Жак Маритен - Человек и государство
Таким образом, "le Monarque est divise du peuple"[48].
И "le point principal de la majeste souveraine et puissance absolue, gist princi palement a donner loy aux subjects en general sans leur consentement"[49].
"Le Prince souverain n'est tenu rendre conte qu'a Dieu"[50].
"Le Prince souverain ne doit serment qu'a Dieu"[51].
"La souverainete n'est limitee, ny en puissance, ny en charge, ny a certain temps"[52].
"Le Prince est I'image de Dieu"[53].
"Or tout ainsi que ce grand Dieu souverain ne peut faire un Dieu pareil a luy, attendu qu'il est infini, et qu'il ne se peut faire qu'il у ayt deux choses infinies, par demonstration necessaire: aussi pouvons nous dire que le Prince que nous avons pose comme I'image de Dieu, ne peut faire un subject egal a luy, que sa puissance ne soit aneantie"[54].
III. Исходная ошибка
Таким образом, позиция Бодена совершенно ясна. Поскольку народ полностью лишился всей власти и отторг ее от себя, с тем чтобы передать ее суверену, наделить его властью, то суверен более не является частью народа и политического общества: он "отделен от народа", превращен в целое, отдельное и трансцендентное целое, которое есть его суверенная живая личность и посредством которого осуществляется управлением другим целым, имманентным целым, или политическим обществом. Когда Жан Боден говорит, что суверенный государь являет собой образ Бога, эту фразу надо понимать во всей ее полноте, и она означает, что суверен — подчиненный Богу, но ответственный только перед Ним, — вне политического целого, так же как Бог вне космоса. Либо суверенитет ничего не значит, либо он означает отдельную и трансцендентно верховную власть — находящуюся не на вершине, но над вершиной ("над всеми подданными")[55] и управляющую всем политическим обществом свыше. Вот почему эта власть абсолютна (ab-solute — то есть несвязана, отдельна) и, в конечном счете, не ограничена по объему и сроку и не подотчетна ничему на земле.
Здесь следует заметить, что повелевание невозможно без своего рода отделения. Segregatus ut imperet- "разделяй, чтобы властвовать", — говорил Анаксагор о νους [56], о божественном Уме. В конце концов, разве человек, назначенный руководителем, не начинает с того, что определенным образом отделяет себя от других, будь то посредством большего кресла или менее доступного кабинета? И это тоже того рода отделение, которое мы рассматриваем. Что касается политического руководства, то отделенность здесь поистине изначально необходима только как экзистенциальный статус или условие реализации права руководить. Но в случае суверенитета отделенность требуется как сущностное качество, связанное с самим обладанием этим правом, от которого народ предположительно отказался, так что вся сущность власти — с тех пор ставшей монадической, такой же неделимой, как сама личность суверена, — принадлежит одному суверену. Неудивительно, что, в конце концов, иная сущность, нежели обычная человечность, должна была быть приписана самой личности суверена.
Здесь мы сталкиваемся с основной неверной посылкой концепции суверенитета и с изначальной ошибкой теоретиков суверенитета. Они знали, что право на самоуправление естественно принадлежит народу. Но рассмотрение этого правя они заменили рассмотрением всеобщей власти политического общества. Они знали, что "государь" получает власть, которой он наделен, от народа. Но они упустили из виду и забыли понятие уполномоченности, столь важное для средневековых авторов. Они заменили его понятием физической передачи и дарения.
Иными словами, теоретики суверенитета обсуждали этот вопрос в терминах благ (или материальной власти), какими обладают либо как собственностью, либо по доверенности, вместо того чтобы рассуждать в терминах прав, какими обладают либо сущностно, либо в форме соучастия. Если некто обладает материальным благом, то другой не может быть его обладателем, и речь может идти только о передаче собственности или дарении. Но некто может обладать одним правом как принадлежащим к его природе и другим — на началах участия. Бог сущностно владеет правом повелевать; люди обладают этим правом как через сопричастность к Божественному закону, так и сущностно, поскольку оно есть человеческое право. "Уполномоченные" народом — или его "представители" — обладают (реально обладают) этим правом только через участие в праве народа[57].
