Английские корни Третьего Рейха. От британской к австро-баварской «расе господ» - Мануэль Саркисянц
Пусть юдофобия Гитлера восходила еще к временам его венской юности, а укрепил его в этих убеждениях Дитрих Эккарт – «наглядной реальностью [в духе Хьюстона Стюарта Чемберлена] демонические недочеловеки [стали только] в вагнеровском мифе о Нибелунгах. Дьявольский заговор преисподней, жертвой которого падает лучезарный герой», Гитлер узрел не с помощью венских антисемитов, а в чемберленовской интерпретации вагнеровского «Кольца Нибелунгов». «Бесспорно лишь, что… вывод, внушенный Чемберленом… Гитлер соотнес со своей деятельностью…» Лишь «вагнеровский» «театр мира… изображающий гибель сынов арийских богов и наступление… владычества» демонических хранителей сокровища, «помог немыслимому стать отчетливо-наглядным» до такой степени, что внушил мысль истребить мнимых «мракобесов». «В отвратительный абсурд, который он [Гитлер] предвещал в своих проповедях перед ликующими массами, по сути никто не был готов… поверить». Казалось, что это чистой воды театр, пьеса, требующая сценического же воплощения[1629]. Однако этому «театру» суждено было стать реальностью.
Предпосылки же английского национализма не были по-вагнеровски театральны, как раз наоборот – они были «эмпирически» ориентированы[1630]. Тем более неожиданным должно было стать воплощение подобных видений Хьюстона Стюарта Чемберлена для его однофамильца, расчетливого премьер-министра Невилла Чемберлена из Бирмингема и Лондона. Посетив в 1877 г. Лондон, Рихард Вагнер счел, что именно там воплотился сон Альбериха, демонического стража сокровища, – «дом туманов, власть над миром»[1631] благодаря сокровищам, на страже которых стоят безжалостное насилие и холодный расчет. Но именно эта подоплека гитлеровского «импульса» от «Сумерек богов» тем более не позволяла лондонскому премьер-министру понять его. Невилл Чемберлен – мнивший себя расчетливым и реальным политиком – в 1938 г. прибыл из Лондона в Мюнхен, чтобы использовать фюрера Третьего рейха в интересах английского имперского истеблишмента, чтобы пригрозить тем, кто нес угрозу Британской империи. Ведь насколько успешно Невилл Чемберлен вел свой бизнес, настолько мало он был способен понять австро-баварского эпигона британского мифотворца (проигравшего на бирже) – Хьюстона Стюарта Чемберлена.
Если тот из Чемберленов, которого звали Хьюстон, стремился противостоять страшной для него социальной революции, разоблачая стоящих за ней «недочеловеков», то Невилл Чемберлен, в свою очередь, пытался по возможности усилить намеренным и систематическим потворством Третьему рейху со стороны Англии контрреволюционную Германию Адольфа Гитлера – ученика Хьюстона Чемберлена. Невилл Чемберлен вышел из школы Альфреда Милнера, который среди твердолобых тори Великобритании считался «сильным человеком», подходящим для «чистки авгиевых конюшен парламентской демократии». В 1918 г. Милнер занимал пост военного министра. В марте 1917 г. Невилл Чемберлен был сильно обеспокоен победой демократии в России, а в сентябре того же года лорд Альфред Милнер оказывал помощь Корнилову, рассчитывая на свержение нового демократического режима. (Милнер резко отрицательно относился и к поддержке демократической революции в Германии в 1918 г. со стороны американского президента Вильсона.) Лорд Милнер рассматривал парламентаризм в частности и демократию в целом как помеху для империализма, а империю – как нечто жизненно важное для сохранения англосаксонской расы. Он «никогда не признавал прав оппозиции» и «полагал, что временное прекращение действия британской конституции… было бы полезно для эффективного развития империи». Еще в 1903 г. этот непопулярный (и принадлежавший в то время к меньшинству) империалист мечтал о «барабанщике», который мобилизует массы против демократии, за расовый империализм и контрреволюцию. «Может быть, однажды появится большой силы шарлатан, политический прохвост… лжец и пустобрех – но при этом любимец народа, – который использует власть (добытую искусной демагогией) во имя национальных целей», – надеялся Альфред Милнер, сознавая, что хотя шанс и невелик, другого выхода все равно нет[1632].
