Торстейн Веблен - Теория праздного класса
Вместе с тем, как и при исследовании Вебленом проблемы собственности, его анализ власти вещей и денег в буржуазном обществе характеризуется психологизацией экономических явлений и хотя и точным, впечатляющим, но поверхностным их описанием. Веблен не сумел выявить корней многих изучаемых им процессов в капиталистическом обществе, а в ряде случаев свел их лишь к проявлению присущих человеку инстинктов. Такой инстинкт, как «предрасположенность людей к соперничеству», кладется им в основу демонстративного расточительства; более того, на склонности к соперничеству фактически оказываются выстроены все институты «денежной цивилизации».
Объявляя открытый им «закон демонстративного расточительства» «фундаментальным», «великим» законом денежной цивилизации, Веблен гипертрофирует роль потребления. Не производство, а потребление выступает у него решающим фактором развития общества. Напомним, что у В. И. Ленина сформулированный им закон возвышения потребностей органически связан с развитием производства и обусловлен им. Оно порождает, во-первых, рост потребностей в средствах производства, и, во-вторых, в результате развития производства на основе технического прогресса создаются многочисленные новые виды продукции, которых ранее не было, и возникает потребность в них. Эту органическую связь производства и потребления при определяющей роли производства Веблен игнорирует.
Гипертрофия роли «демонстративного расточительства» сказывается и при анализе Вебленом ряда экономических явлений и категорий. Так, методы конкурентной борьбы между состоятельными людьми он сводит прежде всего к «демонстративному потреблению», оставляя в стороне борьбу буржуазии в процессе производства и присвоения прибавочной стоимости.
Со всей очевидностью проявляется свойственное Веблену игнорирование производственных отношений, преувеличение роли потребления и психологических факторов при рассмотрении товара и его свойств. В концепции Веблена потребительная стоимость товара характеризуется двумя видами «утилитарности»: во-первых, «функциональной утилитарностью», т. е. удовлетворением необходимых потребностей (в пище, одежде, жилище и проч.), и, во-вторых, способностью приносить покупателю товара соответствующий почет, признание — «дополнительная утилитарность». Однако этой дополнительной утилитарности Веблен придает решающее значение. Он пишет о критериях оценки полезности товаров: «Привычка искать в товарах признаки избыточной дороговизны и требовать, чтобы во всех товарах была видна какая-то дополнительная, выгодная для завистнического сравнения утилитарность, приводит к изменению в критериях, по которым выводится общая оценка полезности товаров. В оценке товаров потребителем то, что доставляет почет, и то, что является грубо функциональным, не существует отдельно друг от друга, оба эти компонента составляют неразрывную в своей совокупности полезность товаров» (с. 175). По Веблену, целевое назначение производства товаров одинаково при всех способах производства и связано лишь с потенциальной ценностью товара для потребителя, с его потребительной стоимостью. Здесь он игнорирует второе свойство товара — стоимость, которая в капиталистическом обществе приобретает доминирующее значение, поскольку целью производства товаров становится получение прибавочной стоимости, присваиваемой капиталистами в результате реализации товара как стоимости.
С позиции универсального «закона демонстративного расточительства» Веблен рассматривает товары, созданные в результате процесса машинного производства или ручного труда. Все симпатии Веблена на стороне машинного производства. Он утверждает, что товары, созданные машиной, содержат меньше дефектов и вообще лучше могут удовлетворять рациональные потребности покупателей. Но в силу действия «закона демонстративного расточительства» потребители зачастую выбирают именно продукты ручного труда. «Ручной труд — более расточительный способ производства; следовательно, получаемые этим способом товары надежнее служат цели приобретения денежной репутации; следовательно, следы ручного труда оказываются престижными, и товары, в которых такие следы налицо, становятся сортом выше, чем соответственный продукт машинного производства» (с. 177). Отсюда вытекает зачастую неприятие для праздного класса товаров, созданных машиной, — в силу их «заурядности», доступности в денежном отношении для многих людей. Потребление такого товара «не доставляет почета, так как оно не служит цели благоприятного завистнического сравнения себя с другими потребителями» (с. 178).
