Дмитрий Волкогонов - Ленин. - Политический портрет. - В 2-х книгах. -Кн. 2.

Тихонов, как бы извиняясь за прошлое выдвижение Чер­ненко, говорит: „Мое безоговорочное мнение — Генераль­ным секретарем быть М.С.Горбачеву". Гришин — „за", Соло­менцев, Кунаев, Алиев, Романов, Воротников, Пономарев, Чебриков — тоже все „за". Последний, поддержав кандида­туру, между прочим, заявил: „Чекисты поручили мне назвать кандидатуру т. Горбачева М.С. на пост Генерального секре­таря ЦК КПСС. Вы понимаете, что голос чекистов, голос нашего актива — это и голос народа".

Добавлю — в полицейском государстве, возможно, это и так.

Поддержали кандидатуру Горбачева Кузнецов, Шевард­надзе, Демичев (он напирал на то, что кандидат в генсеки „особенно много сделал в области развития нашего агропро­мышленного комплекса"), Зимянин, Лигачев, Рыжков, Руса­ков.

Горбачев был краток, благодаря за свое выдвижение, с которым они были должны пойти на пленум ЦК, чтобы проштамповать решение Политбюро.

Отмечу лишь несколько характерных моментов из пяти­минутной речи Горбачева: „..Девять лет моей работы в Став­ропольском крае и семь лет работы здесь со всей очевид­ностью показали мне, что в нашей партии заключен огром­ный творческий потенциал…

Нам не нужно менять политику.Она верная, правильная, подлинно ленинская политика (курсив мой. —Д.В). Нам надо набирать темпы, двигаться вперед, выявлять недостатки й преодолевать их, ясно видеть наше светлое будущее".

Не знаю, как напишет Михаил Сергеевич в своей книге воспоминаний об этом моменте Я, следуя документам, кото­рые стенографировались под руководством К.Боголюбова, вижу: Горбачев вел себя вначале абсолютно как все вновь избранные генсеки, клянясь в верности ленинскому курсу. Впрочем, иначе он и не мог, если бы что и „замышлял". Он был просто обязан так говорить

Однако Горбачев — не Брежнев, и не Черненко, и даже не Андропов. Это был партийный деятель, который, конеч­но, чувствовал сильнее других, что стране нужны, просто необходимы крупные перемены. Он также понимал, что сра­зу круто „забирать", поворачивать опасно. Хотя, по моему мнению, Горбачев собирался не ломать старую систему, а хотел лишь попытаться основательно ее отремонтировать, кое-что переделать, изменить. Но и это было необычайно смелым делом для столь заскорузлого, догматического и бю­рократического общества.

Я не собираюсь много писать в этой книге о Горбачеве как ленинце. Но скажу, что уже первые его даже мелкие шажки были по сути революционны. Так, в конце заседания Политбюро 4 апреля 1985 года он неожиданно, вне повестки дня, повел речь о борьбе с парадностью, чванством, славос­ловием и подхалимством.

Чтобы облегчить себе задачу, он просто зачитал боль­шое письмо старого коммуниста В.А.Завьялова из Ленингра­да, в котором тот высмеял Брежнева за бесчисленные золо­тые звезды, почетные президиумы, о славословии в адрес генеральных секретарей.

Горбачев как бы озвучил глас народа и резюмировал: ,Ленин говорил об авторитете руководителей, об авторитете вождей. Но его нельзя смешивать с авторитетом партии… Ведь не секрет, когда Хрущев довел критику действий Ста­лина до невероятных размеров, это принесло только ущерб, после которого мы до сих пор в какой-то мере не можем собрать черепки…"

Как нетрудно заметить, в одной этой фразе триединый Горбачев. Он за ленинский подход, за спокойную критику сталинизма, за осторожность в политике.

С позиции сегодняшнего дня — это робкая и двусмыс­ленная позиция. Но тогда иначе Горбачев говорить не мог, да, видимо, и не собирался.

Как я заметил, Горбачев к Ленину чаще всего обращался как к необходимому ритуалу, без излишней трескотни. Даже в своем программном докладе 23 апреля 1985 года на плену­ме ЦК он сказал лишь несколько дежурных фраз типа: „Вся жизнь, весь ход истории убедительно подтверждают вели­кую правоту ленинского учения". Его отношение к Лени­ну и ленинизму спокойное, без идеологической экзальтации, но и без малейших попыток критического пересмотра несо­стоятельных пророчеств вождя. Правда, иногда он о Ленине высказывался в период перестройки и весьма традиционно, апологетически. Так, на заседании Политбюро 15 октября 1987 года (два с половиной года перестройки прошло!), ког­да обсуждался проекту доклада на торжественном заседании, посвященном 70-летию Октября, он назвал решение Ленина о переходе к социалистической революции „гениальным". Хотя, по моему мнению, которое не было таким еще не­сколько лет назад, это была одна из крупнейших историче­ских ошибок XX века, если не самая крупная. Буржуазно– демократическая Россия сохранилась бы как великое госу­дарство по уровню как своей цивилизованности, так и соци­ально-экономического развития, была бы одной из самых прогрессивных стран планеты. Горбачев в оценке Ленина мыслил очень традиционно, без учета глубокой ущербности ленинской социальной методологии. Но мы все тогда еще были в глубоком плену ленинизма. Никто не может „выско­чить" из своего времени, хотя бы на десятилетие вперед.

