Сергей Лозунько - «Уродливое детище Версаля» из-за которого произошла Вторая мировая война
«Лишь тогда, — продолжал фюрер, — когда венгры сочли вмешательство безопасным, они стали немного активнее». И только после Мюнхена, сетовал Гитлер, «венгры вдруг заявили, что они претендуют также на крупные области Украины (имеется в виду Карпатская Русь. — С. Л.), и тем самым поставили в трудное положение державы-арбитры».
Но, развел Гитлер руками, было совершенно невозможно пересмотреть уже достигнутые решения «спустя такой короткий промежуток времени после их принятия».
Можно было бы, конечно, решить этот вопрос и силой. Но существовала опасность, что «чехословацкая армия оказалась бы сильнее и, возможно, уже вскоре вступила бы в Будапешт». Пришлось бы вмешиваться Германии — «хотя бы только по престижным соображениям — с целью воспрепятствовать тому, чтобы весь мир торжествовал по поводу победы демократической страны над одним из государств, напавших на нее».
Но Германия к тому времени уже была по ряду причин не готова ввязываться в вооруженный конфликт: «В ноябре обученный призывной возраст был демобилизован», а «повторная мобилизация, само собой разумеется, легла бы чрезвычайно тяжелой психологической нагрузкой на общественное мнение в Германии и помимо этого имела бы своим следствием еще и то, что Франция автоматически предприняла бы мобилизационные мероприятия, которые проводятся в период обострения отношений», — пояснял Гитлер Беку.
«По этой причине в ноябре Германия ни в коем случае не могла допустить возникновения международного конфликта (выделено мной. — С. Л.); это и явилось в конечном итоге одним из решающих моментов для определения ее позиции в украинском вопросе», — завершил свои объяснения Гитлер.
Бек выслушал германского канцлера, но предупредил, что Польша оставляет за собой право решить вопрос с Карпатской Русью военным путем: «В лице агитаторов, которые подвизаются ныне на карпато-украинской территории, Польша узнает своих старых врагов и опасается, что Карпатская Украина, возможно, однажды превратится д ля Польши в очаг таких беспокойств, которые вынудят польское правительство к вмешательству, в результате чего могли бы возникнуть новые осложнения. Это было главнейшей причиной стремления Польши к установлению общей границы с Венгрией»[551].
Несмотря на то что поляки своей чрезмерной агрессивностью даже по меркам Гитлера причинили ему некоторое количество хлопот, фюрер тем не менее был впечатлен польской «смелостью» и «энергичностью» (к которым в своих инструкциях призывал Бек) по части агрессивных захватов.
Венгров будут впоследствии наставлять на польском примере — каким должен быть настоящий агрессор. Например — 16 января 1939-го в беседе с венгерским министром иностранных дел графом Чаки.
Читаешь запись этой беседы — и не можешь отделаться от впечатления, что Гитлер говорит словами Бека и Липского (ранее было о том, как польский посол в Берлине «заинтересовал» Гитлера карпаторусской проблемой). Тогда же, как выше цитировалось, Бек и Липский подсказывали фюреру, что не надо делать упор на этническом составе населения, следует смотреть на вопрос со стратегической точки зрения.
И в январе 1939-го, оценивая позицию Венгрии во время судетского кризиса, Гитлер сетовал — что ж вы, венгры, не подняли во весь голос карпаторусскую проблему? Ведь «в решающие моменты», восклицал Гитлер, он «призывал к себе Имреди (в 1938–1939 гг. премьер-министр Венгрии. — С. Л.) и Стояи (в 1935–1944 гг. венгерский посланник в Берлине. — С. Л.) и заклинал их в их собственных интересах раскрыть перед всем миром требования Венгрии».
Раскрыть «перед всем миром» требования Венгрии — это Гитлеру нужно было не потому, что он ничем иным не был озабочен, кроме венгерских интересов. Берлину, как уже отмечалось, требовалась демонстрация широкой международной поддержки «справедливых» немецких претензий к Чехословакии. Поэтому чем наглее и громче были бы требования Будапешта — тем легче Гитлеру было бы вести переговоры с Западом по вопросу расчленения Чехословакии. Поляки — те в своих требованиях не стеснялись, вели себя так, как и требовалось Гитлеру. А вот венгры проявили некоторую застенчивость.
