Игооь Лавровский - Перенастройка. Россия против Америки
Момент Мински
Непосредственные корни нынешнего финансового кризиса — в изменениях финансовой системы США, которые начались в 1970-х годах. Возник огромный навес финансового сектора над реальной экономикой. По мере замедления долгосрочного экономического роста Соединенных Штатов росла зависимость экономики от долгового финансирования. Произошел взрывной рост задолженности во всех секторах экономики, но прежде всего в кредитно-финансовой сфере и секторе домашних хозяйств. Это было связано с растущим дисбалансом в распределении дохода и национального богатства между богатейшими слоями и остальным населением. Недостаточность доходов широких слоев общества виртуально компенсировалась распространением спекулятивных финансовых инструментов. Из сектора услуг финансы превратились в двигатель американской экономики[8].
Крушение пирамиды американских низкокачественных ценных бумаг вызвало всемирное потрясение. Как же это могло произойти?
С 1960 по 2006 год финансовый сектор, включая кредитно-финансовые, страховые, ипотечные и лизинговые организации, вырос в США с 12 до 20 процентов ВВП, в то время как обрабатывающая промышленность «сжалась» с 27 до 11 процентов ВВП. Перелом произошел в начале 1990-х годов, когда финансовый сектор обогнал промышленность по вкладу в национальный продукт.
Экономическое развитие США после Второй мировой войны можно разделить на два периода: с середины 1940-х до середины 1970-х годов и с 1970-х по настоящее время. В течение первых тридцати послевоенных лет экономика быстро росла, и так же быстро росли реальные доходы и уровень жизни большинства населения. Это был настоящий золотой век США — доллар тогда был полноценной мировой резервной валютой. Но после войны во Вьетнаме и энергетического кризиса середины 1970-х годов темпы роста замедлились. Средний темп роста реального ВВП упал с 4,4 процента в год в 1960-х до 2,5 процента в 2000-х.
В 1970-х годах резко возрос импорт нефти Соединенными Штатами, ради финансирования которого американские власти похоронили Бреттон-Вудское соглашение, ограничивающее эмиссию доллара установкой золотого паритета.
Американские финансовые власти пытались компенсировать падение темпов накачкой спроса путем расширения кредита. Рост задолженности в этот период втрое обгонял темпы роста ВВП. В течение 40 лет после войны общая сумма американского внутреннего долга колебалась в районе 1,5 ВВП. Но к 2007 году она подскочила до 3,6 ВВП! С 1960 по 2007 год задолженность финансового сектора возросла в 490 раз, долг домашних хозяйств — в 64 раза, нефинансовые корпорации увеличили свою задолженность в 53 раза, а государство — в 24 раза.
С точки зрения доли в ВВП задолженность государства практически не выросла — она «плавает» около 50 процентов ВВП. Зато доля долгов финансового сектора взлетела с 6 до 116 процентов ВВП. Из страны с профицитом платежного баланса США превратились в крупнейшего должника в мире с дефицитом платежного баланса в 800 миллиардов долларов.
Как же использовались эти долги? Сначала долг нефинансовых корпораций действительно использовался на финансирование нового промышленного строительства, но затем все большая часть задолженности стала уходить на корпоративные поглощения, слияния и другие корпоративные игры. Несмотря на многократный рост задолженности, валовые корпоративные инвестиции не возросли и уже несколько десятилетий не превышают 10 процентов ВВП.
Параллельно с растущим отрывом американских финансов от реальности нарастал разрыв в доходах между богатейшей верхушкой и остальным населением. По индексу неравномерности доходов США покинули группу развитых стран, таких как Канада или Германия, и присоединились к группе латиноамериканских стран, таких как Аргентина и Мексика. Один процент хозяйств владеет 33 процентами всего национального богатства. Если исключить из этого жилой фонд, то неравенство становится еще более резким — богатейший 1 процент населения Америки владеет 40 процентами всех национальных активов.
Виртуальное накопление верхушки в условиях замедляющегося экономического роста требовало все новых и новых точек приложения виртуального капитала. Поэтому финансисты изобретали все более и более экзотичные «инвестиционные инструменты».
В середине 1980-х годов американский экономист Хаймэн Мински предупреждал, что финансовые нововведения резко усугубляют риск финансовой дестабилизации. Он выделил три класса заемщиков. Хеджевые могут удовлетворить требования по долговым выплатам, используя реальные денежные потоки. Спекулятивные могут выплачивать текущие проценты, но должны все время рефинансировать свои кредиты, чтобы выплачивать основную сумму займа.
