Михаил Домогацких - Последний штурм
Двумя днями позже, выступая в университете города Нью-Орлеан, Форд сказал:
— Для американцев война уже закончилась. Нет никакой возможности оказать помощь вьетнамцам. Они должны приготовиться к любой участи, которая их ожидает.
В разных районах Сайгона начали вспыхивать восстания. Из подполья стали выходить с оружием в руках заранее сформированные боевые отряды. Они захватывали органы управления старой администрации, смещали прежних чиновников, привлекая к участию в них сочувствующих Вьетконгу и ведя учет противников Вьетконга, помечая дома последних особыми знаками. Это делалось по указанию штаба восстания на тот случай, чтобы после взятия города пресекать враждебные шаги сторонников свергнутого режима. Сайгон был наводнен антиправительственными листовками, которые требовали свержения правительства Тхиеу и призывали население города подняться на борьбу с ним, подготовить почву для вступления в город армии освобождения. Отряды самообороны старались поддерживать революционный порядок, пресекать грабежи, бандитизм, которые в условиях всеобщего развала власти могли привести к серьезным кровавым столкновениям. Так, еще до освобождения города в нем уже действовали две власти: беспомощная, развалившаяся, потерявшая способность влиять на ход событий или на жизнь людей сайгонская администрация и органы революционного народа; распоряжения последних звучали весомо и достаточно убедительно.
В Сайгоне между тем началась паника. Узнав, что президент Форд дал приказ эвакуировать вместе с американцами пять тысяч наиболее близких Соединенным Штатам вьетнамских военных и гражданских чиновников вместе с семьями, город, по свидетельству одного американского корреспондента, превратился в сумасшедший дом. Сумасшествием были охвачены те, кто был причастен к войне, наживе, предательству, измене народу. Они хотели бежать в первую очередь, чтобы не оказаться перед лицом победившего народа.
Во второй половине дня двадцать первого апреля Нгуен Ван Тхиеу, как передавал корреспондент Ассошиэйтед Пресс, «со слезами на глазах» объявил, что в создавшейся обстановке он слагает с себя полномочия президента Республики Вьетнам. Долго шли споры, кому передать верховную власть. Даже в условиях тонущего корабля к ней рвалось несколько человек, в том числе вице-маршал авиации и вице-президент страны Нгуен Као Ки. Посол США Мартин, принимавший самое активное участие в обсуждении каждой кандидатуры, выбрал Чан Ван Хыонга. Этот человек был известен как ярый антикоммунист и тупой милитарист, все время требовавший вести войну до победного конца. Он даже приветствовал пришедшее в свое время из Америки известие о возможности применения атомного оружия во Вьетнаме.
В тот же день началась эвакуация американского гражданского и военного персонала из Южного Вьетнама. Она превратилась в самое страшное и беспощадное обвинение американской политики в этой стране. Американцы всех званий и должностей старались быстрее вырваться из петли, все туже затягивающейся над ними. Они знали, что силы национального освобождения заняли окраины города и скоро должны ворваться в него. Тяжелые вертолеты то и дело опускались на крыши зданий посольства, военной миссии, бывшего штаба экспедиционного корпуса, где стояли, ожидая своей очереди, толпы американцев. Между ними из-за пустяков вспыхивали споры, грозившие перейти в потасовку.
Киноленты, снятые теле- и кинооператорами, через день уже демонстрировались на экранах всего мира, показывая, в какой неуправляемый, не подчиняющийся контролю бедлам превратилась жизнь в Сайгоне в последние дни. Сначала, вроде обрадовавшись, что нет никакой власти, бывшие блюстители порядка, чиновники военной и полицейской службы бросились грабить магазины, дома, склады, виллы, покинутые богачами своими и зарубежными. Потом наступило прозрение: почему бегут американцы? Им-то меньше всего грозит приход Вьетконга. Что произойдет, если они улетят днями или неделей позже? Бежать-то надо тем, кто служил им верой и правдой. И когда это дошло до сознания «наиболее ценных для Америки» коллаборационистов, в городе началось неописуемое столпотворение. Тысячные толпы чиновников, генералов, полковников, министров и губернаторов потянулись на машинах и пешком, с узлами, чемоданами, кофрами, коробками на улицу Таншоннят, к дому № 4 — посольству США, с крыши которого вертолеты увозили счастливчиков. Чтобы протиснуться через бурлящую, ожесточенную, враждебно ко всему относящуюся массу людей, надо было иметь мужество. Улица скоро была запружена. Генералы и министры, затертые в толпе, пытались доказать свое право и требовали пропустить их к посольству: они должны улететь первыми. Их оскорбляли, толкали, били, вымещая накопившуюся злобу. Теперь потеряли значение авторитеты, чины, награды, деньги. Только одно имело реальную цену и было мечтой — место в любом транспортном средстве, которое может вырвать человека из этого проклятого места. Честь, родина, земля предков, родственные или деловые связи, полная неизвестность будущей жизни и судьба народа, за счет которого жили, наживались, создавали благополучие, даже остающиеся без родителей дети — все выброшено из затуманенной головы. И только, как о спасательном круге для утопающего, мечтали эти обезумевшие люди о месте в одном из вертолетов, поднимающихся через каждые пять — десять минут с крыши посольского здания.
