Михаил Жутиков - Проклятие прогресса: благие намерения и дорога в ад

Но выкладки теории – это только игры. При последующем внедрении теоретической модели в практику идея (не только, конечно, научная, но и любая бредовая) становится сама реальной. Она вступает в контакт с пренебреженным, о коем не ведала. Воплощаясь, втискиваясь между бесчисленным «второстепенным», она принуждена либо считаться с ним, как пушинка и камень с воздухом, либо (все чаще) сокрушать и опрокидывать его. Если на первых шагах теории (механика и ее производные: баллистика, акустика, гидростатика и др.) ее внедрение не несет природе драматических новшеств, то с усложнением и углублением знания отрыв модели от явления и опасность упрощения начинают быстро нарастать.

Но не будем забегать вперед. Итак, научный закон существует «в чистоте» в ученых головах и на бумаге – в реальности же осквернен бесчисленным «второстепенным». Однако, хоть и мысленный, закон получен, это не шутка! Пускай он применим в настоящую силу только к призракам – мы примéним, притянем его к реальности, даже и к такой, где потребуются уточнения, многие уточнения, модернизация самой модели, за уточнениями дело не встанет! Нам как раз для жизни ох как много всего нужно (о чем вчера и помину не было), и закон-то новый, открытый, куда как кстати! А ну-ка, где там дорогой наш законник… что там, говорите, чему пропорционально? Удачно введенные абстракции много значат в логическом обосновании – но куда более (что главное) на практике! Очень скоро метод абстрагирования и мысленного подтверждения, апробированный Галилеем, стал давать практические результаты, которыми стало выгодно пользоваться. Успехи практической механики и послужили подтверждением свежеиспеченного метода. Сказочный джинн выходит на волю: отныне у того, кто имеет лучших ученых, ходче корабли, дальнобойнее пушки, скоростнее самолеты, ядовитее отравляющие газы, мощнее бомбы… у того больше испачканных рек, потравленных озер, аллергии, лейкемии, уродов… а у всех нас – больше перевернутых в океан танкеров, больше озонной дыры…

Как это сделалось? Неужто от анализа?…

Неужто по заслугам нашим Хиросима и Чернобыль, неужто поделом нам Оппенгеймеры и Теллеры, – ничего иного, как опоганить Творение, они, выходит, и не могли??

Нет, выходит, никакого познания аналитического, нет, и не было? И (что занятно) – быть не могло? Нам возразят: да ведь нельзя же извлечь пользу из применения неверного закона, стало быть, есть же научное предвидение?! Но, в отличие от теоретиков прошлого, мы как раз имеем возможность опираться на практический итог – разорение земной жизни научными технологиями XX века, создание внутри нее враждебной ей структуры. Не ставилась же наукой такая цель?! Суммарно, как видим, искомой пользы нет – при суммарном вреде, да каком! А из создания искусственной структуры, сугубо враждебной земной жизни, не следует ли, что сами основания (приемы, алгоритмы) строительства в какой-то своей части ложны?

Мы утверждаем – в самом корне.

Но что же означает тогда «подтверждение опытом», знаменитейший «решающий эксперимент», – что такое он подтверждает? Ведь подтверждает же он (как-то там) и идеи Лобачевского? И Римана-Клиффорда? И Дирака? – абстрактнейшие на свете??

Отступление

Кто любит философию? (кроме философов, но они не в счет). «Любомудрие» – любовь не многих. Но в данном случае речь не идет о философии как предмете любви; дело лишь в том, что когда доискиваешься до самых корней, тогда, истинно, – «гони философию в дверь, она влезет в окно». А если не докопаться до корней, то не вырвать зла.

Если говорить историографически, то позволительно упростить: можно говорить о происхождении антагонистического противостояния природе из источника более «житейского» – ну, хоть из меркантильности «владычицы морей», вечно обедненной ресурсами (елизаветинский пират капитан Дрейк – только малый пример ее государственной этики), о вечной вообще бедности европейской территории, ведущей к завоеваниям, формировавшим сам характер европейца, – следовательно, о хищничестве по отношению к природе как одном из его проявлений (в этом контексте наша беспечность и наше хищничество – следствие богатства территории). Но в своем историческом экскурсе мы обнаруживаем, увы, существенно более глубокие и общие причины хищнической агрессии, коренящиеся в отвержении тайны мира, в торжествующем, самонадеянном безбожии, ослепленном научными «успехами».

