Борис Соколов - Адольф Гитлер. Жизнь под свастикой
Кстати, построивший модель Народного дома главный архитектор Рейха, а потом министр вооружений Альберт Шпеер утверждал, уже выйдя из тюрьмы Шпандау в 1966 году: «Я не могу исключить, что Гитлер... был бы заметной фигурой в ряду других архитекторов. У него ведь был талант». Интересно, что идея Гитлера по перекрытию купольных сооружений с помощью стальных и железобетонных конструкций оказалась плодотворной и была позднее освоена конструкторами мостов.
Свое пристрастие к гигантским архитектурным формам Гитлер объяснял Шпееру уже после прихода к власти следующим образом: «Почему всегда самое большое? Я делаю это затем, чтобы вернуть каждому отдельному немцу чувство собственного достоинства. Чтобы в сотне различных областей сказать каждому: мы ни в чем не уступаем другим народам, напротив, мы равны любому из них». 9 сентября 1937 года фюрер заложил первый камень Нюрнбергского стадиона на 400 тысяч мест, предназначенного для партийных форумов. Этому проекту, стоимость которого оценивалась в четверть миллиарда марок, как и другим великим стройкам Третьего Рейха, положила конец Вторая мировая война.
Гитлер в Первой моровой войне
24 мая 1913 года Гитлер покинул Вену и переехал в Мюнхен, где поселился в квартире портного и торговца Йозефа Поппа на Шляйсхаймерштрассе. На жизнь он зарабатывал по-прежнему коммерческой живописью. В столице Баварии его в конце концов по наводке мюнхенской полиции разыскали австрийские военные власти. До этого же он жил в баварской столице вполне безбедно, даже лучше, чем в Вене. Да и контакт с австрийским военным ведомством, как оказалось, никаких неприятностей Гитлеру не принес. Вообще жизнь в Мюнхене накануне Первой мировой войны он впоследствии называл счастливым временем.
19 января 1914 года полицейские доставили Гитлера в австрийское консульство. В связи с этим он направил письмо с налоговой декларацией в магистрат Линца, который требовал его явки для отбытия воинской повинности. Гитлер писал: «Я зарабатываю как свободный художник только для того, чтобы обеспечить себе дальнейшее образование, так как совершенно лишен средств (мой отец был государственным служащим). Добыванию средств к существованию я могу посвятить только часть времени, так как все еще продолжаю свое архитектурное образование. Поэтому мои доходы очень скромны, их хватает только на то, чтобы прожить. В качестве доказательства прилагаю свою налоговую декларацию и прошу вновь возвратить ее мне. Сумма моего дохода указана здесь в размере 1200 марок, причем она скорее завышена, чем занижена (интересно было бы поглядеть на человека, который завышает свои доходы в налоговой декларации. — Б. С.), и не надо полагать, что на каждый месяц приходится ровно по 100 марок».
Гитлер явно прибеднялся, стремясь разжалобить чиновников родного города: авось посочувствуют и решат, что бедного художника можно и не забирать в армию. И своей цели Адольф добился. В сообщении консульства о визите Гитлера, посланном в Вену и Линц, говорилось: «По наблюдениям полиции и по личным впечатлениям, изложенные в прилагаемом оправдательном заявлении данные полностью соответствуют истине. Он также якобы страдает заболеванием, которое делает его непригодным к военной службе... Поскольку Гитлер произвел благоприятное впечатление, мы пока отказались от его принудительной доставки и порекомендовали ему непременно явиться 5 февраля в Линц на призывную комиссию... Таким образом, Гитлер выедет в Линц, если магистрат не сочтет нужным учесть изложенные обстоятельства дела и его бедность и не даст согласие на проведение призывной комиссии в Зальцбурге».
На самом деле 100 марок, с учетом реального масштаба цен, было больше, чем месячный заработок Гитлера в Вене, составлявший 60–65 крон. Ведь цены в Мюнхене были существенно ниже венских. Кстати, начинающий банковский служащий в Мюнхене в то время зарабатывал всего 70 марок в месяц.