«Когда, наконец, дело дошло до этого (до раздела Чехословакии. — С. Л.), — возмущался Гитлер, — то Польша зашевелилась, между тем как Венгрия проспала все и сделала только несколько незначительных выступлений. Германия вовсе не собирается жертвовать собою для друзей, которые в решающий момент оставляют ее без помощи. Германия в мировой войне в этом смысле получила хороший урок и не забыла его.
Если бы Венгрия тогда пошла по верному пути и осветила в своей прессе ситуацию для Германии не с этнографической точки зрения, а с территориальной, то все дело рассматривалось бы под углом зрения территориальных вопросов и он, фюрер, не был бы вынужден вступать в дискуссии с Чемберленом. При полном разрешении вопроса, которое было бы для него приятнее, ему было бы безразлично, что произойдет на востоке от Карпат».
Чаки оправдывался. Дескать, «во время кризиса венгерский народ угнетали тяжелые заботы, ибо в военном отношении Венгрия крайне слаба», а «Чехословакия расположила на венгерской границе свои наиболее сильные войска… Если бы венгры начали наступление, то они были бы смяты чехами». Гитлер назвал это оправдание «нелепым», мол, «на чешской границе были сконцентрированы 42 германские дивизии, которые вместе с авиацией, исключительно хорошо подготовленной к действиям, уничтожили бы Чехословакию в какие-нибудь 8 дней».
Не в том была проблема! Не в способности Гитлера уничтожить Чехословакию, а в соусе, под которым это «блюдо» можно было преподнести миру. «Вся проблема в то время состояла в том, решить ли вопрос под этнографическим или территориальным углом зрения. В конечном счете следовало бы изобразить все дело как угрозу всеобщего пожара в средней Европе», — пояснил Гитлер.
«Если, однако, этот вопрос уже разрешен под этнографическим углом зрения и если Англия и Франция уже начали играть в идею гарантии, то невозможно выдвинуть снова всю эту проблему, — вздыхал Гитлер. — Третейское решение было принято в качестве частичного разрешения этнографического вопроса». Он «просил Муссолини представлять в Мюнхене интересы Венгрии и Польши, что было им выполнено. Но если бы Венгрия своевременно решилась действовать, то решения были бы совсем другими».
Т.е. по сути Гитлер излагает все то, что содержалось в инструкциях Бека по вопросу Карпатской Руси и чем Липский донимал Геринга, самого Гитлера и венгерского посланника в Берлине. Абсолютно польское видение вопроса, о котором Гитлер до осени 1938-го даже не задумывался — пока польские дипломаты не подсказали.
Но, утешил фюрер, не все потеряно: «Если надо отклониться от этнографической линии и перейти к территориальным принципам, то это можно сделать только общими силами. Надо стремиться к политико-территориальному разрешению вопроса, и Польша, и Венгрия должны принять в этом участие. Должно быть найдено гениальное разрешение, точно продуманное в смысле времени, требующее наименьшей затраты сил».
Гитлер пообещал конечный «успех», но «разумеется, при условии абсолютной сыгранности. Необходимо действовать, как футбольная команда, Польша, Венгрия и Германия. (выделено мной. — С. Л.) По возможности экономно, без кризисов и молниеносно»[552].
Вот такая «футбольная команда» — германо-польско-венгерская сборная — во главе с Гитлером. Уж и не знаю, в какой ипостаси он в ней выступал — то ли капитана, то ли тренера.
«С жадностью гиены»
19 сентября 1938 г. Бек через Липского известил Гитлера, что Польша заканчивает военные приготовления для акции в отношении Чехословакии: «Мы сообщаем конфиденциально, что наблюдение за границей усилено, а 21 с(его) м(есяца) мы будем располагать в южной части Силезии значительными военными силами. Заявляем формально, что эта группировка войск не направлена против Германии»[553]. В формальности Бек мог бы и не вдаваться, Гитлер и так не сомневался — против кого разворачивается эта группировка войск.
Польская пресса развернула масштабную кампанию в поддержку «законных прав» поляков Тешинской Силезии. Продвигался тезис, что Польша реализует заветы Пилсудского, широко цитировалось его высказывание, что «искусственно и уродливо созданная Чехословацкая республика не только не является основой европейского равновесия, наоборот, является его слабым звеном»[554]. По всей стране проходили массовые митинги, организованные комитетом борьбы за права поляков совместно с другими польскими организациями.
Еще раньше были прекращены отпуска польским офицерам, проведены мероприятия мобилизационного характера в армии и на железнодорожном транспорте. По официальной версии — в связи «с большими маневрами на Волыни»[555].
