Матвей Гречко - Русская история в легендах и мифах

Зотов прошел с Петром азбуку, часослов, Псалтырь, Евангелие и Апостол. По древнерусским педагогическим правилам «пройти» значило выучить назубок. Даже в зрелом возрасте Петр мог наизусть цитировать эти книги. А вот грамотность оставляла желать лучшего: писал будущий царь с ошибками, совершенно невероятными, например, вставлял между двумя согласными твердые знаки. Наверное, современные психологи диагностировали бы у Петра дислексию – особенность восприятия мира, свойственную творческим людям с нестандартным мышлением.

Едва Петру минуло десять лет, реальность заявила о себе снова: весной 1682 года в возрасте двадцати лет скончался царь Федор. И тут же начались интриги!

От Марии Милославской у Алексея Михайловича был еще один сын – Иоанн, слабый и болезненный мальчик. Поэтому оставшиеся в столице Нарышкины принялись уговаривать патриарха провозгласить царем Петра – в обход Иоанна. В отместку Милославские стали распространять слухи, что царевич Иоанн убит Нарышкиными в Московском Кремле. Это спровоцировало первый стрелецкий бунт, который известен также как Московская смута, или Хованщина.

Милославские рассчитывали использовать стрельцов в своих целях, натравливая их на Нарышкиных, но события вышли из-под контроля: началась такая резня, которую никто из Милославских предвидеть не мог.

11 мая 1682 года толпа стрельцов захватила Кремль, на глазах десятилетнего Петра были зарублены и заколоты многие родственники и друзья его матери, в том числе вернувшийся из Пустозерска Артамон Матвеев. Чтобы успокоить стрельцов и спасти оставшихся, Наталья Кирилловна с детьми вышла на крыльцо, прямо навстречу разъяренной толпе. Она предъявила стрельцам живого и более-менее здорового Иоанна, тот заверил всех, что мачеха его не обижает и заботится о нем, как о родном, – но это убедило не всех. Подосланные люди продолжали убеждать народ, что царя медленно травят, оттого мальчик и бледный!

Руководил стрельцами Иван Хованский, бездарный полководец, не выигравший ни одного сражения, зато заслуживший прозвище Пустомеля – за любовь к публичным речам. Теперь он перешел к самому настоящему бандитизму: стрельцы полностью захватили власть в городе, к ним присоединились нищие и бродяги, начались грабежи. Царская семья оказалась заложниками в осажденном Кремле.

Царица Наталья Кирилловна показывает Ивана V стрельцам, чтобы доказать, что он жив-здоров. Николай Дмитриев-Оренбургский. XIX в.

Во всех народных бедах – от недорода до золотухи – винили Нарышкиных. Наталью Кирилловну пока не трогали: все-таки царица, а вот ее братьев потребовали на расправу.

Наталья несколько дней противилась, но в конце концов пришлось выдать – Софья настояла.

– Брату твоему не отбыть из-за стрельцов, не погибать же нам всем за него! – твердила она.

Кирилла растерзали прямо во дворце. Ивана Нарышкина исповедали, причастили и соборовали в церкви Спаса за Золотою решеткою, а потом с иконой в руках он вышел к бунтовщикам. Те отволокли его в застенок и долго пытали, надеясь получить признание в том, будто он с царицей пытался извести царя Иоанна – это послужило бы оправданием их бунту. Но Нарышкин молчал. Так ничего и не добившись, стрельцы четвертовали его на Красной площади.

Софья Алекссевна. Неизвестный художник XVII в.

Это была не единственная казнь – бунт продолжался еще целую неделю. Одно за другим стрельцы подавали «челобитья», и кремлевские заложники послушно выполняли все требования: постригали в монахи и высылали неугодных, выдавали деньги из казны. Для этого даже серебряную посуду переплавили на монеты.

Довольные стрельцы, получив «волю», пировали в Кремлевских палатах. Они не возражали, чтобы Софья объявила себя правительницей – регентшей при двух малолетних царях, Иоанне и Петре: все равно настоящим правителем почитал себя Хованский. Но уже осенью того же года он понял, как глубоко заблуждался. Однако было поздно: Софья отправила его на плаху. Она казнила еще нескольких главарей – и пощадила всех, кто перешел на ее сторону.

Эти события заставили молодого царя рано повзрослеть: спустя год иностранный посол принял его за 16-летнего. В это же время с ним случился первый эпилептический припадок. Конвульсии, судороги, мигрени и приступы панического страха и неконтролируемого гнева с тех пор будут мучить его всю жизнь. Выглядели эти приступы очень страшно: «Он делал различные страшные гримасы и движения головою, ртом, руками, плечами, кистями рук и ступнями… Заводил глаза и дрыгал взад вперед ногами». Во время припадков Петр был по-настоящему опасен: датский посланник Юст Юль описывает, как он зарубил ни в чем неповинного солдата.

