Украинский рубеж. История и геополитика - Наталия Алексеевна Нарочницкая
— По моему опыту, проходит все, причем неизбежно. В течение десяти лет ничего не сохраняется. Нужно понимать, что не только мы, но и украинское национальное чувство испытало травму. 30 лет они в учебниках писали, что Россия — враг, что мы ватники, а Бандера — герой, что Великая Отечественная война была фашистско-большевистской.
И здесь надо признать, что многое упустили именно мы. Мы упустили тот момент, что украинцы учат детей всему этому. Нам нужно прикладывать усилия, проявить волю, чтобы исправить это.
Нам предстоит разделить многие трудности, и это не тоска по «пармезану». Сейчас для 99 % людей важно сохранить работу, достойный быт, а не иностранный сыр. Поймите: кончился сейчас послевоенный мир, построенный на том, что было достигнуто в мае 1945 года. Все будет другим: логистика, международные организации, политические движения, экономические связи. Я думаю, что мы выдержим.
— История знает примеры таких разногласий между Россией и Западной Европой?
— Ну, например, во время Крымской войны лорд Теннисон, поэт и кумир британских салонов, открыто говорил, что ненавидит русских и Россию. Кайзер Вильгельм в своих мемуарах писал: «Я ничего не могу с собой поделать. Я знаю, что это не по-христиански, но я ненавижу славян».
Вообще вся эта грубость откровенная произошла еще и из-за страшного падения культуры, особенно культуры языка. Раньше ноты об объявлении войны начинали со слов «соблаговолите…», а сейчас британские журналисты вместо выполнения своей работы ведут себя так, как обязаны были вести себя следователи на сталинских процессах. То есть демонстрируют презрение, осуждение, оскорбляют, а иначе будто бы рискуют быть заподозренными в недостаточной лояльности. Падение культуры и политической этики налицо в Европе.
— Вы хотите сказать, что жители Западной Европы никогда не считали русских за европейцев?
— Да. Еще Данилевский писал, что Европа не признает нас своими:
«Европа видит поэтому в Руси и в славянстве не чуждое только, но и враждебное начало. Как ни рыхл и ни мягок оказался верхний, наружный, выветрившийся и обратившийся в глину слой, все же Европа понимает, или, точнее сказать, инстинктивно чувствует, что под этой поверхностью лежит крепкое, твердое ядро, которое не растолочь, не размолотить, не растворить, — которое, следовательно, нельзя будет себе ассимилировать, претворить в свою кровь и плоть, — которое имеет и силу и притязание жить своею независимою, самобытною жизнью…
Итак, во что бы то ни стало, не крестом, так пестом, не мытьем, так катаньем, надо не дать этому ядру еще более окрепнуть и разрастись, пустить корни и ветви вглубь и вширь…
Но как дозволить распространиться влиянию чуждого, враждебного, варварского мира, хотя бы оно распространялось на то, что по всем Божеским и человеческим законам принадлежит этому миру? Не допускать до этого — общее дело всего, что только чувствует себя Европой. Тут можно и турка взять в союзники и даже вручить ему знамя цивилизации».
«Наша победа приведет к возникновению совершенно иного мира»[6]
Еще 20 лет назад вышла моя книга «Россия и русские в мировой истории», где была глава, посвященная проблемам на так называемом постсоветском пространстве, а на самом деле — на пространстве исторического государства Российского, где в отношении Украины на первой же странице было мною написано, что, став самостоятельным государством, Украина по определению не будет дружественным и братским, а как минимум будет соперничающим и — очень даже вероятно — враждебным государством.
И причина, как это ни парадоксально, лежит именно в необычайной близости наших двух народов. Если признавать по-прежнему, что у нас общая история, один корень, одна вера, язык, который отличается не больше, чем баварский от саксонского отличался в XIX веке, то тогда трудно обосновать логику необходимости существования в отдельных государствах. Для того чтобы ее обосновать, нужно утверждать, что в течение всей истории украинский народ имел совершенно иные геополитические, идейные, мировоззренческие, лингвистические тяготения. И надо разделить эти два народа, заявить о том, что они вообще не единый народ.
Я признаю, что произошел так называемый, как писал Лев Гумилев, этногенез, когда формируется из одного корня еще один народ, который имеет свои отличия — дистинкции, воспроизводимые уже из поколения в поколение.
И мы действительно две ветви народа, которые выросли из единой Киевской Руси, из восточных славян, и язык был один и тот же — древнерусский. Все лингвисты до недавнего события, когда они не были еще ангажированы так или иначе, доказывали, что именно академический русский современный язык произошел от древнерусского, а украинский язык существует, но это местная мова, местный язык, — есть такое понятие в лингвистике.
Вот, например, баварский язык — с него даже на немецкий иногда был нужен подстрочный перевод, потому что не все можно было понять. Можно было только понять, о чем идет речь в общих чертах.
Так вот, братские отношения — что это такое? Это вовсе не вымысел, это сложнейший феномен в сознании, в котором есть не только единение и близость, но есть соперничество, отталкивание и ревность. И не случайно в Священном Писании, в Библии, первый грех, совершенный человеком на Земле, — это братоубийство, когда Каин убивает Авеля. Причем никакой материальной заинтересованности нет, исключительно грех гордыни. Потому что не мог стерпеть рядом с собой богоугодного Авеля.
Истоки украинского сепаратизма и москвофобской версии украинской идеи лежат в Брестской унии 1596 года, когда, щедро спонсированная и инициированная польскими католиками, была создана униатская церковь под эгидой папы римского, с католическим догматом.
Что на бытовом уровне мало кто понимает. При этом с полным сохранением православного обряда, литургических обычаев. Многие крестьяне даже не понимали, что их перевели в другую веру.
Именно вот эта униатская церковь, которая была очень неустойчивой, потому что они постоянно переходили то в католицизм, то обратно в православие, — она себя объявила единственной крестоносной церковью в Европе, носителем истины. Она и породила политическое украинство. Здесь поляки и Австро-Венгрия перед Первой мировой войной сыграли колоссальную роль. Ведь для Польши мечта о завоевании так называемых Восточных Кресов, т. е. Западной Украины, Галиции, — она до сих пор культивируется. В Польше уже говорят открыто: а не ухватить ли нам кусочек этой территории? Эта мысль никогда не покидала польское сознание.
Могу привести пример. Я была на экскурсии в Варшаве, в Королевском дворце, отстроенном исключительно на советские деньги. Он был весь разрушен. Единственная карта, которая висит в этом дворце, — это карта Польши XVI века — почти от моря до моря. И только у