От бывшего штаба экспедиционного корпуса военных советников и специалистов увозили на аэродром Таншоннят автобусы. Сюда, обгоняя, сшибая и топча друг друга, кинулись офицеры, генералы и солдаты развалившейся армии, мечтая, что и им удастся втиснуться в переполненные машины. Они пытались даже оттеснить американцев и раньше них прорваться вовнутрь, и тогда уж никакой силой они не уступили бы занятую территорию. Они готовы были стоять, сплюснутые, придавленные, не способные шевельнуть рукой и произнести слово, все равно как! — лишь бы не остаться, лишь бы не увидеть того конца, который, не задумываясь, сами приближали. Их отталкивали, били, выбрасывали из салонов. Обозленные на своих бывших союзников южновьетнамские солдаты и офицеры хватались за оружие и начинали вести огонь по автобусам. Из автобусов отвечали пистолетными выстрелами.
Дороги к аэродрому были запружены машинами, мотоциклами, велосипедами, колясками рикш, забитыми, заваленными, обвешанными чемоданами, сумками, коробками. Чем ближе к аэродрому, тем труднее было пробираться. Движение замирало, и тогда снова начиналась паника. Люди бросали вещи и бежали пешком, но сил в этой обстановке хватало ненадолго.
Настал день, когда аэродром закрылся. На нем уже рвались снаряды наступающих войск, самолеты никуда не улетали и не могли улететь. Теперь поток автобусов потянулся в сторону морского порта Вунгтау, где стояли американские корабли, которым было приказано эвакуировать и американцев, и вьетнамцев. Но даже владельцы самых дорогих машин, способных мчаться по бетонному шоссе со скоростью двести и больше километров и которые еще недавно вызывали восхищение и зависть, не могли воспользоваться их преимуществом: дорогу на Вунгтау уже контролировали рвущиеся в Сайгон солдаты сил освобождения. Вертолетные площадки превратились в арену настоящих сражений. Сайгонские военные и гражданские чиновники требовали, чтобы американские летчики везли их в Вунгтау, потому что таков приказ президента Форда.
— Вот пусть вас Форд и везет хоть в Белый дом, — отвечали обозленные, издерганные летчики, не выражая ни малейшего почтения даже к персоне собственного президента.
У одного вертолета произошло кровавое столкновение. Три авиационных полковника сайгонской армии долго уговаривали летчиков, не пускавших вьетнамцев в машину, которая была предназначена для замешкавшихся где-то американских военно-воздушных специалистов, потеряв терпение, выхватили пистолеты и, разделавшись с летчиками, пытались занять их место за штурвалом. Но они даже и приблизиться к нему не успели — их пристрелили находившиеся в вертолете американские офицеры.
Поднимавшиеся в воздух вертолеты были перегружены до опасного предела. Люди цеплялись за все, к чему можно было прикипеть мертвой хваткой.
Один вертолет, забрав на борт вдвое больше людей, чем было в нем места, с трудом поднялся. Его тянуло к земле, он готов был вот-вот рухнуть, потому что длинная капроновая лестница была, как ветка дерева плодами, облеплена людьми. Их было не менее полсотни гражданских и военных, мужчин и женщин. У них были небольшие сумки и портфели, в которых, видимо, находилось самое ценное, чего нельзя было оставить, чтобы не оказаться в Америке в роли нищего. Вертолет летел на пределе сил.
— Мы сейчас можем разбиться, — сказал пилот с расширенными от страха глазами, — машина перегружена, нарушен центр тяжести, чертова лестница раскачивается. Подъемной силы нет. Мы можем врезаться в дерево, в дом или просто рухнуть. Что делать? Садиться?
