Александр Панарин - Глобальное политическое прогнозирование
Мы неоправданно занизили бы и свои оценки масштабов нового замысла Моря, и эвристические возможности геополитической теории, если бы посчитали, что американская "стратегия для Евразии" укладывается в схему завершившейся "холодной войны" и связанных с нею обретений победителя. То, что замыслено океаническими стратегами, сегодня выходит за рамки, очерченные "холодной войной", и требует новой мировой войны. Ситуация камуфлируется тем, что осажденная агрессором Россия пока что практически не сопротивляется, то есть не ведет войны, отступает без боя. Но поскольку теперь на карту поставлено само ее существование, а также существование других крупнейших государств Евразии, не устранив которые нельзя добиться провозглашенной цели — власти над всем Континентом, то мы вправе говорить о начале новой мировой войны. Всякая война характеризуется той или иной направленностью фронтального наступления агрессора, раскрыв которую мы получаем возможность лучше понять смысл и ход войны и прогнозировать ее последствия. Сегодня эта направленность уже не вызывает сомнений: речь идет о том, чтобы замкнуть горизонталь, прежде всего намеченную по линии двух океанов — Атлантического и Тихого, проведя ее теперь через всю континентальную Сушу. Эту линию решено провести по периметру постсоветского пространства, отторгнутого у слабого противника, руководство которого не намерено организовывать сопротивление.
Речь идет о том, чтобы рассечь евразийский Континент на горизонтали, отделив на всем протяжении его южную часть, от Черного моря до Охотского, от северной, и тем самым закрыв возможность стратегического объединения осажденного Континента и становления континентальной идентичности. Линия рассечения выглядит так: Украина — Грузия — Азербайджан — республики Средней Азии (теперь называемой Центральной) — Китай (на этом этапе приглашаемый победителями к участию в разделе) — Тихоокеанское побережье.
Цели, которыми США соблазняют своих недальновидных "содельников", ничего общего не имеют с традициями континентальной морали и культуры, с континентальным домостроительным этосом. Это откровенно пиратские цели, связанные с возможностями легкой наживы. На первом месте здесь стоит нефтяной соблазн Каспия. Каспий из континентального озера, объединяющего братские народы, на глазах превращается в пиратское море, где хищники делят свою добычу — нефть под присмотром тихоокеанского хозяина Евразии.
Мы имеем здесь дело не только с геополитической, но и социокультурной агрессией — с развращающим влиянием морского пиратского архетипа на континентальную культуру. Народы, соприкасающиеся с этой пересекающей Континент агрессивной горизонталью, соблазняют перспективой нелегкого обогащения, не связанного ни с продуктивной индустриальной экономикой, ни с потенциалом постиндустриального прорыва. Им обещают заманчивую, по меркам потребительского сознания, участь мировых спекулянтов нефтью — даровым ресурсом природы. Так трудовую мораль Континента хотят заменить спекулятивной моралью безответственных торговцев, расхищающих невосполняемые кладовые природы. Сама ценность территории превращается в спекулятивно-торгашескую. Это не ценность священной земли предков, не ценность великой культурной традиции, не ценность родного пейзажа.
Население, подобным образом относящееся к родной земле, незаметно, но быстро усваивает идеологию пиратских пришельцев, разворовывающих не ими зарытые клады. Здесь уже не понадобятся ни традиционное мусульманское благочестие, ни потенциал индустриализации, урбанизации и просвещения. Это не жизнь деятельных домостроителей, готовящих прорыв в новую производительную систему постиндустриального типа; это жизнь рантье, бездумно проедающих свою ренту.
Здесь вряд ли будет воспроизведен опыт Арабских Эмиратов, сумевших использовать нефтедоллары для коллективного национального прорыва в будущее.
Во-первых, это связано с социальной разорванностью постсоветских обществ, осуществивших не национально-демократическую, в рамках гражданского общества, а номенклатурную и номенклатурно-криминальную приватизацию.
Во-вторых, это диктует сам дух позднего модерна, характеризующегося возвратом от продуктивного к паразитарному, спекулятивно-ростовщическому капитализму, отвращающему от честного труда и добросовестного гражданского партнерства. На этой основе повторить опыт национально-демократического строительства вряд ли окажется возможным. Раскол на компрадорскую элиту, ориентированную не на собственную нацию, а на "глобальный мир", и туземную массу, спешно загоняемую в гетто,— вот общая парадигма постсоветского "либерального" строительства.