Поэтому в действительности даже в случае монархии (но не абсолютной монархии) следовало бы подчеркнуть, что, поскольку государь является "уполномоченным множеством" или представителем народа, его право в этом качестве есть именно право народа, в котором он соучаствует благодаря доверию народа и которое по-прежнему есть у народа, ибо его отнюдь не отбирают у народа, с тем чтобы передать государю. Следовало бы считать, что государь находится на вершине (но не над вершиной) политической структуры как часть, представляющая целое (а не как отдельное целое), или как личность, назначенная для отправления верховной власти в политическом обществе, которая обладает этой властью по уполномочию, максимально соучаствуя в том праве, каким естественно владеет народ. Такой государь (это понятие никогда не воплощалось в человеческой истории, пожалуй, за исключением, до некоторой степени, Св. Людовика [Людовика IX Французского]) был бы отделен от народа в отношении экзистенциального статуса, необходимого для реализации права повелевать. Но он не был бы отделен от народа в отношении обладания этим правом. Наоборот! Ведь он обладал этим правом только по уполномочию и посредством участия. Он был бы подотчетен народу. Он был бы монархом, но не абсолютным монархом; государем, но не суверенным государем.
IV. Что означает суверенитет на самом деле Смертный Бог Гоббса
Понятие суверенитета окончательно оформилось в период расцвета абсолютной монархии в Европе. В Средние века в отношении политической власти не использовалось никакого соответствующего понятия. Св. Фома говорил о Государе, а не о Суверене. Во времена феодализма
король был лишь Сюзереном Сюзеренов, каждый из которых обладал собственными правами и властью. Юристы средневековых монархов только подготовили, в большей или меньшей степени, современное представление о суверенитете. Именно во времена Жана Бодена оно было навязано юристам эпохи барокко.
Даже если оставить в стороне теорию божественного права королей[58], процветавшую во времена Людовика XIV, существовало мнение, что король как личность обладает естественным и неотчуждаемым правом управлять своими подданными свыше. Раз народ согласился с основополагающим правом королевской власти и дал королю и его наследникам власть над собой, то он лишился всякого права на самоуправление, и естественное право управлять политическим обществом с тех пор целиком принадлежало только личности короля. Таким образом, король имел право на верховную власть, которая была естественной и неотчуждаемой, неотчуждаемой до такой степени, что свергнутые с престола короли и их наследники сохраняли это право навсегда, совершенно независимо от волеизъявления подданных.
И поскольку это естественное и неотчуждаемое право на верховную власть принадлежало только личности короля — право на власть в отношении политического общества, но независимо от политического общества, — власть короля была верховной не только как чрезвычайная власть, существующая в высшей части политического общества, но как монадическая и божественная власть, существующая над политическим обществом и отдельно от него. Поэтому король свыше правил своими подданными и заботился об их общем благе; он являл собой законченный политический образ Бога (королевская привилегия, которая впоследствии стала, скорее, пагубной для Бога). И любое ограничение божественной независимости и власти короля могло исходить только от добровольной и милостивой уступки, сделанной королем (хотя в действительности чаще всего под давлением) той или иной части находящейся внизу народной массы.
Таковы идея и цель, ради которых было создано понятие "суверенитет"[59]. Мы не можем использовать понятие суверенитета, не воскрешая, Пусть неосознанно, этого его первоначального смысла.
* * *
Итак, каково же точное и подлинное значение понятия суверенитета?
"Суверенитет" обозначает две вещи:
Во-первых, право на высшую независимость и верховную власть, которое является естественным и неотчуждаемым правом.
Во-вторых, право на независимость и власть, которые в их собственной сфере являются верховными абсолютно или трансцендентно, а не в относительном смысле и не как высшая часть целого. Иными словами, независимость суверена по отношению к целому и его власть над ним являются верховными именно вне от целого, каким управляет суверен. Его независимость и власть не верховны только по отношению к любой другой части политического целого, как пребывающие на вершине или в высшей части этого целого; они верховны в абсолютном смысле, как пребывающие над этим целым.
