Александр Елисеев - Разгадка 1937 года. Преступление века или спасение страны?
Совершенно очевидно, что регионалы пали жертвой собственных же левоконсервативных политических убеждений, которые на практике вылились в массовый террор. Однако не следует возлагать на них всю ответственность за случившееся. Рецидив Гражданской войны был спровоцирован деятельностью разнообразных заговорщиков — троцкистов, зиновьевцев, бухаринцев, тухачевцев. И «левые», и «правые» изрядно потрудились для того, чтобы взбудоражить самые широкие партийные массы.
Глава 11
Победитель и побежденный
Нормализация
Теперь перед Сталиным встала важнейшая задача — вернуть страну к нормальной жизни. Еще на январском пленуме Г. Маленков много говорил о необоснованных исключениях из партии. Правда, тогда не был поднят вопрос о несправедливо осужденных. Сталин осторожничал и не решался назвать кошку кошкой. После январского пленума судьи стали в массовом порядке отправлять липовые дела на дополнительное расследование. В апреле Прокуратура СССР дала особые инструкции в областные и республиканские прокуратуры. Согласно им, для возбуждения всех дел по политическим обвинением необходимо было заручиться согласием союзной прокуратуры. И она постаралась дать как можно больше отказов. В мае — декабре ведомство Вышинского получило 98 478 просьб о возбуждении политических дел, из которых было удовлетворено всего 237. Работники прокуратуры стали привлекать к судебной ответственности многочисленных доносчиков. В прессе против них развернулась настоящая кампания. Только в апреле — сентябре «Правда» опубликовала десять статей, разоблачающих безудержное доносительство.
Регионалы пали, но было еще одно серьезное препятствие, которое мешало свернуть «Большой террор». Я имею в виду «железного наркома» Ежова. За время «Большого террора» Ежов чрезвычайно укрепил свои позиции на властном Олимпе. Этому способствовала и концентрация в его руках двух важнейших постов — секретаря ЦК и председателя Комитета партийного контроля.
Ежов, что называется, вошел во вкус командования грандиозным аппаратом тайной полиции. Те прерогативы, которые были даны НКВД, сопряженные с высшими партийными должностями, превращали его в самостоятельную политическую фи!уру, которая не могла не ставить перед собой особых целей. Если Ягода находился в поле идейного влияния бухаринцев и ориентировался на интеллигенцию, то Ежов хотел поставить во главе всего собственное ведомство. И это было вполне логично. Технократы выдвигали на первый план хозяйственную бюрократию, регионалы — местные элиты, военные — армейскую верхушку. Ну, а Николай Иванович двигал свой собственный, весьма специфический наркомат. Очевидно, он хотел сделать тайную полицию некоей доминирующей ветвью власти, а репрессии превратить в механизм постоянной и планомерной организации жизни страны. Террор для него становился уже самоцелью. Он стал рассматривать его как некий производственный процесс, который должен постоянно наращиваться и повышаться в качестве.
В конце концов Ежов решил замахнуться на членов сталинской команды. Существуют данные о том, что он готовил репрессивную акцию против Кагановича. По крайней мере, показания на него уже стали выбиваться. Так, директор Харьковского тракторного завода Бондаренко дал в НКВД показания на «контрреволюционера» Кагановича.
После ареста Ежова в его сейфе нашли досье, составленное на Сталина и лиц из его ближайшего окружения. А не так давно в Кремле, во время ремонтных работ обнаружилось, что ведомство Ежова регулярно «слушало» кабинет вождя.
НКВД стало предпринимать сепаратные акции, направленные против лиц, лояльных по отношению к Сталину и пользующихся его полным доверием. Особенно показательна история с Шолоховым. Органы подбирались к нему еще в 1936 году, когда в Вешенской, родной станице писателя, была вскрыта липовая «контрреволюционная организация». Однако тронуть его боялись. Сталин высоко ценил и любил Шолохова. Писатель не боялся открыто информировать вождя о тех безобразиях, которые творились на местах. Он решительно выступил против злоупотреблений в ходе коллективизации. В 1933 году писатель направил Сталину три письма, в которых описал тяжелое положение родного края.
Ознакомившись с письмами Шолохова, Сталин распорядился выслать в Вешенский район 120 тысяч пудов ржи, а в Верхне-Донской район 40 тысяч пудов. Таким образом, Шолохов своей отважной акцией, грозившей опалой, спас многие человеческие жизни.
