Максим Калашников - Наперекор
Дело было так: весной 1942 года случились два события. Во-первых, в апреле сорок второго знаменитый советский диверсант, легенда русского спецназа Илья Старинов передал в научно-технический совет Государственного комитета обороны (возглавлялся академиком Кафтановым) записную книжку немецкого офицера инженерных войск, взятую в районе Таганрогской бухты. В ней содержались расчеты по выходу энергии при взрыве бомбы изурана-235 и список материалов, нужных для создания такого оружия. Сам взрывник Старинов в атомной физике ничего не понимал, а потому решил передать материал ученым при ГКО.
Теперь-то мы знаем, что сигнал Ильи Старинова был своевременным. Английский комитет по проблеме создания атомного оружия (Комитет MAUD, МОД) пришел к выводу о технической возможности создания ядерной бомбы из урана-235 еще осенью 1940 года, представив свой доклад британскому премьеру Черчиллю. 15 июля 1941 г. британский Комитет МОД завершил два отчета, причем первый их них твердо гарантировал возможность бомбы из 11 кг урана, имеющей эквивалент в 1800 тонн тротила и обеспечивающей долгое радиоактивное заражение места своего взрыва. И, хотя отчет давал излишне оптимистический прогноз о возможности создания бомбы уже в 1943 году, он отмечал, что необходимо тесное британо-американское сотрудничество в работах над новым оружием. (Джим Бэггот, «Тайная история атомной бомбы». – Москва, «Эксмо», 2011 г., с. 142–143.)
Американцы долго тормозили, но и там дело в сорок первом уже пошло. 9 октября 1941 г. президент Франклин Делано Рузвельт постановляет: отныне я сам стану принимать все решения по разработке ядерного оружия во избежание всяких проволочек. Для этого создается высший президентский совет, куда входят и главный научный советник президента Ванневар Буш с Конэнтом, и вице-президент США Генри Уоллес, и военный министр Стимсон, и начальник штаба американских ВС Джордж Маршалл.
То есть к моменту передачи Ильей Стариновым записной книжки немца в научно-технический совет Госкомитета обороны и в США, и в Британии уже шли работы по созданию ядерного оружия. Помощник главы комитета, С. А. Балезин, передал немецкие записи на экспертизу специалисту по взрывчатым веществам, генералу Г. И. Покровскому, и видному советскому физику-атомнику Александру Лейпунскому. Ну, Покровский к ядерным исследованиям касательства не имел А вот А. Лейпунский, директор Харьковского Физико-технического института с 1939 года – руководитель исследований по проблеме «Изучение деления урана», а также с 1940 – по проектированию циклотрона, был, что называется, «в теме». Он принимал участие в работе Ядерной и Урановой комиссий АН СССР, созданных в 1940-м. А в 1944-м Лейпунский, будучи директором Института физики и математики АН Украинской ССР, создал в нем отдел атомной физики. Он-то, что называется, был «признанным специалистом» в ядерной проблеме.
Но, как и генерал Покровский, Александр Овсеевич Лейпунский тогда выдает заключение: не нужно заниматься созданием атомного оружия в СССР! Мол, страна в тяжелом положении, не время ей швырять миллионы рублей на то, что даст результаты в лучшем случае через десять, а так – через добрые пятнадцать лет (Дэвид Холлуэй. «Атомоход Лаврентий Берия». – Москва, «ЭКСМО», 2011 г., с. 58–59).
Признанный эксперт Лейпунский ошибся. Первый атомный взрыв на Земле грянул в июле 1945-го в Аламогордо, всего лишь через три года.
Слава богу, что Степан Афанасьевич Балезин тогда не поверил экспертам и подготовил рапорт о том, что проблема крайне серьезна, что гитлеровцы ведут работы по урану, что СССР также должен заняться созданием ядерного оружия. Сын луганского рабочего, академик Кафтанов, поддержал подчиненного. При этом они, написав документ на имя Сталина, не приложили к нему мнений признанных экспертов.
Об этом пишет Сергей Снегов в своих «Творцах» (1979 г.). Мнение Научно-технического комитета Государственного комитета обороны тогда стало одной из увесистых гирек, которые склонили чашу весов в пользу начала работ по атомной проблеме в 1942 году.
Вопреки мнению академиков и «признанных специалистов».
Но можно вспомнить и о 1940 годе. Тогда ядерными исследованиями в стране занимался Игорь Курчатов. Два его ученика, Петржак и Флеров, на примитивном, в общем-то, самодельном оборудовании открыли явление самопроизвольного деления урана. Первыми в мире. Проведя эксперимент в кабинете начальника станции метро «Динамо» в Москве. Это было открытие мирового масштаба. Оно убедительно говорило: создание «атомного котла» и атомной бомбы возможно.
