Марк Блиев - Южная Осетия в коллизиях российско-грузинских отношений
От национал-шовинизма к провинциальному фашизму. Идеология
Любая идеология – «большая» или «малая» – приходит в общество по запросу прежде всего политической элиты, более чутко, чем другие социальные слои реагирующей на вызовы истории, на законы развития страны и народа. Поиски «хороших» или «плохих» идеологий – занятие малопродуктивное. Они бывают такими, каким является само общество, которое выбирает идеологию и ее исповедует. В переходный период развития общества, как правило, социум переживает болезненное состояние. Господствующая идеология этого общества становится агрессивной и обзаводится таким важным «компонентом», как «образ врага»; коммунистическая идеология не удержалась бы столь длительное время, если бы она не «питалась» идеей борьбы с международным империализмом. Если идеология «овладевает массами» – это показатель того, что общество встало на путь экономического и культурного обновления. Но именно на этом этапе часть носителей идеологии проявляет особую агрессию и доводит себя до помутнения сознания. Мир обошел телекадр, на котором одноногий инвалид сделал стойку на руках и, выражая одной вытянутой ногой все переполнявшие его чувства, исступленно кричал: «Звиад, Звиад...» Идеология Звиада Гамсахурдия на самом деле являлась идеологией «теневой экономики». Она овладела абсолютным большинством грузинского общества. Именно для этого вида экономики, пока запретного, но более эффективного, важно было отмежеваться прежде всего от Москвы, бравшей на себя строгий контроль над союзной периферией. «Идеология Гамсахурдия», ставшая известной как нацистская, отражала интересы партийно-советской элиты Грузии, тесно связанной с теневой экономикой. Сам Звиад Гамсахурдия, как советский диссидент и сын популярного в Грузии писателя, создавшего исторические романы в традициях грузинской героико-романтической литературы, был знаковой фигурой, избранной в качестве «вождя» той же грузинской партийно-советской номенклатурой. Звиаду Гамсахурдия не понадобилось для идеологических установок сколько-нибудь сложных философских или же социологических теорий – как когда-то потребовалось Марксу штудировать классическую философию, политическую экономию и утопический социализм. Сама по себе теневая экономика являлась слишком временным явлением, столь же временным был и сам Гамсахурдия.
Последний начинал с весьма простых, но вполне доходчивых идей – со «спасения чистоты грузинской нации», для чего предлагалась политическая установка – «Грузия – для грузин». Эти основополагающие идеологические положения преподносились грузинскому обществу с той же настойчивостью и тревогой за «будущее Грузии», с какой в свое время Адольф Гитлер пугал немецкую нацию исчезновением. Свою статью «Что будет потом», опубликованную в 1988 году, Тариэл Кванчилашвили писал еще в лексиконе, принятом в советской печати, но четко формулировал идею о закрытии границ между союзными республиками и делении народов Грузинской республики на «коренных» и «некоренных». В связи с этим стал разрабатываться «Устав» демографического фонда, призванного создать грузинскую концепцию национальной демографической политики. Обсуждение «Устава» началось с предложений об ограничении рождаемости среди «некоренных» и поощрении рождаемости «коренной нации». Интересно, что к «некоренным» относились все негрузины, в том числе осетины, раньше грузин пришедшие в Закавказье и занимавшие свою историческую территорию. Официальные власти Грузии, несомненно, поддерживали «демократическое движение грузинской общественности», но поступали так, как поступают при прокладке железной дороги: сначала – насыпь, затем – шпалы, а позже – рельсы. В государственных структурах была разработана программа грузинского языка, согласно которой престижные институты и университеты переводились на грузинский язык, во всех учебных заведениях вводился грузинский язык, он же становился обязательным при поступлении в вуз. Разумеется, в этом бы ничего не было крамольного, если бы программа не разрабатывалась в условиях, когда в печати, исходившей из радикально-нацистских течений, уже раздавались голоса о стерилизации «некоренных» жителей республики. К 1989 году, к утверждению программы грузинского языка, решавшей две задачи – избавление Грузии от «некоренных» или же их тотальной ассимиляции, в Грузии произошла полная замена старой, изжившей себя «политики интернационализма», на новую нацистскую, отвечавшую требованиям времени.
