Вернер фон Сименс - Как я изобретал мир

Леонард пытался по заказу комиссии устранить этот недостаток, проводя электрические импульсы сквозь часовой механизм, то есть через абсолютно одинаковые временные интервалы, что хотя и являлось улучшением, но не было достаточным при непостоянной потере тока. И тут мне стало ясно, что задачу с уверенностью можно решить, сделав из стрелочных телеграфов самодействующие работающие машины, каждая из которых самостоятельно прерывает и устанавливает ток. Если две или несколько таких электрических машин объединить в одну электрическую цепь, то каждый новый импульс тока возможен лишь тогда, когда все включенные аппараты завершают свой цикл и тем самым вновь замыкают цепь. В результате мы открыли очень плодотворный принцип действия бесконечного количества электротехнических устройств. Все используемые сегодня автоматические будильники или звонки основываются на впервые описанном здесь принципе самостоятельного прерывания после завершенного цикла.

Производство такого стрелочного телеграфа с самостоятельным прерыванием я передал знакомому мне по Физическому обществу молодому механику по фамилии Гальске, занимавшемуся тогда маленькой механической мастерской, принадлежавшей фирме Bötticher & Halske. Так как поначалу Гальске испытывал большие сомнения, сможет ли мой аппарат работать, я соорудил из сигарных коробок, луженой жести, кусочков листового железа и изолированной медной проволоки несколько самодействующих телеграфов, абсолютно точно начинавших и перестававших действовать. Этот неожиданный результат работы созданной из подручных средств системы настолько вдохновил Гальске[65], что он с величайшим рвением отдался построению первых аппаратов и даже изъявил готовность покинуть свою фирму и вместе со мной полностью посвятить себя телеграфии.

Этот успех в сочетании с увеличивающимися заботами о подрастающих братьях и сестрах укрепил меня в решении покинуть военную службу и искать в телеграфии, чье огромное значение я ясно сознавал, новое жизненное призвание, которое должно было принести мне также средства, необходимые для исполнения взятого на себя долга по отношению к младшим братьям. Поэтому я был целиком занят изготовлением нового телеграфа – моста к совершенно новой жизни. Но тут произошло событие, угрожавшее сорвать все мои планы.

То было время великого религиозного и политического движения во всей Европе. В Германии оно вначале нашло выражение в свободном религиозном течении, которое противостояло как католицизму, так и строгому протестантизму, главенствующему в то время. Прибывший в Берлин Иоганнес Ронж[66] выступал в ресторане Tivoli с публичными речами, на которые приходили толпы народа и которые вызывали большой энтузиазм. Особенно восторгались Ронжем молодые офицеры и чиновники, тогда поголовно имевшие либеральные взгляды.

Как раз в тот момент, когда культ Ронжа достиг апогея, офицеры артиллерийской мастерской, всего девять человек, решили после работы совершить променад по Тиргартену[67]. В ресторане Unter den Zelten[68] мы заметили толпу, слушавшую взволнованные речи, в которых все единомышленники призывались к поддержке Иоганнеса Ронжа и свержению мракобесов. Речи действительно были хороши и, возможно, потому так убедительны и захватывающи, что в Пруссии в ту пору не привыкли к публичным выступлениям. Когда на выходе мне вручили подписной лист с уже внесенными частично мне знакомыми фамилиями, я, не раздумывая, поставил и свою подпись. Моему примеру последовали все остальные, в том числе пожилые офицеры. Разумеется, никто из нас не подумал при этом о чем-то плохом. Просто каждый посчитал делом чести открыто выразить собственное мнение.

Каков же был мой ужас, когда на следующее утро за чашкой кофе я открыл Vossische Zeitung[69] и в передовице «Протест против реакции и лицемерия» обнаружил во главе списка свое имя и следовавшие за ним имена товарищей.

Вскоре после того, за полчаса до начала службы, появившись во дворе мастерской, я нашел там всех своих пребывавших в крайнем возбуждении товарищей. Приходилось опасаться, что мы совершили тяжелое военное преступление. В этом мнении нас скоро укрепил командир мастерской, славный и в высшей степени любезный человек, который с большим волнением заявил, что данным поступком мы погубили себя, а заодно и его.

