Евгений Примаков - Конфиденциально. Ближний Восток на сцене и за кулисами
Перед третьей поездкой я встретился в Багдаде с Саддамом Хусейном, которого назначили представителем иракского руководства для «ведения дел» с курдами. Не занимая еще главных позиций в руководстве, Саддам Хусейн рассматривал решение курдского вопроса как трамплин для своего выдвижения. Это создавало неплохую предпосылку для попытки полноценной автономии курдов в рамках Ирака. Такую мысль разделял и исполняющий обязанности советского посла в Багдаде Ф.Н. Федотов. И неслучайно в беседах со мной Саддам Хусейн подчеркивал конструктивность своей позиции и даже просил передать Барзани, что готов сделать очень многое, чтобы привести отношения между арабами и курдами к урегулированию.
Так, в беседе, состоявшейся 23 января 1970 года, он говорил о необходимости диалога с «братьями из руководства Барзани», «чтобы договориться о настоящей гарантированной автономии курдов». И единственная проблема, по его словам, которая может помешать этому, — это кризис доверия. «За прошедшие годы столкновений, вражды не несет полной ответственности ни партия „Баас“, ни Барзани, — сказал Саддам Хусейн. — Но пролилась кровь, и для того, чтобы восстановить доверие, необходимо при наличии добрых намерений изолировать те лица или группировки, которые стоят на экстремистских позициях с двух сторон». Такие заверения располагали к оптимизму и положительному отношению к самому Саддаму, тем более что он подчеркнул заинтересованность в том, чтобы я регулярно посещал Курдистан.
Можно считать, что с 1966 по 1970 год я был единственным советским представителем, который регулярно встречался с Барзани. Летом жил в капере — шалаше, зимой — в землянке. Со мной в поездках были и Виктор Викторович Посувалюк, и Олег Герасимович Пересыпкин, но миссия возлагалась на корреспондента «Правды». Делал все, чтобы сблизить стороны. Помогали влиять на Барзани уже упомянутый мной Сами (настоящее имя — Мухаммед Махмуд Абдаррахман) и Махмуд Осман, известный под именем доктор Махмуд, — тогда два члена политбюро ДПК. Доктор Махмуд действительно был врачом, получил высшее медицинское образование, оказывал помощь больным, шутил, что его «знак зодиака» — шприц и винтовка.
Очень большую положительную роль в достижении согласия между двумя сторонами сыграл видный иракский общественный деятель, лауреат Ленинской премии мира, скромный, умный и обаятельный Азиз Шериф. В это время он уже вернулся в Багдад из эмиграции и был включен в правительство. Думаю, что по инициативе Саддама Хусейна он посетил Курдистан в конце 1969 года. Вскоре туда в очередной раз прибыл и я. Это был именно тот момент, когда решалась судьба соглашения. Накануне нашего приезда в Курдистане состоялись переговоры с делегацией из Багдада. Был согласован ряд проблем. Главная из них — принцип автономии курдов. Но не пришли к общему знаменателю по вопросу об участии курдов в высшем иракском органе власти — Революционном командовании. Оставили открытыми вопросы о будущем Киркука, пешмерга, сроках заявления о создании курдской автономии.
Обедали втроем — Барзани, Азиз Шериф и я. Распили бутылку иранского (!) коньяка. Барзани был как никогда открыт, разговорчив. Провозглашал тосты за русский народ, Советский Союз. Откровенно сказал, что его подтолкнули на переговоры с Багдадом рекомендации СССР, одну из таких рекомендаций процитировал: «Даже само согласие на переговоры укрепляет позиции курдов, ДПК».
Но после обеда из бесед и с доктором Махмудом, который был назначен руководителем курдской переговорной делегации, и с Азизом Шерифом, с которым жил в одной землянке, и с рядом своих уже хорошо знакомых курдов понял: не так все просто. Мы с Азизом Шерифом были единого мнения, что главное сейчас для курдов — не делать упор на пока нерешенные вопросы, а обязательно продолжить переговоры, направив для этого свою делегацию в Багдад. С нами согласились. А в Багдаде я уже встречал курдскую делегацию в нашем посольстве. Было непривычно видеть Идриса, Масуда, доктора Махмуда, Сами в костюмах, при галстуках. Это было 6 февраля 1970 года. 14-го снова встретились в советском посольстве. За этот промежуток времени на переговорах удалось продвинуться по ряду вопросов. Стороны пошли навстречу друг другу не без нашего влияния. Насчет Киркука курды согласились на такой компромисс — город будет включен в курдскую автономию, но нефтяные дела останутся в руках центрального правительства.
11 марта 1970 года президент Бакр по багдадскому радио и телевидению зачитал декларацию о провозглашении мира на основе признания права курдов на национальную автономию в рамках Иракского государства. Наряду с арабами курды были провозглашены основной национальностью Ирака. Курд становился вице-президентом, в правительство в Багдаде вошли пять министров-курдов.