Местное руководство явно было не в восторге оттого, что у них в регионе находится такой важный «канал» непосредственной связи со Сталиным. Отсюда и попытки скомпрометировать писателя. Они продолжились и в 1937 году, а в 1938-м стали уже совсем настойчивыми. Ростовское управление НКВД действовало еще более решительно, чем прежние партократы, прищученные Сталиным. Чекисты уже подготовили арест писателя. Однако некто Погорелов, заместитель начальника УНКВД Когана, предупредил писателя о готовящейся акции. Шолохов и Погорелов тайно выбрались в столицу, где и добились встречи со Сталиным, на которой тот решительно взял великого писателя под свою защиту.
Эта воистину детективная история свидетельствует о том, что органы НКВД становились все более и более неуправляемыми. Нужно было срочно менять их руководство.
Сталин не торопился и провел эту замену в два этапа. Сначала он сосватал Ежову своего давнишнего сторонника Берию. Он сделал Лаврентия Павловича заместителем наркома внутренних дел. Ежов же получил, в прибавку ко всем постам, новое назначение — наркомом водного транспорта. Это произошло в августе 1938 года. И уже очень скоро Ежов, занимавшийся делами «водного» наркомата, оказался оттертым от реального управления НКВД. Теперь все официальные документы, спускаемые «с верху», поступали уже на имя Берии. Наконец, 9 ноября Ежов был снят с поста наркома НКВД. Он еще протянет до 10 апреля 1939 года, когда произойдет его арест. Однако судьба Ежова была уже решена. Отныне он не имел политического влияния и стремительно деградировал в личном плане, ожидая ареста.
Надо сказать, что далеко не все чекисты были рады появлению нового начальства. Перед Берией была поставлена задача — прекратить массовый террор, а эти лихачи жаждали «продолжения банкета». В феврале 1939 года группа высокопоставленных чекистов, во главе с М.С. Кедровым, направила на имя Сталина письмо, в котором резко осуждался новый стиль руководства. Он был назван «фельдфебельским». Наверное, Сталин не мог читать этого письма без смеха. Получалось, что прежде, во времена Ежова и Ягоды, НКВД был прямо-таки демократическим учреждением, а теперь, когда он выпускал на волю десятки тысяч невинно осужденных, появился откуда-то неожиданно «фельдфебельский» стиль.
Перемены надвигались со всей своей неотвратимостью. Комитет партийного контроля, который Ежов возглавлял уже только формально, рассматривал дела бывших партийцев, необоснованно исключенных из ВКП(б). В тех случаях, когда необоснованность исключения была доказана, комиссия требовала отмены приговора (если только имела место судимость).
Осенью Верховный суд СССР получил беспрецедентное право принимать любое дело любого советского суда и рассматривать его в порядке надзора. Только до конца года ВС отменил и предотвратил исполнение около 40 тысяч смертных приговоров, вынесенных за «контрреволюцию».
Апогеем либерализации стало совместное постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия». Принятое 11 ноября 1938 года, оно предписывало положить конец массовым арестам и высылкам. Согласно положению, прекращалась деятельность печально известных карательных троек. Кроме того, восстанавливался прокурорский надзор за следственным аппаратом НКВД.
Внутри самого НКВД тоже произошла определенная либерализация. Новый наркомвнудел Берия уже 9 ноября 1939 года подписал приказ «О недостатках в следственной работе органов НКВД». В нем предписывалось освободить из-под стражи всех незаконно арестованных. Приказ устанавливал строгий контроль за соблюдением уголовно-процессуальных норм.
Теперь «органы» стали не только карать, но и миловать. За один только 1939 год они освободили 330 тысяч человек. Всего же в ходе преодоления последствий «Большого террора» реабилитировали свыше 800 тысяч пострадавших.
Американский историк права П. Соломон, относящийся к числу недоброжелателей Сталина, все-таки характеризует процесс нормализации достаточно высоко: «Одним из аспектов возрождения было повышение требования к стандартам доказательства и процедуры. В большем объеме, чем когда-либо до этого за весь период советской истории, прокуратура и Наркомюст стали посвящать страницы своих журналов объяснениям значения законов, установлению стандартов судебно-прокурорской деятельности и пропаганде методов работы образцовых следователей и судей, которые представлялись как пример для подражания. Суды под руководством Верховного суда СССР стали требовать представления более веских доказательств… Похоже, что возрождение прежних стандартов в работе судей имело прямое воздействие на качество работы следователей. Процент дел, возвращенных в прокуратуры на доследование, упал с 15,4 % в мае 1938 г. до 7,6 % в мае 1939 г. Следователи все еще необоснованно возбуждали дела, но умудрялись останавливать многие из них еще до начала судебного разбирательства (по Москве за первую половину 1939 г. их количество составило 27,6 % от общего числа начатых расследований)».