В Вене, для того чтобы каждый день обедать в ресторане, требовалось 25 крон в месяц, а в Мюнхене — 18–25 марок. Самая плохонькая комната в Вене стоила 10–15 крон, а за хорошую меблированную комнату с отдельным входом в Мюнхене Гитлер платил всего 20 марок. За вычетом расходов на завтраки и ужины у него оставалось в месяц не менее 30 марок на другие нужды, тогда как в Вене свободных денег у него практически не оставалось. А поскольку Гитлер был неприхотлив, у него даже, судя по всему, накопились кое-какие сбережения. В 1944 году он признался своему личному фотографу Генриху Хоффману, что в 1913–1914 годах в Мюнхене ему было нужно не более 80 марок в месяц.
Как и в Вене, в Мюнхене Гитлер был очень одинок. Можно допустить, что и там, и там у него были мимолетные связи с женщинами, но ничего конкретного на этот счет до сих пор неизвестно. Окружающие смотрели на Гитлера как на чудака, что его ничуть не задевало. Он по-прежнему много читал, причем не только книги по искусству и философии, но и труды по военному делу, словно предчувствуя, что вот-вот грянет мировая война.
При этом Гитлер хорошо, со вкусом одевался и часто вечерами общался в кафе и пивных с людьми искусства — такими же, как он, художниками, поэтами и музыкантами второго-третьего ряда, не получившими общественного признания. Он охотно обсуждал не только культурные, но и политические темы и обнаружил необыкновенный дар убеждения собеседников — впоследствии многие из них вступили в национал-социалистическую партию. Но близко он ни с кем не сходился и никому не открывал душу, в том числе, как мы увидим дальше, и любимым женщинам.
5 февраля 1914 года Гитлер отправился на призывную комиссию в Зальцбург. Власти Линца приняли во внимание его мнимую бедность и разрешили проходить призывную комиссию в Зальцбурге, который находился гораздо ближе к Мюнхену. Комиссия признала его «негодным к строевой и вспомогательной службе ввиду слабого телосложения» и освободила от отбывания воинской повинности. Гитлер отнюдь не собирался манкировать исполнением своего воинского долга, но предпочел сделать это в рядах баварской, а не австрийской армии. Как раз в дни его приезда в Мюнхен разразился скандал, связанный с делом Альфреда Редля. В ночь на 25 мая 1913 года в Вене покончил с собой полковник австро-венгерского Генштаба Редль, разоблаченный как русский шпион. Зная о его гомосексуальных наклонностях, российская разведка путем шантажа заставила его выдать план стратегического развертывания императорско-королевской армии. Случай с Редлем был расценен Гитлером как свидетельство разложения австро-венгерской армии и подкрепил его убеждение не служить в ней. В книге «Моя борьба» он признавался: «Я покинул Австрию в первую очередь по политическим причинам. Я не хотел воевать за габсбургское государство». Немецкий историк Вернер Мазер так характеризовал позицию Гитлера: «Он не хочет служить в одной армии с чехами и евреями, воевать зa габсбургское государство, но всегда готов умереть зa Германский Рейх». Гитлер был горячо убежден, что Австро-Венгрия давно уже «перестала быть германским государственным образованием», что в дунайской монархии единственными носителями идеи тесного союза с Германией «остались только Габсбурги и немцы. Габсбурги из расчета и по необходимости, а немцы вследствие доверчивости и политической глупости». Он не сомневался, что внутренняя нестабильность приведет к скорому распаду габсбургской империи. И уже тогда, в Мюнхене, Гитлер не раз говорил, что «будущее немецкой нации зависит от уничтожения марксизма».
1 августа 1914 года Германия объявила войну Франции и России, а уже 16 августа Гитлер в Мюнхене вступил добровольцем в баварский 16-й резервный пехотный полк. Свои чувства в момент получения известия о начале войны в книге «Моя борьба» он передавал следующим образом: «Те часы стали для меня как бы избавлением от неприятных воспоминаний юности. Я не стыжусь... признаться, что от охватившего меня восторга упал на колени и от всего сердца возблагодарил небеса за то, что мне даровано счастье жить в такое время».
