Александр Гера - Набат-2
Все вошли. Перваков запер решетку с обратной стороны.
Путь был сух. Здесь словно поменялся климат — и суше, и теплее, и, особенно что отметил Смольников, тише.
— Над головой центральное отопление Кремля идет низко, — шепнул Валерий. Он вел Смольникова за руку и указательный палец держал наготове.
Через десять метров остановился Первушин, и остановились все. Узкий лучик его фонарика щупал проход. Разложив карту на коленях, Перваков водил пальцем по сети ходов. Когда он упирался им в определенную точку, Первушин соглашался и кивал. Ни единого слова не произносилось.
— Мы у Кремля? — в самое ухо Валерки шепнул Смольников.
— В обратной стороне, — так же в ухо ему отшептал Валерка. — Здесь в старину Приказ Висковатого находился…
Сложив карту, Первушин махнул рукой. Диггеры двинулись за ним. Прошли не более пяти метров.
— Здесь, — сдавленно сказал Перваков.
Группа скучковалась поодаль, а Перваков с Первушиным стали ощупывать стену.
— Вот она, — тихо сказал Перваков. — Веришь ли, Алеха, я так и думал. Заветная дверца…
Он выбрал нужную отмычку, тщательно примерился и вставил ее в неприметную щель. Щелкнуло раз, другой… Ничего не произошло, стена осталась стеной.
— Запор сверху, — подсказал Первушин. — Как на Стромынке, наклонный профиль.
Посветив фонариком выше, Перваков кивнул:
— Есть…
Подошла та же отмычка.
— Держать всем! — сдавленно произнес он, и группа диггеров, разделившись, припала с боков от Первакова.
— Отпускай, — скомандовал он и отошел в сторону.
Дверь отделилась верхней кромкой и медленно стала опускаться подобно висячему мосту. За ней Смольников различил натянутые цепи, смазанные и явно новые, на противовесах.
— Ваше тут хозяйство, — бросил Смольникову Первушин и первым шагнул внутрь.
За дверью метра на два вниз уходили каменные ступени. Оттуда пахнуло сухим спертым воздухом. Опустившись, Первушин махнул остальным. Свет фонарика на каске Первушина сразу не дал Смольникову увидеть, куда он ведет, а когда все лучи на касках направились в одну сторону, перед ними открылся ход в человеческий рост, наклонный и тесный.
Смольников шел почти вплотную к стенам. Кургузая диггерская роба шаркала по камню. Что там впереди, что сзади, за спинами диггеров, он не различал. Дышать становилось труднее с каждым шагом. Ощущения не из приятных.
Неожиданно пространство расширилось. Диггеры очутились в кубической формы помещении. Первушин, пришедший первым, сидел на корточках у стены.
— Пришли, — констатировал он.
Смольников огляделся.
— А по карте?
— По карте тут синкоп, смещение пути, — пояснил Перваков, — а сам путь над нами.
В свете фонариков все увидели отчетливый квадрат на потолке помещения.
— А открывается он с той стороны, — добавил Первушин. — Мы уже попадали в такие штучки.
— Как же быть? — озабоченно спросил Смольников.
— Пирамиду строить, — хмыкнул Перваков. — Выносливые вниз, кто каши мало ел, наверх. Валерка теперь главный. Сможем открыть, попадем на верхний горизонт. Вот там наша нога еще не ступала.
— А куда он выводит? — расспрашивал, пока была возможность, Смольников.
— Одним концом в метро «Маяковская», а другим прямо к Боровицким воротам. Так на вашей карте значится, — ответил Перваков. — Давай, громодяне, строиться…
Смольникову отвели место внизу пирамиды вместе с Первушиным, на их спины взгромоздились другие, и на самом верху сопел Валерка. По его пыхтению Смольников догадывался о сложном процессе вскрывания крышки. Прошло минут пять, конечности затекли, пока все не услышали:
— Так она на «веслах».
— Кто она? — сдавленно ответил Первушин.
— Да крышка!
— Так подымай.
— Подымаю…
При этих словах вся пирамида заколебалась, каждому обязательно хотелось увидеть сам процесс попадания в неизвестный проход, но Первушин беззлобно скомандовал:
— Стоять. Лезь, Валерка…
Пахнуло сверху сладким и противным одновременно. Охранитель Смольникова выбрался наверх, и только потом Первушин разрешил разобрать пирамиду. Все ожидали веревку с узлами, как уже слышал Смольников ее название — шкентель с мусингами, а Валерка не появлялся.
— Валерка! Заснул? — окликнул Первушин.
Лучи лампочек уперлись в квадратную дыру. Наконец оттуда свесилась его голова.
— Тут покойничек. Свежий…
— Ого! — невольно воскликнул Смольников.
