Элизабет Эбботт - История целибата
Как за десять лет до этого отмечал состоявший из группы женщин авторский коллектив: «Женщине надо напоминать… что при выходе замуж она теряет многие преимущества. Самим фактом бракосочетания она лишается независимости, поскольку брак делает ее зависимой от другого человека. Ее привычки, стремления, круг общения, а иногда даже друзья должны уступить место его привычкам и кругу общения».
Разве не предупреждала раньше Флоренс Найтингейл, что женщины, выходящие замуж, «должны всю свою жизнь принести в жертву… в тени его судьбы женщина должна уничтожить себя»?[606] Как и многие другие женщины, занимавшие схожее общественное положение, она оставалась незамужней – и соблюдала целибат – ради сохранения личной независимости, необходимой ей для выполнения собственных честолюбивых замыслов.
Статистические шансы найти подходящего мужа оказывались настолько незначительными, что многие женщины предпочитали чахнуть в незавидном положении старых дев, тоскуя по не рожденным детям, терзаясь от сложившихся оскорбительных отношений, обязывающих их после смерти родителей жить уединенно, постоянно находясь в состоянии бесконечной унылой тоски. (Если бы некоторые талантливые представительницы этой группы женщин предприняли исследование судеб молодых индийских вдов, мог бы сложиться терзающий душу серьезный литературный жанр.)
Однако меньшее количество британских мужчин не может объяснить, почему четверть британских женщин никогда не выходили замуж – ведь что ни говори, даже в самые худшие времена такая диспропорция не составляла и одиннадцати к десяти. А те, кто твердо решил выйти замуж, могли и нередко на самом деле эмигрировали в Австралию, где гендерный дисбаланс носил обратный характер, хотя «качество» доступных мужчин зачастую оставалось под вопросом.
Чем же тогда можно было объяснить стремление такого большого числа представительниц среднего класса оставаться одинокими? Драматург Сисели Гамильтон в книге «Брак как ремесло» писала о том, что это явление представляло собой политическую тактику, направленную на создание значительной группы одиноких женщин, готовых бросить вызов мужскому господству, включая тот его аспект, который она называла сексуальными надругательствами. За исключением небольшого числа одиноких женщин, обращавшихся за сексуальным удовлетворением к другим женщинам, подавляющее их большинство соблюдало целибат, считая его необходимым инструментом для достижения поставленной цели[607]. Другая женщина, не вышедшая замуж по собственному желанию, отмечала, что «повсюду, где женщины настолько активно занимаются половой жизнью, что целибат там практически отсутствует, их социальное, экономическое и интеллектуальное положение остается очень низким»[608].
Таким образом, значительную часть соблюдавших в конце XIX в. целибат людей составляли разочарованные, мятежные и политически дальновидные женщины, для которых он являл собой свободный выбор. Половой акт с мужчиной, как они полагали, был чем-то вроде отказа от юридических и (несмотря на закон 1882 г.) имущественных прав, а также отказом от личной независимости. Они воспринимали целибат как стратегию улучшения положения женщин, что позволяло бы им спокойно зарабатывать себе на жизнь, и просто отказывались от замужества.
Объединенные незамужние женщины
«Требуется (так могло быть написано в объявлении) духовное сообщество для сознательно одиноких, мятежных и политически дальновидных женщин, занимающихся профессиональной деятельностью». Время и место: Англия XIX в. Действующие лица: молчаливые стачечницы, о которых речь шла выше, образованные молодые женщины, избравшие целибат в знак протеста против двойных стандартов, сказывавшихся на всех сторонах их жизни: в законах, на рабочем месте, в политике и в обществе в целом.
В 1880 г. поколение этих женщин достигло зрелости, и каждая из них отправилась в собственное путешествие по жизни. В одну жизнерадостную и честолюбивую группу вошли писательница и активистка Беатриса Поттер[609], а также писательницы Маргарет Харкнесс, Эми Леви и Олив Шрейнер. Они решили покинуть патриархальные дома своих родителей, но не для того, чтобы жить вместе в квартирах, где обитали лишь представительницы прекрасного пола, как это было в период предшествующей волны сторонниц целибата – учительниц, медицинских сестер и социальных работников. Этим молодым женщинам больше нравились приключения, и они снимали себе собственное жилье.