В тревоге мы провели несколько дней. Затем пришел парольный приказ о том, что инспектор мастерских генерал фон Йенихен сообщит нам королевское решение. Оно хотя и имело крайне порицающий тон, но оказалось милостивее, чем мы смели надеяться. Генерал произнес перед нами долгую речь, в которой разъяснил нам все дурное и заслуживающее наказания в нашем проступке. Я в некоторой степени с любопытством ожидал окончания этого выступления, так как целый месяц до того пил с генералом вино и точно знал, что взгляды его нисколько не отличались от наших. «Вы знаете, – сказал генерал в заключение, устремив на меня взгляд, – я считаю, что каждый человек, и в особенности офицер, должен всегда прямо выражать свое мнение, но вы не учли того, что открыто и публично – это абсолютно разные вещи!»

Характеристика Иоганна Георга Гальске, данная Вернером Сименсом в заключительной части речи «Воспоминания об электрической телеграфии» во Французской академии наук 15 апреля 1850 года.

…Само собой разумеется к тому же, что устройства, несмотря на простоту их принципа, требуют для создания этих самодействующих машин квалифицированного, умного и осторожного машиностроителя. Позвольте мне, пользуясь случаем, выразить публичную благодарность моему коллеге И. Г. Гальске из Берлина за замечательный талант, которому я обязан большей частью успеха и тем, что мои усилия в этой прекрасной части прикладной физики, возможно, стали ее венцом.

Берлин, 02.08 (из сообщения частного лица)

Вчера, после 8 часов вечера здесь же, в ресторане Тиргартена, без всякого предварительного уведомления о том состоялось собрание сочувствующих протестантам, на котором было сообщено, обсуждено и подписано заявление следующего содержания: «Свобода совести и обучения признана основой по-настоящему гуманного образования и единственной гарантией дальнейшего развития человечества. Этим дорого заплаченным правом наше время наконец-то перестает шутить. Религия… является свободным выбором каждого…

…Нижеподписавшиеся решительно поддерживают защиту этих величайших благ в меру сил законным путем и, в свою очередь, обязуются открыто выражать протест всякому гонению».

[около 170 подписей, среди которых]: В. Сименс, лейтенант; Мюллер, старший лейтенант артиллерии; Т[еодор] Фонтане

Вскоре мы узнали, что в наказание всех нас отсылают обратно в нашу бригаду, или полк, как сейчас принято говорить. Для меня это был практически непереносимый жестокий удар, разрушивший все мои жизненные планы и сделавший невозможным дальнейшую заботу о младших братьях. Поэтому необходимо было найти средство избежать данного перевода. А достичь этого можно было только важным военным изобретением, требовавшим моего присутствия в Берлине. Телеграфия, которой я вплотную занимался, не могла сослужить такой службы, ибо в те времена совсем не многие верили в ее большое будущее, а мои проекты находились еще в стадии развития.

И тут мне, к счастью, вспомнилась взрывчатая хлопчатая бумага[70], незадолго до того изобретенная профессором Шёнбейном[71] в Базеле, но еще не нашедшая своего применения. Казалось несомненным, что я смогу усовершенствовать ее для использования в военных целях. Поэтому я тут же направился к своему бывшему учителю Эрдману, профессору химии в Королевской ветеринарной школе, рассказал ему о своей беде и попросил разрешения проводить в его лаборатории опыты с хлопчатой бумагой. Он дал мне дружеское согласие, и я тут же приступил к работе.

У меня возникла идея, что с помощью более сильного раствора азотной кислоты, а также более тщательной последующей промывки и нейтрализации можно получить более качественный и не так легко разлагающийся продукт. Но все попытки заканчивались неудачей, несмотря на то что я испробовал даже дымящуюся азотную кислоту наивысшей концентрации; все время получался жирный, легко разлагающийся продукт. Когда концентрированная азотная кислота закончилась, я попытался в одном из опытов усилить ее действие серной кислотой и, к моему удивлению, получил хлопчатую бумагу с совершенно иными свойствами. После промывки она становилась белой и прочной, как обычная хлопчатобумажная ткань, и очень энергично взрывалась. Испытывая настоящее счастье, я провозился в лаборатории до поздней ночи, изготовляя хлопчатую бумагу достойного качества, и потом положил ее в сушильную печь.