Максим Калашников - Наперекор
«Несмотря на то что “Муромец” обратил на себя внимание и, казалось, всколыхнул даже стоячую воду в обывательском болоте, широкие слои русского общества остались безучастными и не проявили своего сочувствия делу И. И. Сикорского, полностью самобытному и носившему ярко национальный характер не только по одному названию. Немногие задумались над тем, что воздушный корабль Сикорского – не только первый русский, но и первый в мире большой многомоторный самолет – знаменовал собой начало новой эры в авиации, что развитие воздушного транспорта при помощи таких больших аэропланов сулило России – стране с необозримыми границами, бесконечными равнинами и слабо развитыми путями сообщения – неисчислимые выгоды. Не было сделано серьезных шагов к тому, чтобы организовать большое русское предприятие, собрать внутри страны крупные средства на открытие специального завода для постройки аэропланов Сикорского и моторов к ним.
В этом сказалось существенное различие между русскими, преклонявшимися перед “заграницей”, и иностранцами. Вспомним, как отнеслись немцы к создавшему громадный управляемый аэростат, названный его именем – графу Цепеллину…».
Финне прав: немцы всем народом помогали графу Цепеллину собрать деньги на строительство полноценного цельнометаллического дирижабля. А затем Германия поставила производство цепеллинов на поток. Она выпустила их больше, чем Российская империя – самолетов Сикорского. Финне пишет:
«…Остается лишь пожалеть, что мы, русские, благоговевшие перед всем иноземным, порой рабски копировавшие “заграницу” и не обращавшие внимания на свое хорошее, русское, не позаимствовали у немцев главного: беспредельной любви к своему отечеству, взаимной поддержки, системы в работе и того добросовестного к ней отношения, которое не отделяет мелочей от главной сути дела. Пассивности русского общества, проявленной по отношению к “Илье Муромцу” Сикорского, можно противопоставить ту кипучую деятельность и самопожертвование, которые проявляла часть интеллигентного русского общества в подготовке российского государства к развалу.
Само собой разумеется, эти русские люди не считали нужным поддерживать “Муромцев” хотя бы и потому, что их поддерживало ненавистное им “императорское” правительство. Громадное же большинство русских людей считало, что не их дело думать о поддержке изобретения Сикорского. Мало ли строят всяких аэропланов? Над тем, как поддержать это русское дело, нужно было еще подумать, а ведь это отвлекало от игры в винт, бридж, преферанс и других тому подобных “серьезных” занятий…
…Возможно, что если бы Сикорский избрал целью своего полета не Киев, а Москву, где ему следовало поклониться тамошним золотым тельцам, то московские меценаты, поливавшие в свое время шампанским дорожки в саду у Шарля Омона, “чтобы не пылило”, или жертвовавшие в 1905 г. “миллион на революцию”, и сделали что-либо. Но шум моторов “Муромца”, летевшего из бюрократического Санкт-Петербурга в Киев, не достиг Москвы, и постройка “Муромцев” продолжалась в маленькой мастерской Русско-Балтийского завода…».
Как видите, ничего не изменилось за целый век! Только хуже стало. Если русский изобретет нечто, что еще не изобрели нигде в мире, то испугается сам. Если же не перелякается и продолжит работать, то затем налетит на русского чинушу, который первым делом спросит: «А это уже есть на Западе? Нет? Иди-ка ты подальше…». Да только ли в чиновниках дело? Перед русским новатором встанет толпа идиотов. Тупых богачей, которые теперь, конечно, уже не поливают дорожки шампанским, но по-прежнему тратят шальные миллионы на все, что угодно, только не на поддержку русских гениев. Они выбросят горы золота на яхты и любовниц, на очередную церковь или на футбольные клубы, однако удавиться будут готовы, коли речь зайдет о средствах на новую разработку. Господи, неужели это родовое русское проклятье? И не из-за этого ли моя страна – трясина, гиблое место для изобретателей с учеными?
Русский интеллигент будет десятилетиями подряд решать последние вопросы мироздания, сочинять идеальную конституцию, мечтать об идеальном обществе или выдумывать новую религию, всегда отмахиваясь от реальных дел, от каких-то «железок» или изобретателей. Интеллигент будет выстраивать какие-то воздушные замки политических схем и горних идей, не понимая самой простой вещи: что все философии и политики должны опираться на вполне твердую базу из заводов, технологий, инноваций, подготовленных кадров! При этом страна продолжит проваливаться все глубже и глубже в бездну отсталости, а теперь и в пропасть вымирания. Но продолжим изучать свидетельство Финне.
