Юрий Грачёв - В Иродовой Бездне. Книга 3
— Чаю не прислали, чаю не прислали! — вздыхал он.
Егор Игнатьевич был страстный любитель чая, и для него лишиться этого напитка было большой утратой. Находясь в камере, Лева понял, что эта привычка пить чай для многих действительно выполняла роль своеобразной наркомании. Дедушка Фомин буквально жаждал крепкого фамильного чая и готов был обменяться с соседями на что угодно, лишь бы получить густо заваренный чай, который он пил с особым наслаждением, прикусывая сахар, отдуваясь, потея.
— А у нас папа в семье чай не допускал, — сказал Лева, — считал, что и без чая хорошо пить и полезно.
— А я считаю, — говорил дедушка Фомин, разглаживая бороду, — что всякое Божье творение хорошо, и нет ничего предосудительного, когда употребляется и освящается словом Божьим и молитвою.
Бывали дни, когда чая ни у кого не было, и Лева видел, как Егор Игнатьевич тосковал, беспокоился и с нетерпением ждал, когда в чьей-нибудь передаче появится чай.
— Да, это дурная привычка, — решил сам в себе Лева. — «Ничего не должно обладать мною», как сказано в Писании.
Лева не считал чаепитие грехом, но впоследствии, видя, как люди привыкают к этому и чай становится необходимым стимулятором их бодрости, он стал относиться к чаю как к лекарству, которое показано к употреблению не систематически, как и всякое лекарство, а при явлениях утомления и нарушения функций желудочно-кишечного тракта.
Впоследствии Лева наблюдал, особенно в условиях заключения, как люди постепенно привыкают к чаю, увеличивают дозу заварки и в конце концов варят «чихир" — особо густой чай, для того чтобы достигнуть эйфории — приятного возбуждения и забыть, хотя бы на время, тусклую арестантскую жизнь. Лева отлично понимал, что всякая наркомания — грех. Человек не должен искусственно вредить своей нервной системе наркотиками и заполнять ими пустоту жизни, но, имея общение с Богом, черпать от Него мир, и радость, и силу, бодро переживать все жизненные невзгоды. Наркомания — это результат жизни без Бога.
Единственное «удовольствие» многих заключенных был табак. Некурящих, пожалуй, не было. Курили страшно много и этим старались заглушить страдания своей души. Лева со скорбью смотрел на курильщиков, ему было страшно трудно дышать воздухом табачного чада, но он терпел, и вся эта атмосфера непрерывно как бы говорила ему, как несчастен, как жалок человек без Христа, как бессилен он без Спасителя, став рабом своих злых, вредных привычек и не имея перед собой никакой светлой, вечной перспективы.
Леву снова вызвали на допрос. Опять за столом сидел тот же следователь. В окно, расписанное узорами зимнего мороза, пробивались лучи солнца. И Лева невольно думал: как хорошо сейчас на свободе! Хрустит под ногами снег, искрится под солнцем, а воздух такой свежий, чистый… Следователь закурил папиросу, это
были дорогие, особо ароматичные папиросы, запах которых сразу чувствовался при входе в кабинет.
— Сегодня мы с вами поговорим о восстаниях, — сказал следователь. — Скажите, какие восстания вы ожидаете?
Лева с недоумением покачал головой:
— Никаких восстаний не знаю и не ожидаю.
— А вы подумайте, — сказал следователь и, продолжая курить, занялся просматриванием каких-то бумаг.
Лева старался припомнить что-нибудь о восстаниях, но ничего не приходило на память. Тогда он стал в душе молиться Богу, чтобы Он дал ему понять следователя, а следователь Углев понял бы его. Следователь внимательно посмотрел на Леву и, видимо поняв, что он искренно недоумевает по поставленному вопросу, сказал ему:
— А вот вы говорили, что восстанут Савлы.
Леве сразу все стало ясно. Этот разговор был у него с Ваней Поповым.
— Охотно расскажу вам об этом, — оживленно сказал Лева. — Мы встретились с Ваней Поповым и после долгой разлуки делились нашими радостями и надеждами. Я сказал ему, что хотя сейчас отступление и многие верующие теряют веру и отходят от Бога, духовная жизнь находится в охлаждении, но впереди еще большой расцвет дела Божия. Я верю, что, как и в первохристианское время, христиан гнали и церковь Божию пытались разрушить, но вот восстал Савл и из гонителя стал Павлом — апостолом и сделал для дела Христа больше, чем другие апостолы; так и в настоящее время из безбожников, которые борются против Христа и являются Савлами современности, должны восстать люди, которые из неверующих превратятся в глубоко верующих и будут совершать дело Евангелия…
— Хватит, хватит, — сказал следователь, — ваши идеи глубоко реакционны, но суть не в этом. Вы расскажите о настоящем восстании, которое вы ожидаете.
