампанию на Востоке, он начал осуществление операции «Тайфун», предусматривавшей взятие Москвы.
Несмотря на окружение многих советских армий, пленение сотен тысяч красноармейцев, и захват немецко-фашистскими войсками огромных территорий, Красная Армия не была разбита, подавляющая часть советской земли оставалась под контролем Советского государства и значительная часть военно-промышленного потенциала СССР была сохранена. К началу декабря 1941 года гитлеровская армия так и не сумела осуществить ни одну из целей, поставленных перед ней Гитлером и военным командованием в начале войны. Москва и Ленинград не были сданы. Нефть Кавказа была вне досягаемости немцев. Даже Донецкий угольный бассейн не был ими полностью захвачен. Между тем к этому времени, по данным Гудериана, к началу декабря 1941 г., общие потери вермахта на советско-германском фронте «с 22 июня 1941 г. достигали уже 743 000 человек, что составило 23 % к общей численности наших вооруженных сил, которые насчитывали около 3,5 миллионов человек». Таким образом, почти четверть личного состава военных сил Германии была уже растрачена во имя осуществления гитлеровской авантюры, которая пока не принесла решающей победы.
Впоследствии в германских верхах много говорили о том, что приказ Гитлера, запретившего немецким войскам отступать после начала советского контрнаступления 5–6 декабря 1941 года, спас вермахт от судьбы наполеоновской армии 1812 года, а рейх – от поражения в 1941-42 гг. Однако следует учесть, что несмотря на приказ Гитлера, немецко-фашистские части существенно отступили на запад под напором советских войск. Упорное же сопротивление советским войскам лишь многократно умножило жертвы среди немецких солдат, затянуло авантюристический поход против СССР. К тому же, свалив вину за отступление на многих военачальников и отправив их в отставку в разгар военной кампании, Гитлер существенно ослаблял профессиональный уровень руководства вооруженных сил Германии.
Несмотря на то, что Гитлер продолжал излагать свои людоедские планы по отношению к народам СССР и в первой половине 1942 года, поражения на советско-германском фронте стали для него настоящим шоком. По оценке Шпеера, с начала «кампании в России» в Гитлере произошла перемена. С тех пор, по словам Шпеера, он отказался от привычного ему ритма работы, в котором «взрывы активности чередовались с периодами безделья. Вместо этого он регулярно занимался огромной массой текущей работы. В то время как в прошлом он знал, как заставить других работать на него, теперь он все в большей степени принимал на себя ответственность за отдельные детали. По мере того, как тревога нарастала, он становился все более дисциплинированным работником. Но такая дисциплина противоречила его природе, и это отражалось на качестве его решений».
Не имея привычки к упорному труду, Гитлер, по словам Шпеера, «проявлял признаки переутомления… Он явно не желал принимать решения, казался рассеянным, погружался в бесконечные монологи. Иногда же он молчал, ограничивая себя лишь «да» или «нет». Тогда не было ясно, продолжает ли он думать о том же предмете, или же размышляет о чем-то другом. Проведя несколько недель в Оберзальцберге, он расслаблялся. Глаза становились ярче, его способность к живой реакции возвращалась, и он вновь испытывал удовольствие от занятий государственными делами».
По оценке Шпеера, с 28 июля 1941 г. по 20 марта 1943 г. Гитлер прерывал свое пребывание в своей ставке «Волчье логово» (возле Растенбурга) четыре раза в общей сложности на 57 дней. Начиная с 20 марта 1943 г. по настоянию врача он находился в Оберзальцберге в отпуске в течение трех месяцев. Затем он работал девять месяцев в Растенбурге. После этого он провел четыре месяца с 16 марта 1944 г. в Оберзальцберге и в Берлине.
Несмотря на перемены в стиле своей деятельности Гитлер не извлек серьезных уроков из поражения в битве под Москвой. Ответственность за разгром немецких войск он возлагал, прежде всего, на русскую зимы с ее морозами. В феврале 1942 года Гитлер заявил: «Я никогда не выносил снега. Борман, вы знаете, я всегда ненавидел снег. Теперь я знаю почему. Это было предчувствие». Но снег и морозы в русскую зиму не были бедствием, случайно и внезапно обрушившимся на немецкие войска. Расчет разгромить Красную Армию до начала зимы и неподготовленность вермахта к зимней кампании означали, что Гитлер и его военачальники были последовательны в своем авантюризме, игнорируя не только общественные, но даже географические реалии.
В то же время, приписав себе заслугу в том, что немецко-фашистские войска сумели избежать полного разгрома зимой 1941–1942 гг., Гитлер еще более уверовал в свою способность правильно руководить армией. Летнее наступление 1942 года, организованное по настоянию Гитлера, означало, что он не расстался с химерическими планами разгрома СССР. Правда, на сей раз Гитлер рассчитывал ограничить наступление южным участком советско-германского фронта. В то же время была поставлена задача овладения нефтеносными районами Северного Кавказа и Закавказья, а также взятие Сталинграда и прерывание советских транспортных связей между Центром и Югом Европейской территории СССР. Как и в ходе первого летнего наступления 1941 года ни одна из этих целей не была осуществлена.
Как и летом 1941 года, Гитлер объявлял о победе до того, как она была достигнута. Выступая по случаю очередной годовщины «Пивного путча» 9 ноября 1942 г., Гитлер говорил: «Я хотел достичь Волги в определенном месте возле определенного города. Этот город носит имя самого Сталина… Я хотел взять этот город… Я теперь могу сообщить вам, что город взят. Остались лишь очень небольшие части города, которые не находятся в наших руках». После того, как 22 немецко-фашистские дивизии были окружены, Гитлер объявил, что «Сталинград – это крепость», которую надо отстаивать так, как защищали крепости в былые времена.
Поражение под Сталинградом стало новым потрясением для Гитлера. Он отказался произнести традиционную речь по случаю 10-летия прихода нацистов к власти и с ней выступил Геринг. Затем было выступление Геббельса с призывом ответить на поражение началом «тотальной войны». Возможно, что Гитлер не ощущал в себе силы, чтобы выступать публично, так как отчасти утратил контакт со своей аудиторией. Гитлер также перестал излагать в ставке свои планы порабощения советских людей и расселения немцев на советских землях. Как отмечал советский исследователь Эрнст Генри, такие разглагольствования Гитлера «к 1943 г. почти иссякают… У Гитлера, надо полагать, уже не было ни времени, ни охоты говорить о своем плане онемечивания Советского Союза. Теперь свой план осуществляла Советская Армия».
В эти дни слепая вера в Гитлера пошатнулась даже среди его ближайших сподвижников, и они стали разрабатывать планы ограничения его власти. Однако Гитлеру удалось подавить сопротивление недовольных, и он начал готовить реванш на Курской дуге.
Операция на Курской дуге «Цитадель» предусматривала активное использование новых танков, в разработку которых постоянно вмешивался Гитлер. Он настаивал на создании все более тяжелых танков, порой доводя свои требования до абсурда. К тому же ставка на один из родов войск, даже такой важный как бронетанковые части, была заведомо рискованной.