«…С отправкой “Муромцев” в действующую армию спешили: в середине сентября 1914-го один из них, “Илья Муромец I”, сочтен был вполне готовым для боевых полетов и отправился воздушным путем в действующую армию. И воздушный корабль, и обслуживающий его отряд готовились спешно и кое-как. Результаты такой работы, от которой нас не отучила русско-японская война, не замедлили тотчас же сказаться на деле…».
Финне со злостью описывал то, как армейское командование и даже летчики-аристократы поливали корабли Сикорского грязью и норовили сделать так, чтобы их вообще убрали с фронта. И то на аэроплане им не нравилось, и это. Генералы просто выживали самолет из армии. Дело дошло до того, что русскому промышленнику, главе «Руссо-Балта» Михаилу Шидловскому, который с 1910 года поддерживал Сикорского, пришлось сформировать отдельную эскадру воздушных кораблей и стать первым русским генералом дальней авиации. Ее основоположником. Ибо иначе нельзя было защитить его любимое детище от нападок толпы злопыхателей в погонах. И опять вылезло проклятое преклонение русских перед всем импортным!
Финне рассказывал о 1915 годе: «…Время показало, что многое из того, что командир “Ильи Муромца I”, относил к плохой конструкции моторов и ненадежности “Ильи Муромца” по сравнению с “нормальными” типами аэропланов, было лишь следствием больших симпатий этого летчика к принятым у нас в то время в армии типам аэропланов, то есть почти исключительно французским аппаратам Фармана, Ньюпора, Дюпердюссена, Морана, Вуазена.
Пристрастие командира “Ильи Муромца Первого” к иноземным аппаратам не было единичным явлением. Корни этой склонности ко всему заграничному можно видеть в космополитизме Главного военно-технического управления, ведавшего авиацией…».
«…Недоверие к “Муромцам”, а также явно отрицательное отношение штаба полевого генерал-инспектора авиации к начальнику эскадры воздушных кораблей генералу Шидловскому, впоследствии принявшее еще более острый характер, привело к обособлению тяжелой авиации и, конечно, не могло не повлиять на нормальное развитие русского воздушного корабля “Илья Муромец” и широкое применение самолетов этого типа для боевой работы.
В этом сказалась наша русская или, вернее сказать, общеславянская черта – видеть в несогласных с нами, хотя бы и в мелочах, соотечественниках врагов злейших, чем внешний неприятель.
Русь неоднократно испытывала тяжелые последствия непримиримой междоусобной розни удельных князей, бояр и, наконец, политических партий.
Уроки истории не пошли нам впрок, и слова, сказанные в старину: “Нам, русским, не надобен хлеб, мы друг друга едим и с того сыты бываем”, остались в силе и по настоящее время. Мы сравнительно легко прощаем ближним их ошибки, но не можем простить им наши собственные… Не это ли привело нашу родину к тому, что враги без труда захватили ее в свои руки и дали ей иго во много раз горшее, чем монгольское?».
Это написано не сейчас, а в 1929-м и по поводу еще «не изуродованной коммунизмом» царской России. Ну черт возьми, русские мои соплеменники, неужели вы так безнадежны? Оказывается, вы склочничали и ели друг друга поедом еще задолго до постсоветского позорища. Вы, стало быть, изначально занимались междоусобиями и тем, что губили своих новаторов, и потому вами всегда правили нерусские. После распада СССР всплыли наружу все старые пороки, и нами снова помыкают архитекторы нового ига. Теперь понятно, откуда пошла легенда о призвании русскими племенами иноземных варягов на царство, ибо сами устали от поедания друг друга, пришлось власть брать извне.
Интересно, а что сказал бы Константин Финне, если бы тогда, когда изливал свои мысли и чувства на бумагу, узнал бы, что история с тяжелыми самолетами и Шидловским почти зеркально повторится при Сталине, когда энтузиаст Голованов станет формировать инновационную Авиацию дальнего действия? Ведь и накануне сорок первого года только покровительство Иосифа Грозного спасло Голованова от того, что его с потрохами не сожрали генералы ВВС?
Что бы сказал Финне, узнай он тогда о том, что сталинская попытка внушить русским веру в их способность быть не хуже западников захлебнется вскоре после смерти вождя? Что уже советские бонзы – вчерашние рабочие и крестьяне – начнут страдать точно таким же раболепием перед всем иностранным, как и романовские дворяне? Что страна останется такой же равнодушной к своим ученым, инженерам и конструкторам? И что в начале XXI столетия то, о чем он с ненавистью писал в своей книге, полностью повторится в постсоветской, урезанной и деградировавшей РФ?