По сравнению с благоустроенными домами их детства и фешенебельными районами, где они были расположены, их новое жилье было скромным, а районы специально выбирались с таким расчетом, чтобы они были подальше от тех, где оставались их семьи. Этих женщин особенно привлекал центральный Лондон, потому что он находился достаточно далеко от любопытных, критически настроенных родственников. Жизнь там позволяла легко передвигаться, не привлекая к себе излишнего внимания. Но самым большим преимуществом было то, что многие одинаково мыслящие женщины там жили рядом друг с другом, образуя в сердце огромного, беспокойного города сообщество близких по духу людей; поддерживая друг друга, они напоминали себе и своим близким о том, чего стремились достичь.
Тем не менее жизнь их от этого легче не становилась. Независимые или нет, порядочные женщины в одиночку не прогуливались и не заходили в кафе и рестораны. В некоторых районах Лондона, как писала Вирджиния Вулф в романе-очерке «Парджитеры»[610]. «без мамы нельзя было даже показываться, как будто это были болота, кишащие крокодилами». А «если тебя видели на Пикадилли», это «было то же самое, что прогулка <в жилой части> Аберкорн Террас в пеньюаре и с губкой в руке»[611]. Несмотря на эти ограничения, целеустремленные молодые женщины обустраивались в центре города и готовились вести самостоятельную, доставляющую им удовлетворение и достойную жизнь при соблюдении целибата.
Эти женщины отличались от миллионов других целомудренных работающих сестер тем, что сами себя содержали и раскрывали свои возможности в тех районах, где жили, поскольку их целибат носил исключительно политический характер. Он не имел ничего общего с представлениями о морали, опасениями беременности или необходимостью хранить непорочность, пока не возникнет тот единственный, который сделает предложение вступить в брак. Иногда даже женщины удивлялись, что эти их сестры отвергали буржуазный брак и материнство, обосновываясь в этой полной сурового реализма и далеко не самой фешенебельной части Лондона. Социальный работник Беатриса так с восторгом писала об этом в своем дневнике:
«Кто мог бы подумать, – <мы с Мэгги>… постоянно говорили друг другу, – когда вдвоем как школьницы стояли на поросшей вереском поляне около Бурнмауса… обсуждали наши религиозные проблемы, давали выход всем нашим горестям и заканчивали пророчеством о том, что через десять лет будем говорить о стряпне и детском белье… кто бы мог подумать о нашем подлинном будущем?»[612]
Обмен соображениями и опытом друг с другом, а также многочисленные рассказы Беатрисы о ее нуждающихся клиентах взаимно усиливали и оказывали большое влияние на этих женщин, проводивших впечатляющую работу. Все писали о лондонской бедноте и все отвергали покровительственное отношение милосердных женщин из среднего класса. Вместо того они изображали своих героев с полной сочувствия ясностью.
В романе «Без работы» Мэгги Харкнесс почти не изменила облик своего съемного жилья и в мелодраматичном ключе изобразила жизнь обычных рабочих в доках. В произведении «Рубен Сакс» измученная и подавленная Эми Леви высмеивает ценности буржуазной еврейской жизни. Кроме того, она писала смелые поэтические строки о платонических любовниках:
Прежде чем мир стал так печален,Когда я молода была, и ты со мною был…Мы бесконечно обсуждалиИскусство, книги, жизнь и человека,Как будто гордо мы вдвоем от векаНа троне правды восседали;
Не любимых мало, а друзей (так все говорят),Но все они бесполые – мыслители подряд[613].
Более жестко Эми писала о другом философе – Сократе, которого сурово осуждала за женоненавистничество.
Витавший в облаках философ,Одержимый благородными теориями и великими мыслями,Не снизошел до униженья от прикосновенья к такой безделице,Как деликатная ткань женского сознания –Такого же утонченного, как душа страстной женщины[614].
Наиболее убедительно и правдиво романы Мэгги и Эми звучат, когда их героини похожи на них самих. Альтер эго Мэгги – Мэри Камерон, от лица которой ведется повествование, живет в дамских меблированных комнатах, «забавном месте, где было полно студенток, изучающих медицину, – она называла их женщины-мальчишки, – журналисток, артисток и вдов». В обстановке своей комнаты Мэри использовала «японскую утварь, разрисованный муслин, разные антикварные безделушки, которые любят собирать девушки-студентки и самостоятельные молодые женщины»[615]. Со времени отъезда из родительского дома сельского приходского священника Мэри сама себя содержала, занимаясь чтением корректур, перепечаткой на машинке и преподаванием стенографии. Иначе говоря, Мэри воплощает в себе образ Мэгги и всего сообщества ее подруг, объединенных в одном лице.