Софья Алексеевна Романова, по общему признанию, была умной, сильной и талантливой женщиной. Она знала латынь и польский язык, много читала, писала стихи. Но все это было никому не нужно, потому что Софья была женщиной. Ее судьба была предрешена заранее: юных царевен держали взаперти в их покоях, а потом постригали в монастырь. Даже замужество им не светило: русские женихи считались недостойными царских дочерей, а иностранные исповедовали другую веру. Такая судьба Софью не устраивала, и она вступила в борьбу за власть поначалу вполне успешно. Ситуации в России в те годы сложилась странная: «старший царь» – Иоанн, «младший царь Петр» и регентша Софья. Именно она была реальной правительницей России в те годы.

После страшных событий 1682 года царица Наталья Кирилловна окончательно уединилась в Преображенском, стараясь не напоминать о себе в Москве, где хозяйничали Милославские. Она жила очень скромно, постоянно нуждалась в деньгах, но на сыне не экономила: в сохранившихся дворцовых записях по-прежнему упоминаются пищали и потешные пушки, которыми играл подрастающий Петр. Именно тогда он обзавелся «потешным» войском и то и дело устраивал походы по окрестным селам, разоряя крестьянские огороды и поля. Осматривая амбары своего троюродного деда – Никиты Ивановича Романова – Петр нашел старый английский бот, ставший родоначальником всего русского флота.

«Потешные» войска, «потешные» конюшни были у всех русских царей его возраста. На них выделялись средства из казны, потешным солдатам платили жалованье – но никто не принимал их всерьез, несмотря на то, что после игрушечных баталий на полях оставались самые настоящие убитые и раненые.

История России могла бы сложиться совсем по-другому, если бы не соседство двух поселений на реке Яузе – Преображенского и Немецкой слободы. Рыская по окрестностям, Петр неминуемо забредал и туда.

Впрочем, существует анекдот, который связывает приобщение Петра к западной культуре с подаренной ему князем Долгоруким астролябией – прибора для измерения расстояний. Ни Долгорукий, ни сам Петр понятия не имели, как им пользоваться, и через посредство придворного лекаря, немца по происхождению, постарались найти в Немецкой слободе знающего человека. Им оказался голландец Тиммерман, под руководством которого Петр принялся учиться арифметике, геометрии, артиллерии и фортификации. Тиммерман пригласил молодого Петра в Немецкую слободу и познакомил его с Францем Лефортом – известным кутилой. Иностранцы называли Франца Лефорта человеком большого ума, хорошо знающим состояние Европы, и приятным в обхождении.

В доме Лефорта Петр «начал с дамами иноземскими обходиться и амур начал первый быть к одной дочери купеческой», там он «научился танцовать по-польски»; освоил фехтование и верховую езду, выучил иностранные языки. Любя и ценя Лефорта, Петр назначил его генерал-адмиралом.

«Дочь купечаеская» – немка Анна Монс была дочерью виноторговца из Немецкой слободы. В течение более чем десяти лет она считалась официальной фавориткой Петра, который очень был к ней привязан, и, по слухам, даже подумывал жениться. Он дарил ей богатые подарки, выстроил для Анны каменный дом, а ее родню пожаловал имениями.

Роман этот кончился печально, но не по вине Петра. Напротив, он любил Анну «с редкой нежностью», однако девушка оказалась неблагодарной, и в 1704 году последовал разрыв. Супруга английского посла леди Рондо в письме подруге передает следующую сплетню:

«В один роковой день он (царь Петр – М. Г.) в сопровождении своих собственных и иностранных министров поехал осматривать построенную им в море крепость. На обратном пути польский министр случайно упал с мостков и утонул, несмотря на все попытки спасти его. Император приказал вынуть из его карманов все бумаги и запечатать на виду у всех. Когда обыскивали карманы, выпал портрет; император подобрал его, и вообразите его удивление: он увидел, что это был портрет той самой дамы. Во внезапном порыве гнева он вскрыл некоторые бумаги и нашел несколько писем, написанных ею покойному в самых нежных выражениях. Он тотчас же покинул общество, один приехал на квартиру моей рассказчицы и приказал ей послать за дамой. Когда та вошла, он заперся в комнате с ними двумя и спросил ее, как ей пришло в голову писать такому человеку. Она это отрицала; тогда он предъявил ей портрет и письма, а когда сказал о его смерти, она залилась слезами, а он с такой яростью упрекал ее в неблагодарности, что готов был убить свою даму. Но он вдруг также заплакал и сказал, что прощает ей, поскольку так глубоко чувствует, сколь невозможно завоевать сердечную склонность, “ибо, – добавил он, – несмотря на то что вы отвечали обманом на мое обожание, я чувствую, что не могу ненавидеть вас, хотя себя я ненавижу за слабость, в которой повинен. Но я заслуживал бы совершенного презрения, если бы продолжал жить с вами. Поэтому уходите, пока я могу сдержать свой гнев, не выходя за пределы человеколюбия. Вы никогда не будете нуждаться, но я не желаю вас больше видеть”. Он сдержал свое слово и вскоре после этого выдал ее замуж за человека, который служил в отдаленном крае, и всегда заботился об их благополучии».