Мы исходим, как говорилось, исключительно из факта, который у всех перед глазами, избегая отвлеченных суждений везде, где это возможно. Однако выводы, производимые из одного и того же факта, могут сильно различаться: одно и то же Солнце не увидеть двум разным людям. Для человека верующего настоящая работа может представлять иллюстративный или частный интерес: глубинная суть происходящего ему ясна без особых обоснований. С людьми материалистической выучки, как уже говорилось, следует сообщаться на языке какой ни есть логики: иного не станут слушать. Отсюда аналитическая, а не проповедническая или мистическая направленность настоящей работы.

5. От Галилея до Чернобыля: искушение познанием

Свежих людей редко видят в палате № 6. Новых помешанных доктор давно уже не принимает, а любителей посещать сумасшедшие дома немного на этом свете.

Проследим, как меняются качественно практические успехи науки по мере развития её самой и роста связанных с ней ожиданий. Наш обзор будет очень беглым, так как фактическая сторона вопроса общеизвестна.

…Первые успехи науки в Европе связаны с астрономией, а их отсчет традиционно ведется от работ Н. Коперника (1543 г.). Гипотеза Коперника (а также Леонардо да Винчи за сорок лет до него, а также Аристарха Самосского, за восемнадцать веков до него) состоит во вращении Земли и планет вокруг Солнца (Аристарх полагал эти вращения круговыми, Коперник, столь же ошибочно, – эпициклическими). Модель Аристарха через столетие была отвергнута геоцентриком Гиппархом (один из мотивов состоял в том, что если бы Земля на самом деле двигалась, то оставила бы позади людей и животных; смеяться, однако, погодим). Геоцентрическая версия достигла своей высшей точки после Птолемея – но для удовлетворительного описания движения пяти известных планет ко времени, о котором мы говорим, требовалось семьдесят семь окружностей! (См. по этому поводу: Клайн М. Математика, поиск истины. М., 1988.) Коперник своей схемой снизил это число до тридцати четырех – то был великий шаг; точность расчета орбит оказалась, впрочем, недостаточна (сравнительно с геоцентрической модель заметно расходилась с измерениями), но великий упроститель верил в свою гипотезу. Ее эффективность подтвердилась после смерти ученого.

А пока… науки в современном смысле слова не существовало, и общественного признания Николай Коперник иметь не мог. «Осел, лягающий астрономию», «спятивший астролог» – рядовые ярлыки, которыми удостоил гения новатор в смежной области Мартин Лютер. Жан Кальвин клял мятежного астронома со своей обычной высокопарностью, а католический амвон признал учение «злонамеренной клеветой», ересью, «более отвратительной и более пагубной для христианского мира, нежели те, что содержатся в сочинениях Кальвина, Лютера и других еретиков, вместе взятых». Смеяться опять не будем.

Однако лед схоластики тронулся. В 1609–1619 гг. И. Кеплер предает гласности три знаменитых закона, обобщив огромный фактический материал и обосновав строго количественно новую планетарную схему: планеты движутся по эллипсам, общий фокус которых – Солнце. Точность описания впервые достигла геоцентрической и начала ее превосходить, а простота описания (якобы свойственная природе) теперь (вот только теперь) укрепилась; схема оказалась даже проще Коперниковой. Тем временем, главный труд Коперника вносится «впредь до исправления» в «Индекс запрещенных книг» (пребывать ему там до 1828 года более двух веков; там же окажется и труд Кеплера). За эти последующие двести лет еретическая теория обрела твердую опору в законе всемирного тяготения Ньютона и завершилась построением к началу XIX столетия (трудами, главным образом, Эйлера, Лагранжа и Лапласа) математической модели Солнечной системы («точной» модели, как это ясно, не может быть в принципе; окончательной нет и сегодня, поскольку число известных астероидов растет, меняются массы участников движения, обнаруживаются новые циклы и т. д., – бесконечность математического описания неискоренимо дурная: находится и найдется новое и новое неучтенное, позабытое «второстепенное»! Мы не злобствуем, читатель, мы только обращаем бесценное ваше внимание на наличие уже тут, в зародыше, будущего Чернобыля – в пренебрежении, неизбежном, «мелкими» деталями.)