На многих страницах своей книги Веблен образно рисует губительные последствия праздности и паразитизма собственников денежного богатства для развития производства и культуры, для этических норм поведения людей в условиях «денежной цивилизации». Веблен вводит в свою книгу своеобразный термин «подставная праздность» (vicarious leisure), которым характеризует функциональное назначение многочисленного слоя людей, обслуживающих праздный класс. Развитие выполняемых ими функций — это развитие функции прислуги, первоначально домашней прислуги. Они так или иначе, прямо или опосредованно — через религию, филантропическую деятельность, систему образования, спорт и др. — обслуживают собственников денежного богатства.
Веблен справедливо подчеркивает, что представление о ложной престижности праздности, ее демонстрация даже там, где нет достаточных средств для действительно праздного образа жизни, сохраняет свою силу и для семей со средним достатком, в которых глава семьи работает, но стремится обеспечить праздную жизнь жене, с тем чтобы она занималась оформлением жилища, его эстетикой, собою — все ради поддержания благопристойности семейства, «денежной репутации»: «…подставные праздность и потребление, воспроизводимые женой, а также вспомогательное представление праздности посредством слуг остаются в моде как условность, пренебречь которой не позволят требования репутации» (с. 118). При этом Веблен отмечает, что представители «подставного праздного класса», женщины в частности, начинают испытывать отвращение к статусу своей бесполезности для общества и протестовать, требуя включения их в общественно полезную деятельность и производственный процесс.
По мнению Веблена, идеология культа праздности, которую сеют господствующие классы, нужна им для оправдания собственной праздности. Яркий пример тому, как «подставная праздность» не служит на благо самого человека, а превращается в работу по восстановлению лица имущего, — сфера религии. «Соблюдение обрядов благочестия» — таким термином обозначает Веблен эту сферу. «…Священнослужители, приближенные божеству, не должны участвовать в производительном труде… никакое занятие, которое приносит ощутимую пользу людям, не должно выполняться в присутствии божества… в праздники, отводимые для восславления божества или для причастия, никакая работа, полезная обществу, не должна выполняться никем» (с. 151). Боги — идеальный праздный класс. Однако образ жизни этого «сверхъестественного праздного класса» — точная копия образа жизни сильных мира сего. Соблюдение обрядов благочестия ведет, по словам Веблена, к расхождению эгоистических интересов праздного класса с интересами жизнедеятельности всего человеческого общества.
Пагубное влияние праздного класса распространяется на спорт. В буржуазном обществе «футбол имеет такое же отношение к подлинной физической культуре, как бой быков к сельскому хозяйству». Специальную главу, названную «Вера в удачу», Веблен отводит такому неотъемлемому атрибуту праздности, как азартные игры. Но и здесь предпочтение отдается автором «Теории праздного класса» психологическим факторам. Он рассматривает пристрастие к азартным играм как проявление «веры в удачу», свойственной людям на всех ступенях эволюции общества.
Наконец, «демонстративную праздность» Веблен анализирует на примере современного ему высшего образования в буржуазном обществе. Этой важной теме автор посвящает пространную заключительную главу книги — «Высшее образование как выражение денежной культуры». Высшее образование — это тоже одна из обширных сфер деятельности, подчиненная законам праздного образа жизни. Большим почетом в системе буржуазного высшего образования пользуется, например, классическая филология, древние языки. Классическое образование — залог и свидетельство освобожденности от производства, так как, чтобы его получить, нужно потратить недоступное неимущим людям количество времени и расточительных, а потому и почетных усилий. Веблен с горечью пишет, что люди, которые старались расширить горизонты человеческого знания, в современных буржуазных университетах «находили отнюдь не сердечный прием, их нехотя терпели».