Документ, получивший название «Программа 11 марта 1970 года», был с восторгом встречен повсеместно в Ираке. Тысячами радостных курдских костров зажглись горы вокруг Киркука. Островком в людском море стала праздничная трибуна на площади Ат-Тахрир в Багдаде во время всенародной демонстрации после объявления о прекращении войны с курдами на иракском севере. Рядом с президентом Ирака А. Бакром, Саддамом Хусейном стояли в национальной одежде сыновья Муллы Мустафы Барзани — Идрис и Масуд — и доктор Махмуд.
Саддам против Барзани — неудавшееся покушение
Однако, к сожалению, через некоторое время отношения с Багдадом вновь напряглись и на горизонте уже начала маячить новая война. В таких условиях состоялась еще одна моя поездка на север Ирака. Перед ней 22 января 1973 года в Багдаде я встретился с Саддамом Хусейном, который настойчиво советовал, чтобы я обязательно повидался с Барзани. Как сказал Саддам, тот не поймет, если, будучи в Багдаде, я не приеду к нему после трехлетнего перерыва. «Мы заинтересованы в том, чтобы он не подумал о снижении интереса Советского Союза к нему, мы очень высоко ценим то влияние, которое вы на него оказываете», — сказал Саддам, добавив, что дает распоряжение о предоставлении мне самолета для полета до Киркука и вертолета до Равандуза. Был ли он искренен или, может быть, хотел использовать наши наработанные связи с Барзани, чтобы оттянуть его от нарастающего сближения с Ираном? А может быть, хотел выровнять отношения с Барзани после разрыва между ними?
В Равандузе снег по колено. За нами в самый центр иракского военного лагеря приехала машина с курдом за рулем. Но это отнюдь не показатель отсутствия напряженности. У первого курдского поста — как в то время, когда не было соглашения, — шлагбаум, вооруженная охрана. Прибыли в небольшое местечко. У дома — Идрис и Масуд. Чувствуется, что Идрис нервничает. Это стало еще яснее, когда приехал Барзани и мы с ним несколько часов говорили по-русски, а Идрис ничего не понимал. Мне доверительно рассказывали, что через Идриса проходят связи с иранцами, поэтому не были неожиданными его слова, что «нет никаких доказательств намерения Багдада выполнять соглашение».
Действительно, в то время особенно проявились два, я бы сказал, личных раздражителя в отношениях между Барзани и Саддамом Хусейном. О первом мне рассказал Мулла Мустафа сам. К нему приехала группа шейхов. Он принимал их в палатке. Один из шейхов попросил разрешения записать беседу на портативный магнитофон (тогда этот «портативный» весил несколько килограммов). Шофер небольшого автобуса, на котором прибыли шейхи, оставался за рулем. В магнитофон была заложена взрывчатка. Водитель — из иракских спецслужб — привел ее в действие дистанционным управлением. Раздался взрыв. Барзани спасло только то, что в момент взрыва один из пешмерга наклонился к нему, подавая кофе. Он погиб, закрыв собой Барзани. «Дураки из моей охраны, — добавил Мулла Мустафа, — застрелили всех шейхов и водителя, так что допрашивать было некого. Но я уверен, что это дело Саддама Хусейна».
Второй раздражитель был связан с его старшим сыном, Абейдуллой. Еще при первом моем посещении Барзани сказал мне, что арестовал Абейдуллу и намерен его расстрелять, так как он открыл «врагам путь, по которому мы получаем материальные средства». Не знаю, подействовали ли мои слова, что, может быть, Абейдулла это сделал не из враждебных чувств, а по ошибке, но он остался жив. Более того, в связи с приступом аппендицита ему разрешили выехать в Багдад. Оттуда Абей-дулла не вернулся, и все обращения к иракским властям о его возвращении оставались без ответа[65].
В это время особое беспокойство Багдада, да, не скрою, и наше, вызывали усилившиеся связи Барзани с шахским Ираном, за которым в то время стояли США. Поступали достоверные сведения и о поездках эмиссаров Барзани в Тель-Авив. Израиль, стремясь использовать курдскую проблему в Ираке для ослабления своего потенциального противника, передавал курдскому движению денежные средства, но относительно небольшие. На мой прямой вопрос, обращенный к Барзани по поводу характера его отношений с иранским шахом, он ответил: «Я постучал за хлебом в один дом — мне отказали (Барзани имел в виду Багдад. — Е. П.). Что мне, умереть с голоду? Я постучал в другой. Кто виноват — я или тот, кто мне отказал?» Барзани не отрицал и получение оружия из Ирана, объясняя это тем, что сам не начнет войну, но нужно быть готовым к обороне.