— Тут и скелеты водятся, — без эмоций пояснил Перваков. — Давай шкентель и спускайся, обсудим.
Ему помогли спуститься. Глаза горели, из груди перла тайна.
— Там чудак лежит, пушка в кобуре! — выпалил он.
— Ты лучше про горизонт расскажи, — осадил его Первушин. — Это каждый день в газетах есть.
— Нормальный ход, прямой. Чистый в оба конца, сколько фонарик достает.
— Тогда подались, — определился Перваков. — Алеха, лезь первым, товарищ чекист передо мной, я замыкаю.
По шкентелю диггеры выбрались сноровисто. Смольников постарался не упасть в их глазах и ждать себя не заставил. Когда выбрался последним Перваков, все уже сгрудились перед лежащим покойником. Труп перевернули лицом вверх. Приличный костюм, в каких по подземельям не бродят, белая рубашка, галстук, дорогие туфли. Слева под пиджаком открытая полукобура. «Стечкин». Лицо гладко выбрито, спокойное, модельная стрижка. Дырочка без крови в левом виске.
«Как его сюда занесло? — соображал Смольников. — Не в уличный же люк свалился…»
— Чей-то охранник, — резюмировал всезнающий Перваков, принимаясь обшаривать карманы покойника. Во внутреннем кармане пиджака оказались портмоне и электронная записная книжка. С ней Перваков возиться не стал, а портмоне обшарил основательно.
— Пятьсот баксов, триста рублей, — перебирал он содержимое, — мастер-карточка с золотым обрезом… Все как будто.
— Нет, не все, — вмешался Смольников и сначала вынул авторучку из небольшого внутреннего карманчика, прочитал золоченую надпись: «Интерглобалбанк». Самое нужное. Это охранник Ильи Трифа. Я знаю его.
— Как его сюда занесло? — недоумевал Первушин. — А не банкир ли ваш драпанул?
— Выясним на поверхности, — односложно ответил Смольников. О фактах, известных ему, распространяться не стал. Никто не возразил: в данном случае чекист знал, что говорил. — Пошли дальше? Этот пусть здесь дожидается…
Около тридцати метров тоннель шел прямо и затем почти под прямым углом сворачивал влево. Сырость на кладке стен отсутствовала.
— Где мы приблизительно? — спросил Смольников.
— В районе Звсздинского переулка, — ответил Перваков. Авторитет Смольникова заметно повысился. — Если библиотека Ивана Грозного существовала, где-то здесь размещалось ее потайное хранилище. Тут размещался Архивный приказ Ивана Висковатого. Мы под ним.
Продвигались по тоннелю очень медленно, внимательно осматривая стены. Перваков, Первушин, двое диггеров группы, только Валерка держался рядом со Смольниковым, памятуя наказ командира.
Про эпоху царя Ивана Смольников сам мог порассказать преизрядно, знал любопытные тонкости, но предпочитал скрывать свои знания. Зачем красоваться? Пусть они поведают ему неизвестные детали, тогда можно соединить сведения в одно целое. Для него не было секретом, что история времен Ивана Грозного переписана начисто в угоду Романовым. Из-за истины казнили Висковатого. Если он сохранил летопись, Романовым мало не покажется. Хотя… Подтасовками полна вся мировая история. Всем хотелось быть удивительно благообразными, хоть в наше, хоть в былое время.
Во-первых, царь Иван Васильевич никогда не был грозным, грозной была эпоха передела Руси, когда династию Рюриков и Орды сменили Романовы. На Ивана Васильевича списали все потрясения, казаков объявили беглыми холопами. Простенько? А правили Романовы со вкусом, со всеми европейскими королями породнились. Вот, мол, какие мы древние.
Жизнь Ивана Васильевича закончилась религиозными смутами, потрясением от рассказов Сильвестра и уходом в народ. Жена у него была единственной и трое сыновей от нее. Кстати, Церковь запрещала венценосцам жениться в четвертый раз, подобные браки считались незаконными. Получалось, Романовы, выдавая себя за ближайших родственников, могли претендовать на царский престол, списывая ими развязанную кровавую смуту на Грозного. Поэтому три последних царя объявлялись ими незаконными. Возмущенная самоуправством Романовых боярская знать не желала смириться и ставила на родственников матери царя Ивана, Глинских. Они создали свою раду управленцев, поставив над ней Адашева.
И не случайно именно Висковатому царь Иван поручил писать подлинную летопись и схоронить ее от алчных родственников его жены Анастасии Романовой: у Ивана Висковатого были свои счеты к Романовым и Захарьиным — убийство двух братьев Висковатого. А в том, что Висковатый будет правдив, Иван Васильевич не сомневался: Висковатый не принял крещения и оставался приверженцем древнего благочестия…