Но раз уж мы заговорили о войне — мировой войне,— то необходимо определить ближайшие и отдаленные цели противника.
Ключевыми плацдармами, которые противник захватил и во что бы то ни стало попытается удержать, являются Украина и Азербайджан. В июле 1996 года министр обороны США заявил: "Я не могу переоценить значение существования Украины как самостоятельного государства..." Как отмечает Бжезинский, "лица, формулирующие политику США... начали называть американо-украинские отношения "стратегическим партнерством"... Без Украины реставрация империи, будь то на основе СНГ или на базе евразийства, стала бы нежизнеспособным делом" { Бжезинский З. Великая шахматная доска. // Международные отношения. М.: 1998. С. 137. } .
На сегодняшний день Украину даже соблазняют ролью своего рода лидера, закрепляющего раскол постсоветского пространства. "В сущности, для препятствования попыткам России использовать СНГ как инструмент политической интеграции в середине 90-х годов неофициально сформировался скрыто возглавляемый Украиной блок, включающий Узбекистан, Туркменистан, Азербайджан и иногда Казахстан, Грузию и Молдову" { Бжезинский З. Великая шахматная доска. // Международные отношения. М.: 1998. С. 138. } .
Другим отвоеванным у России плацдармом мирового гегемонизма считается Азербайджан. Как предупреждает Бжезинский свое командование, возможное контрнаступление России в первую очередь должно быть нацелено на Азербайджан. "Азербайджан для России должен стать приоритетной целью. Его подчинение помогло бы отрезать Среднюю Азию от Запада, особенно от Турции, что еще более усилило бы мощь российских рычагов для воздействия на непокорные Узбекистан и Туркменистан. В этом плане тактическое сотрудничество с Ираном в таких противоречивых вопросах, как распределение концессий на бурение скважин на дне Каспийского моря, служит достижению важной цели: вынудить Баку отвечать желаниям Москвы. Подобострастие Азербайджана также способствовало бы упрочению доминирующих позиций России в Грузии и Армении" { Там же. С. 172-173. } .
Для прорыва противника вдоль рассекающей материк трансконтинентальной горизонтали особое значение приобретает и Казахстан. "Благодаря своим географическим масштабам и местоположению Казахстан защищает другие страны (Средней Азии.— А. П.) от прямого физического давления со стороны России, поскольку только он граничит с Россией... Казахстан является в регионе щитом, а Узбекистан — душой пробуждающихся национальных чувств" { Там же. С. 156. } .
Итак, назовем вещи своими именами. Само собой разумеется, что о настоящем суверенитете ни для одного из государств постсоветского пространства (в том числе и России) речь не идет. Речь идет о разрушении единого континентального блока, организованного по модели Просвещения (этнически нейтральный проект совместного будущего) и замене его этнической мозаикой, зависимой от заокеанского хозяина и выстраиваемой по его воле. Сегодня Россия, не принятая в "европейский дом", не может не мечтать о реинтеграции постсоветского пространства. При этом, разумеется, встает задача определить, какие именно участки его могут быстрее и естественнее срастись заново, а какие — нет. Критериями того, что здесь "естественно", а что "искусственно", могут быть и этническая близость (идея славянского единства), и общность цивилизационной традиции (православия), и геополитический континентализм (славяно-тюркский синтез евразийства).
Приходится, однако, признать, что все эти критерии не так уж хорошо работают. Этническая и конфессиональная близость не помешала Украине дистанцироваться от России, и русскоязычное население прибалтийских республик отнеслось к их выходу из Союза с позиций "позитивного нейтралитета". Известно также, что почти половину населения Казахстана (в первую очередь Северного) составляют русские, что, однако, не колеблет антироссийский "суверенитет" Казахстана, хотя и заставляет его президента кокетничать с евразийской идеей.
Иными словами, в данном вопросе социология существенно корректирует культурологию и геополитику, указывая на следующую закономерность: чем более урбанизированным, индустриализированным и развитым в квалификационно-образовательном отношении является население, тем меньшее значение для него играет этническая и конфессиональная идентичность, а большее — ценности роста, процветания и индивидуальной свободы. Именно на этом Запад выиграл первую часть своей наступательной кампании. Менее развитые окраины постсоветского пространства он соблазнил этноконфессиональными обретениями и суверенитетом, а более развитые — принятием в "европейский дом" в обмен на отказ от имперского наследия (Россия) или на дистанцирование от России (Украина).