Именно для сохранения имперских владений еще в 1903 г. антипарламентарист Милнер хотел использовать вождя-демагога. А его эпигон, Невилл Чемберлен, видя угрозу Великобритании во врагах расизма и империализма, в 1938 г. точно так же намеревался противопоставить им Гитлера и его присных[1633].
Если Хьюстон Чемберлен мечтал укрепить германо-англосаксонскую мировую державу за счет примата расового превосходства, то Невилл Чемберлен рассчитывал, усилив расистский Третий рейх, ослабить антирасистскую агитацию против Британской империи (как «имперской расы»). В конечном счете гитлеровский расизм (скорее байрейтский, чем венский) был мифическим, и именно поэтому премьер-консерватор (привыкший к прагматичному британскому расизму) был не в состоянии даже осознать масштабы иррациональности Адольфа Гитлера: «Над бессмысленностью тоталитарного общества царит сверхсмысл идеологии». Понимание тоталитарной политики затрудняет именно последовательность, с какой применяется то, что присуще их идеологии[1634].
Удачливый бизнесмен из Бирмингема, привычный к рациональному расчету, Невилл Чемберлен был абсолютно неспособен хотя бы принять к сведению возможность вторжения иррационального в политику, например, задачу «создания типа» и «претворения мифа в жизнь», поставленную главным идеологом нацизма Розенбергом. Ведь если Англия Невилла Чемберлена была довольно далека от Гете, она тем не менее могла обозреть путь немецких элит от фаустовской культуры до «покинутости в ничто[1635]». В Англии, в отличие от Германии, «переоценка ценностей» была незначительной. Англичане – не познавшие ужаса поражения и панического страха перед внутриполитической катастрофой – не ощущали «изношенности и истрепанности общепринятого нравственного закона», как немцы времен Ханса Гримма, который «открыл», что этот закон «никогда не был более чем… видимостью»[1636]. В Англии масштабы нигилизующего влияния кризиса в обществе были несопоставимы с ситуацией в Германии. Социальный кризис и распад общественных структур, сопровождавшиеся дискредитацией существующей формы правления, экономическим обнищанием и политическим хаосом, даже во время всемирного экономического кризиса начала 1930-х годов не достигли в Англии такого размаха, как в Германии. Подобные факторы, ускорявшие гибель парламентаризма, не оказали решающего влияния на Англию с ее стабильными институтами и сравнительно однородным обществом – в отличие от Германии. В Великобритании партии среднего класса, являвшиеся основной политической силой, не подверглись дезинтеграции, как в Германии. Все это и позволило [британскому] парламентаризму выстоять в мировом экономическом кризисе[1637]. Таким образом, Англия обошлась без идеологизации иррационального, позволявшей «прикрыть» социальные структуры, которые уже не могло защитить голое «рацио», – не понадобился ей и мифологизованный в тоталитарном духе антисемитизм[1638]. Так, британский фашизм Освальда Мосли (с которым Англия Невилла Чемберлена была прекрасно знакома), даже включив в свою программу антисемитские требования, не мифологизировал их. Британский фашизм оставался очень далек от апокалиптических театральных импульсов «сумерек богов». Настолько, что сэр Освальд Мосли – равно как и Невилл Чемберлен – не замечал их у Гитлера (несмотря на личные знакомства в байрейтском кружке)[1639].
И именно потому, что идеи гитлеровской Германии, вдохновленные Англией (представление о «расе господ», сознание расового превосходства, культ мускулов, враждебность к эмоциям и интеллекту), казались столь знакомыми англичанам (в отношении «наполас» эту узнаваемость и даже чувство «дежавю» в 1936–1939 гг. засвидетельствовал в своих публикациях целый ряд наставников британских паблик-скул), у британцев укрепилась «реально-политическая» иллюзия, что им понятны стремления Гитлера. Англичане не представляли, насколько этот фюрер – человек, которому доверял Чемберлен, – пойдет дальше своих британских прототипов. Прагматичная чемберленовская
