Юрий Емельянов - Сталин перед судом пигмеев
На подобных же логических нестыковках, прикрытых шаблонными заявлениями о том, что «демократия нужна как кислород», что «бюрократы» проводят «бесконечные совещания», что надо поощрять критику, Ульянов построил свое выступление. Выразив свою признательность следователю Гдляну, который, по словам актера, так замечательно работает, что «знаменитый Мегрэ в подметки не годится» ему (вскоре Гдлян был уличен в применении незаконных методов ведения следствия), Ульянов особо поблагодарил яковлевскую статью в «Правде» против Нины Андреевой. Он уверял, что статья Андреевой «застала нас врасплох» и назвал историю с ее публикацией «горькой и жутковатой».
Наиболее высокие оценки М. Ульянов приберег для Горбачева. Выступив с предложением ограничить пребывание на каком-либо посту одним сроком, а на второй срок избирать лишь тех, кто получит не менее двух третей голосов, Ульянов тут же заявил; «Но нам нужен Михаил Сергеевич Горбачев на посту генерального секретаря на максимально большой срок. Слишком слабы наши демократические шлагбаумы, чтобы не бояться какой-нибудь напасти в виде «отца и учителя». (Аплодисменты.) А Горбачеву мы верим. Поэтому предлагаю на третий срок выбрать только Горбачева как чрезвычайное решение. (Аплодисменты.) Это исключение, а не правило, ибо сейчас идет социальная революция. В революции, на переправе коней не меняют, как говорят. Лидера нельзя менять во время такого серьезнейшего события».
Ни Горбачев, ни кто-либо другой из присутствовавших не попытался указать Ульянову на то, что конференция не должна была переизбирать генерального секретаря. Но, возможно, М. Ульянов сам это знал. Просто от избытка восторга перед Горбачевым он решил показать свою готовность поддержать его на будущем съезде партии. Видимо, либеральная интеллигенция не считала, что изъявление таких верноподданнических чувств противоречит демократизации общества и борьбы против культа личности.
И все же среди делегатов конференции явно преобладали те, кто не разделял взгляды либеральной интеллигенции. Это проявилось в ходе выступления первого секретаря правления писателей СССР В. В. Карпова. Когда, перечисляя «книги, привлекшие всеобщее внимание читателей не только нашей страны, но и за ее пределами», он назвал книгу Рыбакова «Дети Арбата», в зале возник «шум», как было записано в стенограмме конференции. О том, что это был «шум» недовольных, свидетельствовали следующие слова Карпова: «Ну, нравится — не нравится — это ваше дело, я говорю, что привлекли внимание эти книги».
Хотя в своих выступлениях на конференции руководители КПСС различных уровней произносили ставшие дежурными фразы о необходимости «углублять перестройку», некоторые руководители союзных республик выражали беспокойство антисоветским характером ряда выступлений в печати. Так, первый секретарь ЦК Компартии Латвии Б.К. Пуго признал: «Процессы роста национального самосознания проходят неоднозначно. Кое-кто, неверно поняв принципы социальной справедливости, пытается требовать для себя получше кусок из союзного пирога, хотя куда вернее всем нам вместе прибавить в работе и сделать этот пирог побольше. У нас в республике тоже, к сожалению, находятся люди, которые спекулируют на национальных чувствах, разжигают страсти, пробуждают давние обиды и в итоге порождают новые. С такими людьми нам не по пути, — решительно заявлял Пуго. — Они тянут в туник, а мы хотим разумного решения проблем, которые действительно накопились в республике за годы застоя».
В выступлении же первого секретаря ЦК Компартии Эстонии В.И. Вяляса проблемы обострения идейно-политической борьбы в республике объяснялись исключительно «нежеланием и неспособностью» «понять новизну ситуации», «стремлением» «действовать старыми методами, подменяя решение назревших проблем частичными уступками». Вяляс говорил, что «в условиях демократизации, гласности, процесса переоценки прежних ценностей, происходит рост национального самосознания. Это не простой процесс, не без издержек, некоторых перехлестов, но он закономерен». Иных критических высказываний в адрес растущей активности неформальных движений, многие из которых носили откровенно антисоветский характер, Вяляс не высказывал.
В то же время Вяляс заявил, что он выступал на конференции КПСС не только от имени коммунистов Эстонии, но и организаторов 100-тысячного митинга на Певческом поле в Таллине. Вяляс подчеркивал, что делегация коммунистов Эстонии получила «напутствие на небывалом по эмоциональному заряду и масштабам митинге, организованном по инициативе недавно родившегося у нас массового движения народного фронта в поддержку перестройки». Делегация Компартии Эстонии представила свои предложения в виде развернутого меморандума.
