Август Бебель - Женщина и социализм
Для земледельца дело складывается иначе. Подобно промышленнику, он хочет получить от своего предприятия возможно большую прибыль, и ему все равно, от какого продукта он ее получит. Если привоз иностранного хлеба мешает получению необходимой, по его мнению, прибыли от производства хлеба, то он взращивает на своей земле другой продукт, который приносит ему больше выгоды. Он взращивает свекловицу для сахарного производства, картофель и зерно для выгонки спирта вместо пшеницы и ржи для хлеба. Наиболее плодородные земли он отводит под табачную культуру вместо культуры огороднической и садовой. Другие отводят тысячи гектаров земли под лошадиные пастбища, так как лошади ценятся дорого для военных целей. С другой стороны, обширные лесные пространства, которые могли бы быть использованы под пашню, сохраняются для охоты знатных господ, часто в местностях, где была бы возможна очистка от леса нескольких сотен или тысяч гектаров и превращение их в пахотную землю без того, чтобы уменьшение леса неблагоприятно отразилось на влажности в данной местности.
С этой точки зрения возможно было бы в Германии получить еще тысячи квадратных километров плодородной земли для земледелия. Но этому противоречат как материальные интересы части чиновничьей иерархии — лесничих, так и охотничий интерес крупных помещиков, так как одни не хотят лишиться своих охотничьих мест, а другие — своей охотничьей забавы. Что подобное обезлесение должно иметь место только там, где оно приносит действительную выгоду, это само собой понятно. С другой стороны, обширные пространства, в особенности горы и пустыри, могли бы быть засеяны лесом к пользе страны.
В настоящее время отрицают, чтобы лес имел большое влияние на развитие влажности. Это явно неправильно. В какой высокой степени лес влияет на влажность страны, а вместе с тем на плодородие почвы, можно видеть из убедительных данных, которые приводит книга Парвуса и доктора Лемана «Голодающая Россия» («Das hungernde Russland»). Авторы по собственному наблюдению устанавливают, что чрезмерное и без всякого плана произведенное обезлесение в самых плодородных провинциях России является существенной причиной неурожаев, от которых в последнее десятилетие страдают эти прежде столь плодородные местности. Наряду с многочисленными другими фактами они констатируют, что в течение года в Ставропольской губернии исчезли пять маленьких рек и шесть озер, в Бузулукском уезде — четыре речки и четыре озера, в Самарской губернии — шесть маленьких рек, в Бугурусланском уезде — две маленькие реки. В уездах Николаевском и Новоузенском четыре реки с трудом сохраняются при помощи запруды из навоза. Многие деревни, стоявшие прежде около проточной воды, в настоящее время таковой не имеют, глубина колодцев часто достигает 45–60 метров. Почва вследствие этого тверда и трескается. С вырубкою лесов высохли источники и уменьшились дожди.
Капиталистическая эксплуатация земли ведет к капиталистическим отношениям. Часть наших сельских хозяев долгие годы получала, например, поразительно высокую прибыль от свекловицы и связанного с нею сахарного производства. Податная система благоприятствовала вывозу сахара, и притом таким образом, что значительная часть дохода от обложения свекловицы и потребления сахара шла на выдачу премий за вывоз. Выдаваемая сахарозаводчикам сумма за вывозимый сахар была значительно выше, чем платимый ими свекловичный налог, и эта премия давала им возможность продавать дешево сахар в огромных количествах за границу за счет плательщиков налогов внутри страны и все более расширять свекловичную культуру. Выгода, выпадавшая сахарозаводчикам от этой податной системы, составляла в год более 31 миллиона марок. Сотни тысяч гектаров земли (в 1907–1908 году 450 030), которые прежде служили для хлебопашества и прочего, были превращены в свекловичные поля, одна за другой основывались фабрики, и неизбежным следствием был крах. Высокий доход от производства свекловицы благоприятно влиял на стоимость земли. Она поднялась. Следствием была скупка мелких владений, собственники которых, увлекаемые высокими ценами, соглашались на продажу, лучшими землями стали пользоваться для промышленной спекуляции, а под хлеб и картофель отводилась земля низшего качества, вследствие чего возросла потребность во ввозе продовольствия из-за границы. В конце концов неудобства, возникшие в связи с сахарными премиями и постепенно принявшие международный характер, побудили правительства и парламенты уничтожить премиальные платежи, чтобы снова вернуться до некоторой степени к нормальным отношениям.
