Гровер Ферр - 1937. Правосудие Сталина. Обжалованию не подлежит!

После распада СССР преданы гласности многие другие документы, которые имеют отношение к делу Бухарина. В работах ряда историков показано: существовавшее с хрущевских времен единодушное признание всех подсудимых московских процессов невинными жертвами сталинского правосудия необоснованно и подлежит пересмотру.

Авель Енукидзе стал центральной фигурой того, что впоследствии стало известно как «кремлевское дело». В 1935 году нарком НКВД Ягода проинформировал руководство страны о раскрытии заговора с участием работников партийно-хозяйственных учреждений на территории Московского Кремля. Все лица, осужденные по этому делу, реабилитированы комиссией при ЦК КПСС в 1989 году. Авель Енукидзе, чье дело, как сообщалось в стенограмме «бухаринского» процесса, выделено в отдельное производство, реабилитирован в 1960 году. Сам Енукидзе на допросе 27 апреля 1937 года связал «кремлевское дело» с заговором «правых», в котором участвовал Бухарин, хотя по имени назвал тогда только Томского.[47] Признания Енукидзе во всех принципиально важных аспектах совпадают с показаниями Ягоды, которые тот дал 19 апреля 1937 года и где сообщается, что кроме Бухарина в том же заговоре участвовали вооруженные формирования правительственной охраны Кремля. И Енукидзе, и Ягода отметили исключительно важную роль коменданта Кремля Петерсона, который в свое время был начальником поезда Троцкого.

Значительная часть источников по «кремлевскому делу» рассекречена и даже опубликована.[48] Именно они легли в основу документального исследования, проделанного Юрием Жуковым.[49] Взяв за основу материалы предварительного следствия в НКВД, историк подробно рассматривает различные объяснения случившегося, в том числе те, что изложены в реабилитационных справках. С пристальным вниманием к деталям Жуков анализирует несколько сценариев, каждый из которых предполагает ту или иную фальсификацию дела, но в конце концов вынужден отклонить их один за другим, поскольку с их помощью не удается найти сколько-нибудь удовлетворительное объяснение всем фактам. Далее историк отмечает:

«Теперь рассмотрим альтернативную гипотезу. Самую парадоксальную. Предположим, что заговор действительно существовал. Есть ли факты, подтверждающие это? Да, хотя и появились они лишь два года спустя, да еще и носят весьма специфический, малоубедительный характер — только показания подследственных на допросах. В день ареста Енукидзе — 11 февраля в Харькове, и Петерсона — 27 апреля в Киеве дали разным следователям идентичные до деталей признательные показания. Рассказали о том, что готовили переворот и арест либо убийство в Кремле Сталина, Молотова, Кагановича, Ворошилова и Орджоникидзе. А 19 мая 1937 года и Ягода, но через полтора месяца после ареста, также назвал Енукидзе в числе «заговорщиков» организации «правых»…

Итак, на сегодняшний день — до существенного расширения источниковой базы, до рассекречивания материалов, хранящихся в Центральном архиве ФСБ, — приходится признать несомненным следующее. Из всех возможных гипотез, призванных объяснить и «кремлевское дело», и дело Енукидзе, позволяет включить в себя все до единого известные факты лишь та, что исходит из признания реальности существования заговора против Сталина и его группы».[50]

Опираясь на документы из нерассекреченных архивных фондов, Жуков в недавнем интервью газете Министерства обороны России «Красная звезда» подтвердил, что не сомневается в виновности Енукидзе. Историк также подчеркнул, что, по его убеждению, Тухачевский и другие высокопоставленные военачальники действительно участвовали в заговоре. Они планировали свергнуть правительство, арестовать Сталина и других членов Политбюро, а самого маршала сделать главой правительства.[51]

Бухарин обвиняется во множестве других документов, опубликованных в сборнике «Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД. 1937–1938». В том числе — в довольно объемистых показаниях бывшего начальника УНКВД Свердловской области Д.М. Дмитриева от 23 октября 1938 года. Поскольку к тому времени ни Бухарина, ни Ягоды уже не было в живых, трудно представить, что Дмитриевские откровения фальсифицировались ради получения против них новых ложных обвинений.

