Михаил Полторанин - Власть в тротиловом эквиваленте. Наследие царя Бориса

Захотели послушать мою точку зрения. Я сказал, что это вы­бор самих журналистов: пастись на вольном лугу или хрумтеть сеном в стойле государственной структуры. Пусть сами думают. Но мы не для того пробивали закон о средствах массовой инфор­мации, чтобы запускать процесс вспять. А что касается рябовских угроз, то на каждое действие есть противодействие. Коли на то пошло, наше министерство увеличит независимым «Известиям» сумму дотации, обеспечит печатание и распространение газеты.

И о помещениях для редакции позаботится. (На следующий день я пришел к Ельцину, рассказал ему обо всем, и он поручил пра­вительству срочно передать редакционное здание «Известий» в собственность коллективу. В то время Борис Николаевич еще не­редко выступал как ситуативный союзник свободы слова. Как, впрочем, и Руслан Имранович — только с другого фланга). Рябов уехал ни с чем.

Не знаю, что он докладывал в Белом Доме, но Хасбулатов сказал на заседании президиума:

— Это Полторанин подговаривает журналистов выступать против Верховного Совета. Теперь понятна их наглость.

На сей раз он ошибался. Не до интриг, когда пробираешься к главной цели — созданию Четвертой власти (а разгром «Извес­тий» этому только противодействовал. Вслед за российским пар­ламентом начали бы прибирать газеты к рукам краевые, област­ные и городские власти).

Хотя Ельцин наставлял меня: «Не отдавайте им печать!» — им, значит Верховному Совету, но и под контролем президента она не должна оставаться: наденет розовые очки, разучится на­зывать вещи своими именами. Одно спасение — независимость всех средств массовой информации на всех уровнях. Но союзни­ки в парламенте превращались в недругов независимой прессы и стали отмахиваться от идей нашего министерства, как от надоед­ливых мух. Ситуация вошла в ступор.

И тут я совершил большую ошибку. Не выдержал. Горячность подвела. Случилось это так.

Еще несколько недель толклись депутаты вокруг проблемы «Известий». В сторону были отложены важные экономические вопросы, тянул Хасбулатов и с принятием уже готового закона «О Совете Министров — Правительстве Российской Федерации». Хотя этот закон урезал самодержавные полномочия президента, а самому Верховному Совету давал право отправлять в отставку правительство и контролировать работу Кабинета министров.

Наконец вопрос о судьбе «Известий» Хасбулатов вынес на обсуждение сессии Верховного Совета. Мне предложили высту­пить перед депутатами.

У меня было компромиссное предложение, которое мы об­говаривали заранее: «Известия» остаются независимыми, но ка­кое-то время используются как носитель для вкладыша — изда­ния парламента. Для этого Верховный Совет должен создать свою редакцию — она будет готовить еженедельные четырехполосные вкладыши. И за определенную плату известинцы начнут их дос­тавлять подписчикам вместе со своей газетой.

Членов редколлегии «Известий» тоже вытащили на заседание: они молча ожидали своей участи, пристроившись в правом углу зала. А депутаты, будто с цепи сорвались. Журналистов и оскорб­ляли и ругали за материалы. Кто-то кричал, что газета совсем поте­ряла совесть: отказалась печатать размышления о жизни его, члена Верховного Совета. Тогда многие депутаты стремились напомнить о себе избирателям через средства массовой информации.

Руслан Имранович предоставил мне слово. Я молчал на три­буне минуту-другую — ждал, когда утихнет шум. Но он не прекра­щался. Вот тут-то совсем некстати во мне проснулся бес.

— Послушайте, — сказал я депутатам, — ну как вам не стыд­но. У вас дел невпроворот, а вы целый месяц мстительно топчи­тесь на «Известиях». Оставьте в покое редакцию и газету, займи­тесь страной...

Поднялась буря возмущения — к такому тону здесь еще не привыкли.

Хасбулатов прогнал меня с трибуны.

— Он пришел нас учить, — бросил мне в спину Руслан Имранович. — Учитель нашелся...

Компромиссное предложение озвучить я не успел. И стал врагом не только Хасбулатова, но и значительной части членов Верховного Совета. О совместной работе над созданием Четвер­той власти теперь не могло быть и речи. Даже законопроект на­шего министерства о равных финансовых и налоговых льготах для газет как оппозиционной, так и проправительственной ори­ентации руководство парламента отмело с порога. Мы были вы­нуждены продолжать выделение дотаций по заявкам редакций, а в этом случае добиваться объективности крайне трудно.