Положение вещей таково, что не только мелкие, но даже многие средние крестьяне, несмотря на все усилия, заботы и лишения, не могут достигнуть того социального положения, на которое они имеют право, как граждане культурного государства. То, что делают государство и общество, чтобы сохранить эти слои, которые представляют существенную основу нынешнего государственного и общественного строя, является лишь приносящим мало пользы штопаньем заплат. Аграрное пошлины более вредят, чем помогают этой части земледельцев. Огромное большинство производит меньше, чем нужно для поддержания жизни; оно вынуждено покупать часть товаров для удовлетворения жизненных потребностей, для чего ему приходится прибегать к промышленной или иной побочной работе. Значительная часть наших мелких крестьян более заинтересована в благоприятном состоянии нашей промышленности и транспорта, чем в развитии сельского хозяйства, так как его собственные дети находят средства существования в промышленности и на транспорте, без которых у них не было бы ни работы, ни заработка. Плохой урожай увеличивает число крестьян, принужденных покупать сельскохозяйственные продукты. Итак, какую же пользу приносят аграрные пошлины, запрещение ввоза и вообще аграрные препятствия тому, кто почти ничего или очень мало продает, но должен при известных обстоятельствах многое и слишком многое прикупать?! В таком положении находятся по меньшей мере 80 процентов всех сельских хозяйств.
Как земледелец ведет свое хозяйство — это при господстве частной собственности его личное дело. Он проводит то, что ему кажется самым прибыльным, не учитывая потребности и интересы общества; и, словом, поступай, как хочешь.
Промышленник делает то же самое. Он фабрикует неприличные картины, безнравственные книги и устраивает фабрики для фальсификации продуктов питания. Подобная деятельность вредна обществу, она уничтожает нравственность и усиливает развращенность, но она приносит деньги, и притом больше, чем нравственные картины, научные книги и продажа нефальсифицированных продуктов питания. Жадный до прибыли промышленник заботится только о том, чтобы его не разоблачила полиция, и он может продолжать свой постыдный промысел с мыслью о том, что благодаря добытым при этом деньгам ему будут завидовать в обществе и относиться к нему с глубоким уважением.
Маммоновский характер нашей эпохи яснее всего характеризует биржа и ее деятельность. Земля и промышленные продукты, средства сообщения, метеорологические и политические условия, недостаток и избыток, массовая нищета и несчастные случаи, общественные долги, изобретения и открытия, здоровье или болезнь и смерть влиятельных лиц, война и крики о войне, часто нарочно с этой целью выдуманные, — все это и еще многое другое становится предметом спекуляции и используется для эксплуатации и взаимного надувательства. Капиталистические матадоры приобретают решительное влияние на состояние всего общества и накопляют благодаря своим могущественным силам и связям огромные богатства. Министры и правительства становятся в их руках марионетками, которые действуют в зависимости от того, как стоящие за кулисами биржевые матадоры потянут нити. Не государственная власть держит биржу в своих рунах, а биржа — государственную власть. Против воли должен министр удобрять «ядовитое дерево» и доставлять ему новые жизненные силы, хотя предпочел бы вырвать его.
Все эти факты, которые с каждым днем становятся более очевидными, так как зло ежедневно увеличивается, требуют быстрого и основательного противодействия. Но общество беспомощно стоит перед всем этим злом, как некие животные на горе; оно постоянно вращается в кругу, как лошадь на топчаке, беспомощное, не знающее, что предпринять, представляя собой печальную и глупую кар- тину. Те, которые хотели бы помочь, еще слишком слабы; тем, которые должны бы были помочь, не хватает еще понимания, те, которые могли бы помочь, не хотят: они рассчитывают на силу и в лучшем случае думают вместе с мадам Помпадур: Apres nous le deluge (после нас хоть потоп). А что, если потоп придет еще при их жизни?
Отдел четвертый
Социализация общества
Глава двадцатая