8 октября 1914 года рядовой 6-го рекрутского запасного батальона 16-го Баварского пехотного полка Адольф Гитлер принес присягу сначала королю Баварии Людвигу III, а затем, как австрийский подданный, своему императору Францу-Иосифу I. А уже в середине октября он в составе 1-й пехотной роты 16-го полка оказался на Западном фронте. Свои первые боевые впечатления во Фландрии во время сражения под Ипром Гитлер описал наиболее подробно в феврале 1915 года в письме своему мюнхенскому товарищу асессору Эрнсту Хеппу. Это наиболее подробная зарисовка «окопной правды», вышедшая из-под пера фюрера: «Уже 2 декабря я получил Железный крест. Возможностей для его получения, слава богу, было более чем достаточно. Наш полк попал не в резерв, как мы думали, а уже 29 октября с утра был направлен в бой, и вот уже три месяца мы не даем им покоя ни на минуту — если не в наступлении, так в обороне. После очень красивого путешествия по Рейну мы 31 октября прибыли в Лилль. Уже в Бельгии были заметны признаки войны. Лёвен был весь в развалинах и пожарищах... Где-то около полуночи мы вошли наконец в Лилль... Днем мы немного занимались боевой подготовкой, осматривали город и главным образом восхищались колоссальной военной машиной, которая во всей красе разворачивалась на наших глазах и наложила отпечаток на весь Лилль. Ночью мы пели песни, некоторые из нас в последний раз. На третью ночь в 2 часа вдруг объявили тревогу, и в 3 часа мы двинулись на сборный пункт. Никто из нас толком ничего не знал, однако мы решили, что это учебная тревога... Где-то в 9 часов мы остановились в каком-то дворцовом парке. Два часа привала, а потом опять в путь до 8 часов вечера... После долгих мытарств добрались до разбитого крестьянского подворья и устроили привал. Той ночью мне пришлось стоять на часах. В час ночи снова объявили тревогу, и в 3 часа мы двинулись маршем. Перед этим пополнили боеприпасы. Пока мы ожидали приказа двигаться вперед, мимо нас проехал на коне майор Цех: завтра мы идем в атаку на англичан. Все радуются: наконец-то. Сделав это объявление, майор занял свое место во главе колонны и пошел пешком. В 6 часов утра мы около какой-то гостиницы встречаемся с другими ротами, а в 7 часов все и начинается. Мы повзводно проходим через расположенный справа от нас лес и в полном порядке выходим на луг. Перед нами вкопаны четыре орудия. Мы занимаем за ними позиции в больших окопах и ждем. Над нами уже свистит первая шрапнель и срезает деревья на опушке, как соломины. Мы с любопытством глядим на все это. У нас еще нет настоящего чувства опасности. Никто не боится, все ждут команды «В атаку!». А дела становятся все хуже. Говорят, что уже есть раненые. Слева появляются 5 или молодчиков в мундирах цвета глины, и мы вопим от радости. 6 англичан с пулеметом. Мы смотрим на конвоиров. Они гордо шагают вслед за своей добычей, а мы все еще ждем и почти ничего не можем рассмотреть в адском дыму перед нами. Наконец команда «Вперед!». Мы рассыпаемся цепью и мчимся по полю в направлении небольшого хутора. Слева и справа разрывается шрапнель, свистят английские пули, но мы не обращаем на них внимания. Залегаем на десять минут, а потом опять вперед, бегу впереди всех и отрываюсь от взвода. Тут сообщают, что подстрелили взводного Штевера. «Вот так дела», — успеваю я подумать, и тут начинается. Поскольку мы находимся посреди открытого поля, нужно как можно быстрее бежать вперед. Капитан бежит впереди. Теперь уже падают и первые среди нас. Англичане направили на нас огонь пулеметов. Мы бросаемся на землю и медленно ползем по канаве.