А заемщики Понци (названные по имени организатора финансовых пирамид в Америке 1920-х годов Чарльза Понци) могут рассчитывать не на денежные потоки, потому что у них их нет, а только на постоянный рост стоимости финансовых активов. Если рост прекращается — они мгновенно оказываются неплатежеспособными, наступает так называемый момент Мински.
Даже крупные организации финансового сектора попались на удочку финансирования по Чарльзу Понци. Крупнейшая страховая компания США AIG имела хорошо управляемый и прибыльный основной бизнес. Что же поставило компанию с активами в триллион долларов на колени? Полтриллиона долларов в виде некачественных деловых бумаг, выпущенных одним из ее филиалов. Структура деривативов была такой запутанной, что еще в начале 2008 года AIG рассчитывала, что ее риск будет ограничен «всего» двумя миллиардами долларов. Однако к сентябрю выяснилось, что придется списать сорок миллиардов. А месяцем позже оказалось, что потеряно ни много ни мало, а 150 миллиардов — достаточно, чтобы обанкротить среднюю европейскую страну. Но дело этим не закончилось, так как AIG находилась в центре сложной системы взаимных финансовых обязательств и ее падение повлекло банкротства и огромные списания активов по всему миру. Момент Мински настал.
Незадолго до кризиса бывший председатель Федеральной резервной системы США Алан Гринспен уверял, что новые финансовые инструменты — это свидетельство устойчивости огромной нерегулируемой рыночной финансовой системы. Сегодня, очевидно, что вера в саморегулируемую мощь свободно-рыночной системы потрясена до основания.
За последние тридцать лет американский финансовый сектор получил сверхприбыли, невиданные в реальной экономике. С 1960 по 2007 год доля финансового сектора в корпоративных прибылях Америки выросла с 17 до 30 процентов, в то время как доля промышленности снизилась с 49 до 21 процента. Средняя зарплата на Уолл-Стрите составляла 435 тысяч долларов в год или в десять раз больше среднего дохода американской семьи. В 2007 году Бланкфейн, управляющий инвестиционной компании «Голдман Сакс», получил в виде зарплаты и премии 69 миллионов долларов. О'Нил, управляющий компании «Мерилл», получил при выходе в отставку компенсацию в размере 161 миллион, несмотря на то, что компания под его управлением залезла в убытки. Топ-менеджеры трех крупнейших хедж-фондов в 2007 году, как раз накануне кризиса, унесли домой по миллиарду долларов каждый.
С такими деньгами финансовый сектор стал самым влиятельным лоббистом в конгрессе и Белом доме. Политическая демократия в США оказалась захваченной корпоративной финансовой верхушкой. Началось взаимная ротация — секретарями казначейства стали бывшие управляющие фирм с Уолл-Стрита, а бывшие регуляторы начали приземляться на теплые аэродромы в финансовых компаниях.
Оттеснение от власти реального сектора финансистами очевидно в разнице подходов американской администрации. Крупнейшие автокомпании США долго стояли с протянутой рукой, ожидая запрошенные ими 25 миллиардов долларов на спасение производства, и вынуждены были вновь доказывать свои потребности конгрессу, который, в конце концов, согласился предоставить им под жесткие условия на треть меньше запрошенного. Зато одна лишь A1G получила от ФРС и казначейства 150 миллиардов, а Ситибанк — 20 миллиардов немедленной помощи плюс госгарантии на несколько сотен миллиардов Долларов кредитов!
Тем временем символ американского капитализма — концерн General Motors (GM) обанкротился на 101-м году своего существования. Кто не знает знаменитой максимы — «что хорошо для General Motors, хорошо для Америки»! Этот лозунг активно использовался в России в конце 1980-х — начале 1990-х годов, чтобы обосновать необходимость приватизации советских «дженерал моторзов». Но времена изменились. Столп капитализма рухнул, и 1 июня 2009 года корпорация заявила о своем банкротстве. Теперь выяснилось, что для General Motors очень хороша национализация. После реализации плана реструктуризации GM три четверти «генеральных моторов» Америки окажется в руках у государства. В 1990-х годах в России активно пропагандировалась идея о «необходимости передачи неэффективной госсобственности» в руки «эффективных менеджеров». Теперь неэффективная частная собственность Америки передается в руки эффективных государственных менеджеров. Тем же путем идет и Россия — идея национализации затонувших частных предприятий активно обсуждается в правительственных кругах.