Предложения «в области экономической и социальной политики» предусматривали передачу функций «управления экономики (кроме сферы обороны)… из союзной компетенции, из совместной компетенции СССР и союзных республик в компетенцию республик. К ведению республик необходимо отнести решение вопросов регулирования цен, тарифов и оплаты труда, финансовой и кредитной политики в пределах произведенного национального дохода». Предлагалось также «конкретизировать понятие государственной собственности в СССР, установив в Конституции СССР, что государственная собственность страны (за исключением сферы обороны) состоит из государственной собственности всех союзных республик, которые являются полноправными распорядителями этой собственности, национального дохода на своих территориях». О том, что значительная часть государственной собственности Эстонии была создана за счет всего Союза, в предложениях не упоминалось.
Явно откликаясь на требования Народного фронта Эстонии и других новых общественных организаций, предложения по национальной политике и межнациональным отношениям содержали требование о праве Эстонии «на свое гражданство и государственный язык». При этом не говорилось, как эти права будут сочетаться с общесоюзным гражданством и статусом русского языка в Эстонии. Хотя предложение о регулировании «демографической ситуации в сторону увеличения доли коренного населения» в Эстонии прямо не говорило о вытеснении «некоренного населения», трудно было представить, каким иным образом авторы документа собираются реализовать свою программу об «увеличении доли коренного населения».
Первым в программе «в области демократизации государственной и общественной жизни» стояла задача: «осудить массовые репрессии периода культа личности (в Эстонии в 1941 и 1949 годах) как преступления против человечности», (Вопрос о депортациях постоянно использовался в пропаганде Запада на Прибалтику.) Особо оговаривалась необходимость Эстонии и других республик «иметь… свои представительства в соседних странах и государствах с многочисленной эмиграцией (имея в виду эмигрантов этой национальности)». Программа предусматривала «определить статус общественных организаций и других форм проявления гражданской инициативы», установления «гарантий их участия в разработке политического курса и управления общественными и государственными делами». Программа требовала «шире привлекать их к разработке и осуществлению важных государственных решений».
Руководство Компартии Эстонии делало вид, будто не видит противоречий между «ленинизмом» и программами Народного фронта Эстонии и других организаций. Как показали дальнейшие события, под покровом «восстановления ленинских норм» выдвигались требования, отвечавшие планам отделения Эстонии от СССР. Никто на конференции не попытался обратить внимание на сходство различных положений меморандума, представленного делегацией Эстонии, с давнишними требованиями, выдвигавшимися эмигрантами и их западными покровителями. Разница была лишь в том, что последние не прикрывали свои требования выхода из Эстонии фразами о «восстановлении ленинских норм».
Впрочем, выступление Вяляса и его меморандум не привлекли особого внимания многих из миллионов советских людей за пределами Прибалтики, хотя в те дни они напряженно следили за работой конференции. Гораздо больший интерес вызвали события вокруг конфликта между Б.Н. Ельциным и остальными членами Политбюро. Выступление Ельцина и ответ ему Лигачева стали предметом многочисленных споров и пересудов. Тогда стала знаменитой фраза Лигачева: «Борис, ты не прав!», которую он дважды повторил, обращаясь к Ельцину. Но было очевидно, что Ельцин не поддавался увещеваниям. Он продолжал свою конфронтацию с руководством КПСС, начавшуюся с осени 1987 года. В то же время вскоре стало ясно, что в своем соперничестве с руководителями страны Ельцин был готов опереться на те круги, которые требовали решительного слома советской системы.
Всеобщее внимание привлекло и выступление писателя Юрия Бондарева, содержавшее резкую критику политики Горбачева и ее последствия. В своей речи 29 июня 1988 года он осудил тех, кто принялся «разрушать старый мир до основания…. вытаптывать просо, которое кто-то сеял… разрушать фундамент еще не построенного дворца». Писатель призывал: «Нам не нужно, чтобы мы, разрушая свое прошлое, тем самым добивали бы свое будущее». Он с возмущением говорил о призывах «исключить из школьных программ… произведения Шолохова» и «вместо них включить «Дети Арбата». Он говорил о публикациях, в которых «журналы «Наш современник» и «Молодая гвардия» внедряют ненависть в гены», что «стабильность является самым страшным». Он цитировал «молодого человека», который писал «такие слова о старшем поколении: «Неужели вы еще не поняли, что мы вас уже разгромили? Все средства массовой информации, телевидение, видео, радио, печать в наших руках. Громят вас ежедневно, бьют вас. Прошло время ваших песен».