— Ничего другого я не ожидаю, и меня не интересуют другие восстания. «Восстанут Павлы», я еще раз говорю: это обращение гонителей — врагов Христа — в христиан.
— Этого никогда не будет! — воскликнул следователь. — Люди, познавшие материализм, никогда не вернутся к Богу и не станут мракобесами.
— Это будет, я верю, — сказал Лева. — Богу все возможно.
Следователь на него рассердился, повысил голос и стал доказывать ему, что он антисоветский человек и что его идеология подрывает Советскую власть.
Лева начал горячо доказывать, что он верный гражданин Советского государства, честный труженик, который хочет вместе со всем народом строить лучшую духовную и материальную жизнь, и что верующие не тормозят, не враги, а самые честные, верные труженики.
— Так вы не согласны с нашим заключением, что вы враг, что ваша христианская идеология враждебна существующему строю?
Прошли годы, и прогноз Левы сбылся. Целый ряд атеистов стали служителями Христа.
— Абсолютно не согласен, — сказал Лева, — и надеюсь, что всей жизнью смогу доказать, что мы, не враги, а наоборот, часть народа, и притом лучшая.
— Ведь мы стремимся к учению, к просвещению, и я лично хочу учиться в институте, стать врачом, и не для того, чтобы большую зарплату получать, а для того, чтобы действительно оздоровлять жизнь и быть борцом на фронтах здравоохранения.
Следователь упорно смотрел в глаза Леве и повторял:
— Вы ошибаетесь, вы ошибаетесь. Мы докажем вам. Сами верующие докажут вам, что вы враг, а не советский человек.
Следователь позвонил, пришел охранник. Лева еще раз взглянул в окно, в котором сияло солнце, и внутренне помолился: «Господи, да взойдет Твое солнце Правды над нашей огромной страной, да исцелят лучи Его все те язвы, всю ту ложь жизни, которой страдают так многие и многие».
И вот он опять в камере, опять этот яркий электрический свет и взволнованные, глубоко страдающие люди.
Лева не переживал тяжело допросов, он глубоко знал свою правоту, свою невиновность, и по сохранившейся еще юношеской доверчивости души думал, что правда восторжествует.
Сидя в камере, Лева был особенно счастлив, что с ним было Евангелие от Матфея. И он вновь и вновь читал дорогие страницы: «Вот, Я посылаю вас, как овец среди волков; итак, будьте мудры, как змеи, и просты, как голуби. Остерегайтесь же людей…» (Мф. 10, 15–17).
Дедушка Фомин читать Левине Евангелие не мог, так как шрифт был мелок для него; поэтому Лева часто читал ему отдельные стихи, и они размышляли над ними. Однажды с допроса Егор Игнатьевич вернулся весьма печальным. Он глубоко вздыхал и, низко опустив голову, шептал: «Эх, Петя, Петя…» Лева долго не решался спросить старика, что случилось на допросе, но потом он сам рассказал.
— Я и не знал, что Петю-то тоже арестовали, — медленно произнес он и вытер рукавом набежавшую слезу. — И он сидит в соседней камере. И вот все, о чем мы с ним разговаривали по душам вдвоем, он рассказал следователю.
Старик задумался.
— А может, он и не рассказывал, а следователь просто намекать стал; может быть, я сам рассказал следователю эти разговоры, а только я одно говорю, а он другое. И вот следователь сделал очную ставку отца с сыном, а у нас в протоколах эти показания записаны. И вот следователь зачитал и давай стыдить нас: «Вот вы верующие, а заврались. И отец показывает на сына, а сын на отца». Действительно, какой срам получился.
— Как же это так у вас получилось-то? — сказал с сожалением Лева.
— Да вот и получилось. Все напирали на меня, почему сын женился на немке, да почему вы и Кливеру благоволите. Ну, в общем, не стоит рассказывать об этом, одно горе.
В то время зарплата врачей была чрезвычайно низка. Врачи кормились только тем, что совмещали работы. Были случаи, что по окончании медвуза выпускники переходили на другую работу, например вагоновожатыми трамвая, чтобы только больше заработать. Грустно больно было смотреть Леве на старика брата Фомина. Видимо, и отец и сын допустили в показаниях какую-то неправду, ложь, и это повело не «ко спасению», а только к бесчестию Божьему.
Снова и снова следователь старался доказать Леве, что и он враг, антисоветский человек, дабы он признал свою вину. Лева продолжал отстаивать свою правоту.