Пусть не клянут меня свободолюбивые журналисты за срыв: что было, то было. Я готов ради дела посыпать голову пеплом, только подайте результат. Но в настроениях самого Верховного Совета уже чувствовались негативные перемены: многие депута­ты как бы устали от демократии, от газетного прессинга и хотели прежних порядков.

Хасбулатов уговорил членов парламента, и они проголосо­вали за постановление, которым подчинили независимые «Извес­тия» Верховному Совету. Спикер торжествовал. Стал подбирать кандидатов на посты главреда своей газеты и его замов. Засуети­лись по коридорам Белого дома различные претенденты.

Но не дремли и сторонники свободной печати. Мои дру­зья юристы Сергей Шахрай и Александр Котенков вместе с Иго­рем Голембиовским направили жалобу в Конституционный Суд

Российской Федерации, и тот признал Постановление Верховно­го Совета «О газете «Известия» не соответствующим Основному закону страны. Суд «потребовал привести все правоотношения, оформившиеся на основании неконституционного акта, к состоя­нию существовавшему до применения этого постановления Вер­ховного Совета РФ». Издание осталось независимым.

Руслан Имранович переживал свое поражение болезненно. Поначалу мы обменивались с ним легкими колкостями в печати, затем во взаимных высказываниях стала просачиваться агрессив­ность, а потом Хасбулатов принялся называть меня Геббельсом. В одном из интервью он зло сказал: «Мы должны не только снять с работы Полторанина, но и посадить его». «За что?» — спросил журналист. Найдем за что, ответил сердитый спикер.

Удивляюсь способности многих наших политиков уживаться со всеми и при любых поворотах событий. Наблюдаешь за ними и видишь: позавчера они были с красными, вчера — с белыми, сегодня — с голубыми или малиновыми. И всюду они свои, всю­ду провозглашают искренне то, что принято говорить и делать в очередной их кампании. Такими эластичными вырастают, навер­но, с пеленок. Все они долгожители в российской политике.

Мне не позволяли быть со всеми «своим» рабоче-крестьян­ская прямота и болезненное чувство правды и справедливости (в детстве я даже мечтал быть судьей, чтобы защищать бедных, по­скольку насмотрелся на унижения «маленького человека»). И вы­сокие связи не боялся рвать.

Вот были мы на короткой ноге с вице-президентом России Александром Руцким. Дарили по случаю друг другу подарки: «Саша» — «Миша». Я даже придумал Межведомственную комис­сию по борьбе с коррупцией и предложил Ельцину поставить Руц­кого во главе этой структуры. А то боевой генерал зачах от безде­лья, сидел в Кремле, перебирая проекты коровников. Затащит к себе в кабинет, разложит листы: «Смотри, и этот коровник мож­но сварганить?» Ну какой из летчика животновод! Ему коррупцию надо бомбить. Ельцин согласился.

Однажды Руцкой позвонил мне и попросил подъехать к зда­нию книгохранилища на Профсоюзной улице: «Есть предложе­ние». Многоэтажное книгохранилище, площадью около 50 тысяч квадратных метров, стояло недостроенное— кончилось финан­сирование. Объект принадлежал нашему министерству, и мы всю­ду искали средства на его завершение. Неужели вице-президент решил нам помочь?

Подъехал. Возле хранилища уже стояло несколько лимузи­нов, а Руцкой в сопровождении группы молодых людей кавказ­ской наружности энергично двигался по коридорам и лестнич­ным пролетам пустого здания. «Твоих пристроим сюда, — гово­рил он одному, решительно выбрасывая вперед левую руку, — а твоих сюда», — и швырял в сторону правую руку. Вице-президент походил на полководца, бросавшего в сражение армейские со­единения. Трудно было что-либо понять из их разговора.

— Езжай за нами, там все обсудим, — сказал мне Руцкой, и мы колонной двинулись к Рублевскому шоссе.

Половина первого этажа жилого дома — офис за системой стальных дверей. Стол с коньяком и закусками, кресла, диваны. Руцкой развалился в одном из кресел и стал говорить, что на до­стройку книгохранилища министерство денег все равно не най­дет и надо отдать здание его компаньонам. Проблема с пере­оформлением документов пусть не беспокоит меня. Компаньоны вице-президента согласно покивали головами и добавили: за это в мою личную собственность перейдет новый трехэтажный особ­няк в Серебряном бору, на берегу Москвы-реки.

Напор был прямо-таки гусарский. У Александра Владимиро­вича усы топорщились от возбуждения. Я ответил, что это пустой разговор, министерство здание никому не отдаст и попросил Руц­кого выйти со мной в коридор.