О геополитике. Работы разных лет - Карл Хаусхофер
Через всю эпоху процветания Британской империи проходит этот жуткий страх перед единственной в своем роде связью, вызывающей ощущение, что силы блокады и изоляции – эти поразительно управляемые искусства, каковыми мастерски владела еще средневековая Венеция, могли быть обречены на провал в противостоянии с крупным образованием. Самое сильное предупреждение в наше время исходит от сэра Хэлфорда Макиндера, который в 1904 г. написал сочинение относительно «географической оси истории». В его представлении, это огромная степная империя, центральная часть Старого Света, все равно, кем бы она ни управлялась: персами, монголами, великотюрками, белыми или красными царями. В 1919 г. он предостерег в очередной раз, предложив посредством переселения из Восточной Пруссии на левый берег Вислы навсегда разделить немцев и русских. А за несколько дней до молниеносного наступления в Польше[994] в «New Statesman» было выдвинуто обвинение против узкого круга геополитиков, будто мы из его кузницы извлекли самые эффективные инструменты, которые служат расшатыванию Британской империи и [британского] империализма. Мы можем быть довольны тем, что умеем использовать такие инструменты в целях нашей обороны, особенно когда противная сторона строит нам козни. Сказанное можно дополнить беседой со старым Чемберленом[995], предвидевшим опасность того, что в конечном счете Англия принудит Германию, Россию и Японию к совместному сопротивлению за необходимые им жизненные условия, и поэтому высказался за англо-германо-японское сотрудничество. Еще в 1919 г., когда мы были разоружены, а потому казались неопасными, подобный страх перед германо-русским сотрудничеством инициировал предложение посредством крупномасштабного переселения из Восточной Пруссии на запад от Вислы сделать так, чтобы Германия и Россия больше не имели общих границ. Большое разочарование у Макиндера и его школы вызвал Рапалльский договор[996]. Так, через всю историю Британской империи проходит уже с самого начала узнаваемо, а позже все яснее – чем больше ее лидеры утрачивали былой кругозор и умение смотреть фактам в лицо – становящийся все более острым страх перед тем, что могла означать для нее такая континентальная поли гика Старого Света. Но «страх и ненависть – плохие советчики!».
Подобные симптомы мы наблюдаем и в Соединенных Штатах. Один из наиболее значительных и дальновидных экономистов и политиков, Брукс Адамс[997], еще перед приобретением Германией Цзяочжоу[998] указал на то, сколь опасной для растущего англизированного мира должна стать грандиозная трансконтинентальная политика железнодорожного строительства с конечными пунктами в Порт-Артуре и Циндао, посредством которой будет создано обширное германо-русско-восточноазиатское единство – то, против чего были бы бессильны любые, даже объединенные британские и американские блокирующие акции. Таким образом, мы могли бы поучиться у противника тому, о чем с радостью узнали при повторной «блокаде»: очень сильный континентальный блок способен парализовать «политику анаконды» в военно-политическом, военно-морском и экономическом отношениях.
А как смотрят ныне на дело те, кто оказался в выигрыше, чьи столь далекоидущие планы стали известными уже в момент приобретения Цзяочжоу? К стыду нашему, следует признать, что в Японии и России было намного больше, чем в Центральной Европе, умов, которые уже на рубеже веков представляли себе эту картину, эту возможность и внесли свою лепту. Как мы знаем из истории первого образования англо-японского союза[999] – который Англии был гораздо выгоднее, чем Японии, – восточное островное государство испытывало чувство, будто оно вступило в сделку со львом [т. е. в безрассудную сделку]. Обеспокоенная такой ситуацией, Япония позаботилась при содействии Германии установить противовес двойной мощи британского флота[1000]. Два года шли переговоры с неизменной попыткой вовлечь и Германию в союз, ибо Япония понимала, что в одиночку она не сможет возобладать над тогдашним британским морским могуществом, а это создаст одностороннюю напряженность.
«Если германский и японский флоты будут действовать совместно с русскими сухопутными силами, морская договоренность с Англией станет не сделкой со львом, а договором inter pares»[1001]. Такую точку зрения высказывали дальновидные японцы, с которыми я обсуждал эту тему, но она была доказана гораздо раньше. Озабоченный комбинацией Япония—Россия—Германия, японский князь Ито[1002] отправился в путь через Петербург, но – чтобы помешать его континентальным планам – с ним сыграли неприятную шутку, изменив в его отсутствие шифровальный ключ (код), и он не мог получать новости с родины. Во Фридрихсру[1003] хотели подложить во время этого визита контрмину под англо-японский союз. Уже оттуда в 1901/02 г. картина возможностей была ясна, и она основательно изучалась в Японии. В 1909 и 1910 гг. об этом говорили уже довольно открыто. Нашим отличным посредником в установлении контактов с высокопоставленными японскими кругами – с князем Ито, с наиболее разумным членом свиты графом Гото[1004], с тогдашним премьер-министром Кацурой[1005], с наиболее влиятельными и авторитетными лицами в кругах генро[1006] – был личный врач японского двора Эрвин фон Бельц из Вюртемберга, превосходный знаток Дальнего Востока, пользовавшийся особым доверием. Но когда он захотел выступить на конгрессе немецких врачей с докладом о психических и физических особенностях японцев, председатель конгресса заявил, что подобная тема не представляет интереса! По-иному обошлась бы Англия с человеком, принадлежавшим к личным советникам микадо. Однако для нас беседы на такие темы обычно заканчивались ссылкой на то, что германский императорский дом испытывает, к сожалению, непреодолимую неприязнь к сотрудничеству с Дальним Востоком. Это всегда означало: европейцы, храните свои священные блага[1007]. Ведь свободе и равенству прав европейцев желтая раса угрожала меньше, чем представители находившейся рядом с нами белой расы[1008].
Важнейшим промежуточным звеном в этой большой политике была Россия. Здесь был главный носитель замыслов, имевший немецкие корни, Витте – создатель Транссибирской железной дороги, один из выдающихся русских министров финансов[1009]. Во время [первой мировой] войны он ратовал за сепаратный мир с Германией и затем в 1915 г. умер или был умерщвлен при загадочных обстоятельствах. В России всегда существовало направление, понимавшее пользу и возможности германо-русско-японского сотрудничества. И когда после войны один из наших наиболее значительных и страстных политических умов, Брокдорф-Ранцау[1010], захотел вновь ухватиться за нить и я был причастен к этому, то с русской стороны
