Кризис - Генри Киссинджер
К: Конечно, у них есть своя разведка.
Х: Это действительно вопрос того, чтобы [именно] израильтяне говорили с нами откровенно, и если они скажут…
К: Вчера израильтяне захватили какую-то часть территории и перерезали последнюю линию снабжения для… Сегодня Третья армия пыталась проложить себе дорогу и потерпела неудачу. Это проблема.
Х: Хорошо.
К: Я не верю, что это начали израильтяне.
Х: Я не верю тоже, веря Диницу…
К: Это была проблема. Если бы русские хотели играть честно, они бы скорее вернули израильтян к исходной линии, чем…
Х: Кажется, израильтяне должны были бы…
К: Я просил Диница выдвинуть какое-нибудь предложение, которое мы могли бы сделать. Это будет сложно, потому что ему придется найти этому оправдание. Не думаю, что надо беспокоить президента.
Х: Вы встречаетесь в Белом доме или?..
К: В Государственном департаменте.
Х: Он должен быть в курсе всего того, что Вы делаете.
К: Я должен поднять его с постели?
Х: Я бы хотел, чтобы Вы провели встречу в Белом доме.
К: Хорошо.
Никсон подробно изложил в своих мемуарах:
«Когда Хейг сообщил мне об этом послании, я сказал, что ему и Киссинджеру следует встретиться в Белом доме для того, чтобы сформулировать планы жесткой реакции на едва завуалированную угрозу одностороннего советского вмешательства. Слова не отражали нашу точку зрения – нам нужны были действия, даже шок от объявления военной тревоги».
Предложенная встреча началась в ситуационной комнате Белого дома, в подвале западного крыла, со мной в председательском кресле, в 22:40. Заседание продолжалось с различными перерывами до 2 часов ночи четверга, 25 октября. Присутствовали министр обороны Шлезингер, директор Центрального разведывательного управления Уильям Колби, председатель объединенного комитета начальников штабов адмирал Мурер, глава администрации президента Александр Хейг, заместитель помощника президента по вопросам национальной безопасности генерал Брент Скоукрофт, коммандер[20] Джонатан Т. Хоу, мой военный помощник в СНБ, и я.
Предложение Брежнева о совместных советско-американских вооруженных силах было немыслимо. Если мы согласимся на совместную роль с Советским Союзом, его войска вернутся в Египет с нашего благословения. Либо мы будем придатком, этаким хвостом советского воздушного змея в совместной демонстрации силы против Израиля, либо мы закончим столкновением с советскими войсками в стране, которая должна была разделять советские цели в отношении прекращения огня или не могла позволить себе, чтобы ее воспринимали как противодействующую им.
Но эффект должен был бы выйти далеко за пределы Египта. Если советские войска театрально появятся в Каире вместе с войсками Соединенных Штатов – и даже больше, если они появятся в одиночестве, – наших традиционных друзей среди умеренных арабов будет глубоко нервировать очевидный факт советско-американского кондоминиума. Стратегия, которой мы кропотливо следовали четыре года дипломатии и две недели кризиса, развалится: Египет будет втянут обратно в советскую орбиту, Советский Союз и его радикальные союзники станут доминирующим фактором на Ближнем Востоке, а Китай и Европа пришли бы в ужас от проявления американо-советского военного сотрудничества в столь жизненно важном регионе. Если совместные усилия потерпят крах и превратятся в американо-советский кризис – а это возможно, – мы останемся одни.
Я не сомневался, что нам придется отклонить советское предложение. И мы должны были сделать это таким образом, чтобы Советы отказались от одностороннего шага, которым они угрожали и, судя по всей нашей информации, планировали. Потому что у нас были веские причины серьезно отнестись к угрозе. ЦРУ сообщило, что советские воздушные перевозки на Ближний Восток прекратились рано утром 24-го, хотя наши продолжались; зловещим подтекстом было то, что самолеты собирались для перевозки некоторых авиадесантных дивизий, повышенная боеготовность которых также была отмечена. Войска Восточной Германии также были в повышенной боеготовности. Количество советских кораблей в Средиземном море выросло до восьмидесяти пяти – рекордного уровня. (Позже их стало больше сотни.) На следующий день мы обнаружили, что советская флотилия из двенадцати кораблей, в том числе двух десантных судов, направлялась в Александрию.
Я начал встречу с подробного вступительного сообщения. Большую часть дня не было особых причин для беспокойства. На самом деле казалось, что ситуация стихает, когда внезапно около 19:00 нашего времени (или 2 часов ночи по московскому времени) Советы решили сначала поддержать, а затем настоять на введении совместных советско-американских вооруженных сил на Ближний Восток. Я сказал, что, на мой взгляд, присоединение к Советскому Союзу было бы для нас «лохотроном» с разрушительными последствиями для наших отношений на Ближнем Востоке, в Китае и Европе – все они опасаются, по разным причинам, американо-советского кондоминиума. Было три возможности: 1) Советы планировали этот шаг с самого начала и пригласили меня в Москву, чтобы выиграть для него время; 2) они приняли это решение, поскольку последствия арабского поражения стали до всех доходить; или же 3) они посчитали себя обманутыми Израилем и нами, когда израильтяне двинулись на удушение Третьей армии после прекращения огня. Я думал, что вероятная мотивация была комбинацией 2-го и 3-го пунктов.
Это было подготовкой к одному из самых содержательных обсуждений, в которых я участвовал, находясь на государственной службе. Участники взвешивали советские действия, мотивы и намерения. Ночью возникло общее мнение, что Кремль стоит на пороге серьезного решения. Мы ожидали, что воздушный лифт начнет работу на рассвете в Восточной Европе, примерно через два часа. В 23:00 я прервал встречу, чтобы встретиться с Диницем в опустевшем вестибюле западного крыла Белого дома. Я повторил ему, что мы сразу же отвергнем советское предложение; осталось только определить тактику. Нам все еще не терпелось услышать мнение Израиля по этому поводу.
Когда я вернулся в ситуационную комнату, согласие было быстро достигнуто, чтобы проверить, можем ли мы замедлить график Советов путем втягивания их в переговоры. Это предполагало идею об американском ответе, примирительном по тону, но твердом по существу. Также был консенсус в отношении того, что это не окажет никакого влияния, если мы не подкрепим его некоторыми заметными действиями, которые передавали бы нашу решимость сопротивляться односторонним действиям. В идеале наша ответная реакция должна быть отмечена в Москве до того, как туда поступит наш письменный ответ. Поэтому мы прервали подготовку ответа Брежневу для обсуждения различных мер готовности.
Американские силы обычно находятся в различных состояниях боеготовности, называемых СБГВС (что означает «Степень боевой готовности вооруженных сил»), в порядке убывания от СБГВС I до СБГВС V. СБГВС I – это война. СБГВС II – это состояние, при котором нападение неминуемо. СБГВС III