Утверждения Дмитриева совпадают с тем, что сообщал следствию Ягода: лишь благодаря его руководству органами госбезопасности «правым» так долго удавалось избегать разоблачения.[52] Но что еще более важно, именно в показаниях Дмитриева мы встречаем такую подробность, которая никак не могла быть результатом следовательских фальсификаций, а вдобавок подтверждается с помощью независимой проверки, поэтому остальные сведения из его признаний тоже следует признать правдивыми.[53]

23 августа 1936 года Сталин отправил конфиденциальное послание Кагановичу, о котором историки узнали только в 2001 году. В письме речь шла о показаниях подсудимого Рейнгольда на первом показательном процессе в августе 1936 года. Заметим: в отличие от процессов 1937 и 1938 годов, из стенограммы судебных заседаний по делу Зиновьева—Каменева в печати появились лишь краткие изложения показаний подсудимых и небольшие цитаты из них. В письме к Кагановичу Сталин ссылается на фрагмент, который в официально опубликованном отчете отсутствует:

«Из показания Рейнгольда видно, что Каменев через свою жену Глебову зондировал французского посла Альфана насчет возможного отношения францпра (французского правительства. — Г.Ф., В.Б.) к будущему «правительству» троцкистско-зиновьевского блока. Я думаю, что Каменев зондировал также английского, германского и американского послов. Это значит, что Каменев должен был раскрыть этим иностранцам планы заговора и убийств вождей ВКП. Это значит также, что Каменев уже раскрыл им эти планы, ибо иначе иностранцы не стали бы разговаривать с ним о будущем зиновьевско-троцкистском «правительстве». Это попытка Каменева и его друзей заключить прямой блок с буржуазными правительствами против совпра. Здесь же кроется секрет известных авансовых некрологов американских корреспондентов. Очевидно, Глебова хорошо осведомлена во всей этой грязной области. Нужно привезти Глебову в Москву и подвергнуть ее ряду тщательных допросов. Она может открыть много интересного».[54]

В данном случае не столь уж важно, насколько близки к истине сталинские предположения, что кроме посольства Франции Каменев обращался к представителям других стран. Здесь как нигде отчетливо видно, что Сталин далек от стремления сфальсифицировать чьи-либо признания. Наоборот, он искренне пытается разобраться в том, что действительно случилось, понять, как быть дальше. В его поведении просматривается вера в правдивость показаний, которые он пытался осмыслить.

О случае с Каменевой-Глебовой в октябре 1938 года рассказал в своих показаниях Д.М. Дмитриев:

«Дело Татьяны КАМЕНЕВОЙ. Она являлась женой Л.E. КАМЕНЕВА.[55] Имелись данные, что Татьяна КАМЕНЕВА по заданиям Л.Б. КАМЕНЕВА ходила к французскому послу АЛФАНУ с предложением встретиться с Л.Б. КАМЕНЕВЫМ для контрреволюционных переговоров о помощи французского правительства троцкистам-подпольщикам в СССР.

Я и ЧЕРТОК, допрашивающие Татьяну КАМЕНЕВУ, «ушли» от этого обвинения, дав ей возможность не показывать об этом факте на следствии».[56]

Таким образом, перед нами документ, подтверждающий, что Сталин в самом деле пытался через Глебову-Каменеву получить побольше сведений, как о том написано в его письме к Кагановичу за август 1936 года. Тем самым следует считать доказанным, во-первых, что в своих показаниях Дмитриев говорил правду, а во-вторых, что Сталин вместо фабрикации подобных признаний старался изучить их, разобраться в подоплеке событий, которые рассматривались им как звенья реально существовавшего большого заговора.

В 2006 году вышел в свет сборник «Лубянка. Сталин и НКВД-НКГБ-ГУКР «Смерш». 1939 — март 1946», куда вошли материалы начатого Берией расследования дела Ежова. В одном из опубликованных документов Михаил Фриновский отмечает, что и сам он, и Ежов участвовали в заговоре «правых», и оба были очень обеспокоены арестом Бухарина и Рыкова, т. к. избежать его было невозможно. Далее Фриновский отмечает, что, опасаясь разоблачения, Ежов накануне процесса беседовал с Бухариным и Ягодой, обещая сохранить им жизнь, если его причастность к заговору останется нераскрытой, но после вынесения им смертного приговора не сделал ничего, чтобы сдержать свое слово.

Возможно, даже, наоборот, что он настоял на скорейшем приведении приговора в исполнение, поскольку, по словам Фриновского, назначение Берии заместителем наркома НКВД в августе 1938 года Ежов воспринял как признак недоверия к себе и тотчас приказал выяснить, расстреляны ли его бывшие ближайшие подручные, способные дать против него компрометирующие показания.