Игорь Курчатов это прекрасно понял. В 1940-м году он предложил Академии наук СССР, где прозорливый Вернадский основал Урановую комиссию, начать советский проект по овладению внутриядерной энергией. 29 августа 1940 года профессор Курчатов вместе с Флеровым, Русиновым и Харитоном отправили в президиум Академии письмо, где предложили внятную программу «Об использовании энергии деления урана в цепной реакции». Фактически, как пишет Сергей Снегов в своих «Творцах» (1979 г.), в ней уже были основные моменты будущего атомного проекта, хотя и с креном в сторону мирного использования ядерной энергии. Ничего подобного в этот момент не было ни в США, ни в Англии, ни в Германии.
«Если бы программа Курчатова была осуществлена с запланированным размахом, первый атомный реактор заработал у нас гораздо раньше. Франция в дни, когда писалось письмо, лежала под пятой гитлеровских солдат, в ней прекратились ядерные исследования, с такой интенсивностью проводившиеся еще недавно: перед вторжением немцев Жолио Кюри выкладывал экспериментальный атомный котел, рассчитанный Френсисом Перреном. И можно считать обоснованным, говорят сейчас на Западе историки науки, что если бы не война, то первые реакторы были бы пущены во Франции и Советском Союзе…» – писал Снегов.
Однако для старта такого проекта в СССР 1940 года нужна была отчаянная смелость и решимость быть первыми в мире, способность поверить в «фантастику». Но заседание президиума Академии наук не поддержало тогда Курчатова. Мол, программа-то выходит слишком дорогой, требующей огромных ресурсов. А ведь нельзя ужимать и другие науки, иные исследования. Потому согласились с предложением академика Хлопина, директора Радиевого института: вести работы потихоньку, постепенно, без надрыва. Курчатов потерпел поражение. Не поддержал его и академик-физик Абрам Иоффе: тот еще в конце 1939 года в статье для «Вестника Академии наук» заявил:
«Этот передовой участок современной физики наиболее удален еще от практики сегодняшнего дня…
…В феврале 1939 года в неожиданной форме возродилась проблема использования внутриядерной энергии, до сих пор не преступавшая рамок фантастических романов. Анализ этого явления, произведенный советскими физиками, установил условия, при которых эта задача могла бы стать осуществимой. Трудно сказать, возможны ли эти условия на практике – на решение этого вопроса направлено наше исследование. Скорее всего, что на этот раз технических выходов не будет».
Иоффе в 1940-м заявил, что атомной энергией овладеет лишь следующее поколение ученых. Хлопин в ответ на инициативу Курчатова сказал: урановая энергетика – дело далекого будущего.
Таким образом, Академия наук в 1940 году сочла атомную энергию слишком далекой перспективой. Курчатов не стал академиком. Его сделают таковым только в 1943-м. Более того, прорывная работа Флерова и Петржака, первыми в мире открывших спонтанное деление урана, в 1940 году так и не получила Сталинской премии. Почему? Потому что рецензент сей премии выдвинул возражение: нет сообщений с Запада, что такие эксперименты там воспроизведены, нет реакции в западных научных журналах. А значит, открытие Флерова и Петржака большого значения не имеет. Сегодня говорят, что ученых вычеркнул из списка сам Сталин. Если это и так, то его можно понять: вот, уважаемые академики хором говорят, что все это дело какого-то туманного будущего, что конкретной технологии от всего этого не дождешься…
Так что и здесь веры в собственные силы не хватало. В данном случае – у Академии наук. СССР в данном случае упустил шанс вырваться в мировые лидеры, первым открыть дверь в Ядерный век…
Чего не смог добиться СССР
К сожалению, и СССР не хватило смелости и национальной «мании величия», чтобы использовать могучий творческий потенциал русских новаторов. Это выходит за границы нашей работы, но есть и пример другого гения – Александра Леонидовича Чижевского. Основателя гелиобиологии и изобретателя «люстры Чижевского». Той, что испускает отрицательно заряженные ионы воздуха, благотворно влияющие на организм, повышающие продуктивность в животноводстве и птицеводстве.
Ведь судьба Чижевского сходна с судьбой Капицы-старшего. Советское правительство заметило работы ученого, оценило их значение для сельского хозяйства и медицины. Ведь мировых аналогов технология «отрицательных аэроионов» тогда не имела. Более того, сталинское правительство в апреле 1931 года выпустило постановление о поддержке работ Чижевского в интересах животно-и птицеводства, медицины. Но именно это и стало началом травли новатора. В конце концов его «коллеги» по науке в 1936 году добились своего. Чижевского объявили шарлатаном и закрыли его лабораторию.