Созданная в Грузии идеология, естественно, нуждалась в «образе врага», без которого ее основные установки были бы обречены на неудачу. В грузинской печати, отличавшейся особой политизированностью, ничего особенного на начальном этапе не высказывалось по поводу России, но было ясно, что перспективы Грузинской республики и идея спасения чистоты грузинской нации строились на прочном сепаратизме, требовавшем выхода Грузии из СССР. Но при всей крикливости националистов они были осторожны, ограничивались критикой Кремля и КГБ, рассматривавшихся в качестве «главных врагов» свободы и независимости Грузии. Свою «волю» к политической непримиримой борьбе за «новые идеалы» Грузии националистические силы демонстрировали в Южной Осетии и Абхазии. Таким образом в националистической идеологии Грузии, ставшей в 1989 году господствующей в грузинском обществе, в роли «образа врага» оказались три субъекта – Кремль, Южная Осетия и Абхазия. Этим, однако, не ограничивались особенности идеологической конструкции нацизма. Несомненно, в грузинской «национальной идеологии» присутствовал «образ самой Грузии», «образ грузинского народа». «Легионом грузинских соколов» обобщенный «образ грузин» исторически рисовался в виде «Потомков Картлоса», «Спящих великанов», «опасных для тех, кто их разбудит». На начальном этапе нацизма носители его мыслили не столько посредством логики, сколько «образами». Для них Картли – это «сердце Грузии», Южная Осетия, которая теперь называлась только «Самачабло» или «Шида Картли», называлась «грудью Матери Грузии»; «Легион грузинских соколов» считал, что «Самачабло», решившее создать Юго-Осетинскую республику и объявившее осетинский язык в своей республике государственным, покушается на «грудь Матери Грузии», и задавал грузинам риторический вопрос – «если это случится, как же вам жить?» Точно так же «образно» рассуждали члены и другой общественной организации Грузии – «Корпуса гражданских офицеров Грузии». Особенность любой агрессивной идеологии заключается в отказе от законов логического мышления, от жесткой рядовой системы, и поэтому она, эта идеология, будучи основана на лжи, как правило, на практике служит разрушительной силой. Грузинские демографы, разработавшие демографический «Устав», на самом деле далеки были от реальных забот, связанных с «исправлением» «демографических перекосов» своей страны. Иначе способы решения этой проблемы, как и борьба за «чистоту грузинской нации» и принятие «Закона о грузинском языке», были бы ориентированы не на дестабилизацию политической ситуации в Грузии, а на сохранение стабильности. Грузинские неонацисты не думали о том, что из Грузии, втянутой в военные конфликты (к которым они толкали мать-родину) будут уезжать не только русские и осетины, но в первую очередь конформисты-грузины. Спросить бы сегодня грузинских демографов – насколько улучшился демографический тонус Грузии, когда из-за военных конфликтов ее покинуло более миллиона наиболее обеспеченных грузин? Заметим здесь же: сегодняшняя политическая элита, из которой формируется руководство Грузии, остается в плену этой неонацистской идеологии, а проблему сохранения единства Грузии видит в насильственной аннексии Южной Осетии и Абхазии. Между тем в этих двух небольших республиках, расово «портивших» чистоту грузинской нации, не более 140 тысяч населения; возникает естественный вопрос – не лучше ли оставить в покое осетин и абхазов и вернуть из России в Грузию чистокровных грузин, которых там, в России, более миллиона? На самом деле сохранение целостности грузинского народа и возвращение с этой целью одной трети грузинского («чистокровного») населения из Российской Федерации явилось бы куда более разумным, чем попытки отнять у этнических осетин и абхазов их исторические территории. Грузинский нацизм как идеологическая система основан на лжи. В этом ничего нет нового – любая агрессивная идеология обычно строится на лживых посылах. Тариэл Кванчилашвили, видевший в демографических процессах главную опасность для «чистоты грузинской нации», утверждал, будто в Грузинской республике прирост населения идет таким образом, что падает процент проживающих в Грузии грузин. «В сегодняшней Грузии, – пишет демограф, – живет 5 миллионов человек, из них грузин только 68%». Но в 1917 году этот показатель составлял меньшее число – 67,2%. Что же до осетин, которых грузинские идеологи из-за якобы «высокой рождаемости» думали стерилизовать, то их в Грузинской ССР было всего 150 тысяч. Из них половина проживала на своей исторической территории, другая часть, подвергшаяся глубокой грузинской ассимиляции, в основном населяла Кахетию. Впрочем, сегодняшняя идеологическая парадигма грузинской элиты мало обременена демографическими заботами, несмотря на то, что демографические проблемы по-настоящему обнаружили себя лишь после войны Грузии с Южной Осетией и Абхазией.