Таким был тогда Горбачев: сделав шаг вперед, тут же потихоньку — полшага назад. Он оказался человеком, кото­рый понял жизненную необходимость перемен, как он выра­зился, „перестройки". Но в большинстве случаев его шаги были половинчатыми, нерешительными, иногда двусмыслен­ными. Думаю, это не от ума, а от характера. Но для истории это оказалось в конце концов благом.

Правда, в некоторые решающие моменты у него достава­ло силы воли проявить государственную решимость. Напри­мер, в выводе войск из Афганистана, возвращении Сахарова из ссылки, принятии резкого решения в отношении военных после пролета в мае 1987 года самолета Руста. Порой эта решимость была сомнительного содержания по по­следствиям. Так, когда первый заместитель министра финан­сов В.В.Деменцев пытался на заседании Политбюро возра­жать против огульного сокращения продажи водки, Горба­чев его резко прервал: "В том, что Вы сказали, ничего нового нет. Каждому из нас известно, что имеющиеся на руках деньги покрывать нечем. Но Вы не предлагаете ничего друго­го, как спаивать народ. Так что докладывайте свои сообра­жения короче: вы не в Минфине, а на заседании Политбю­ро…

Горбачев часто поступает как типичный „идеологиче­ский боец", подлаживаясь под голоса и мнения своих стар­ших коллег (когда он еще не был генсеком).

И тем не менее это был, безусловно, новый во многих отношениях Генеральный секретарь, несвободный, однако, от груза партийных привычек цековской верхушки и стерео­типов советского мышления, как и многие из нас. Вместе с тем Горбачев лишь где-то к началу 90-х годов постепенно освободился от сильно заметного вначале провинциализма.

Псевдопатриоты, большевики и националисты часто склоняют его имя в связи с распадом СССР. Но имен­но Горбачев до последнего пытался спасти Союз. Как и Б.Н.Ельцин, я это могу подтвердить, поскольку присутство­вал на некоторых заседаниях по подготовке нового союзно­го договора.

Жаль, до бесконечности жаль, что погиб Союз. А ведь жизнеспособная конфедерация вполне могла сохраниться. Я и сейчас считаю, что время ее еще не ушло. Но не Горбачев и не Ельцин „развалили" Союз. Глубинная мина под Союз была заложена еще Лениным в 1920 году, когда Политбю­ро стало ликвидировать губернии и создавать националь­ные формирования. Это — главная причина распада СССР. В условиях диктатуры это не грозило дезинтеграцией страны, но, как только начался демократический процесс, заработа­ли центробежные силы…

Историческая логика вела к новому типу отношений республик, возможно, повторюсь, в форме демократической конфедерации. Но силы старого, консервативного мира ком­мунистического прошлого 19 августа 1991 года сделали нео­братимый шаг, который, независимо от их намерений, при­вел к распаду великой страны. То была вторая, производная, „вспомогательная" причина краха Союза.

Роль Горбачева как последнего официального „ленинца" заключается не в том, что он разрушил тоталитарную систе­му. Нет. Он ее не разрушал. Он просто не мешал ее саморас­паду.

Ленинские „наследники"… Ленинское „наследство"… Все это уже принадлежит истории, хотя ленинизм еще не умер. Но любые попытки силой возродить его обернутся катастро­фой, сопоставимой лишь с событиями 1917—1921 годов.

Мы с вами спокойно можем сегодня говорить о крес­тьянских вождях: Разине, Болотникове, Пугачеве. А настоя­щих пролетарских вождей в России никогда не было. Ленин, строго говоря, — вождь не классовый, хотя он три десятиле­тия не переставая говорил о диктатуре пролетариата. Это лидер бунта, смуты, катаклизма. Диктатура пролетариата для него была не целью, а средством.

Историческая сила Ленина в том, что он смог затронуть извечные струны надежд людей на счастье и справедливость.

Историческая слабость его в стремлении осуществить эти надежды неограниченным насилием, попранием всех сво­бод и прав людей.