Юрий Емельянов - Сталин перед судом пигмеев
Правда, не исключено, что Громыко говорил и какие-то слова в пользу Сталина, которые не вошли в записи А. Черняева, В. Медведева, Г. Шахназарова, потому что после этих осуждений Сталина весьма нелогично следовала фраза Громыко: «Надо честно сказать, что Сталин выступал за социализм. И в международных делах он сражался как лев за интересы Советского Союза». В то же время очевидно, что своими предыдущими высказываниями Громыко лишь поддерживал антисталинскую кампанию, которой исподволь руководили Яковлев, Горбачев, Черняев и другие.
Выступления на заседаниях Политбюро накануне юбилея Октября отразили ту путаницу в «сталинском вопросе», которая была характерна для части руководства страны, политиканские интересы, которыми руководствовались другие члены Политбюро в постановке этого вопроса.
В своем докладе по случаю 70-летия Октябрьской революции «Октябрь и перестройка: революция продолжается» Горбачев постарался создать впечатление о том, что в своих оценках Сталина он придерживается взвешенного подхода. Явно не желая повторить ошибки Хрущева, который старался свалить на Сталина вину за первые поражения Красной Армии во время войны, Горбачев отдал должное роли Сталина в годы Великой Отечественной войны, сказав: «В достижении Победы сыграли роль огромная воля, целеустремленность и настойчивость, умение организовать и дисциплинировать людей, проявленные в годы войны И.В. Сталиным».
Делая вид, что он лишь откликается на антисталинскую кампанию (на деле спровоцированную им же и его окружением), Горбачев говорил: «Сейчас много дискуссий о роли Сталина в нашей истории. Его личность крайне противоречива: Оставаясь на позициях исторической правды, мы должны видеть как неоспоримый вклад Сталина в борьбу за социализм, защиту его завоеваний, так и грубые политические ошибки, произвол, допущенные им и его окружением, за которые наш народ заплатил великую цену и которые имели тяжелые последствия для нашего общества».
Фактически Горбачев повторял известные положения Постановления ЦК КПСС от 30 июня 1956 года. К этому времени атака на Сталина уже продвинулась значительно дальше по сравнению с этими формулировками. Антисталинисты не признавали за Сталиным ни единого сильного положительного качества, ни одного полезного деяния, так как целью их кампании было разрушение всего созданного при Сталине и даже в послесталинские годы. Да и сам Горбачев, по словам Черняева, в узком кругу откровенно заявлял: «Сталин… — это система, во всем — от экономики до сознания… Все, что теперь надо преодолевать, все оттуда». Таким образом, Горбачев ставил для себя ту же задачу, которую давно желали навязать советским «реформаторам» американские стратеги «холодной войны»: под лозунгами реформ уничтожить Сталина, а вместе с ним его наследие воплощенное в великом, богатом и быстро развивавшемся государстве.
Однако свои сокровенные замыслы Горбачев высказывал лишь в среде своих единомышленников. Поэтому сдержанные оценки Сталина, сделанные Горбачевым в начале 1987 года вызвали смятение в лагере антисталинистов. Поясняя смысл высказываний М.С. Горбачева на специально созванной пресс-конференции, А.Н. Яковлев заявил, что положения доклада не ставят рамки для историков, изучающих годы правления Сталина. Кампания продолжилась с прежней силой.
С середины ноября 1987 года антисталинская кампания сконцентрировалась на предотвращении «угрозы» возможного «реванша сталинистов». В бой двинулись те, кто именовал себя «детьми XX съезда». В ноябре 1987 года в газете «Советская культура» Евгений Евтушенко публиковал свои старые антисталинские стихи, в которых клеймил «тайных защитников Сталина». В это же время Булат Окуджава публиковал свои антисталинские стихи 30-летней давности в журнале «Дружба народов». Вновь пошли в ход публикации, изображавшие Сталина как лютого врага науки и интеллигенции. «Литературная газета» утверждала: «Сталин профессоров не любил». Тяжелые последствия наследия Сталина для интеллигенции страны писатель Даниил Гранин усмотрел в том, что когда он в 1987 году упал на улице и разбил себе нос, то никто из жителей крупного города не пришел к нему на помощь. Этому событию в своей жизни знаменитый писатель посвятил большую статью, в которой обвинял целые поколения советских людей в черствости и бессердечии. При этом главным виновником своего несчастья он называл Сталина. По мнению Гранина, именно Сталин способствовал развитию невнимательности среди вечно спешащих горожан и не замечающих валяющихся на тротуарах писателей с разбитыми носами.
Постоянный обстрел фигуры Сталина из газет и журналов с миллионными тиражами, а также с телеэкрана и по радио оказывал свое воздействие на значительную часть общественного сознания страны. Провозглашаемое постоянно в материалах средств массовой информации стремление восстановить справедливость вызывало поддержку миллионов людей. Законное желание осудить жестокость, беззакония, творившиеся в прошлом, заставляло людей терять чувство меры и ощущение реальности. Бесконечное повторение одних и тех же обвинений создавало впечатление о том, что они доказаны, а постоянное возвращение к этой теме порождало иллюзию о том, что аресты и расстрелы 37-го года являются самыми главными событиями в истории нашей страны. Многие советские люди прочно прилипли к сталинской Теме, как Братец Кролик к Смоляному Чучелку. Появление Сталина в беседе провоцировалось самыми неожиданными ассоциациями, вызывая бесконечные монологи о покойном, 37-м годе, XX съезде и прочем, и это наводило на мысли о массовом психическом заболевании.
В начале 1988 года страсти закипели вокруг вышедшей в свет в декабре 1987 года пьесы Михаила Шатрова «Дальше… дальше… дальше!», которая вскоре была поставлена на многих сценических площадках страны. В пьесе Шатрова, имевшей подзаголовок «Авторская версия событий, происшедших 24 октября 1917 года и значительно позже», Смоляное Чучелко «Сталина» без конца бросало со сцены разоблачавшие его реплики, вроде такой; «Я предпочитаю людей, которые поддерживают меня из страха, а не по убеждениям». «Сталин» угрожал остальным персонажам пьесы. Обращаясь к «Орджоникидзе», «Сталин» выкрикивал: «Я расстрелял твоего брата Папулию, и тебе обещаю — ни одного Орджоникидзе не останется! Ни одного! Это я тебе твердо гарантирую». Остальным действующим лицам не составляло труда разоблачать «Сталина». Фантазия автора позволила «Ленину» произнести такие изобличающие слова в адрес «Сталина», которые должны были бы быть произнесены им, если бы он знал многие события после 1924 года и оценивал их точно так же, как Шатров. Щедро одарив своими мыслями многих героев своей пьесы, Шатров заставил «Дзержинского», «Свердлова», «Орджоникидзе», «Бухарина», «Троцкого» выкрикивать, обращаясь к «Сталину»: «Все равно будет возмездие, все равно придут за тобой — живым или мертвым!» В заключении пьесы «Сталин» пытался оправдаться, но «Ленин» прогонял его с исторической сцены, бросая на ходу загадочные слова: «Надо идти дальше… дальше… дальше!»
Однако многие советские люди возмущенно заявляли, что дальше уже ехать было некуда. Они осуждали политически конъюнктурную и примитивную пьесу Шатрова, указывали на очевидные несуразности в освещении событий прошлого. Один автор такого письма писал Шатрову, что, читая его пьесу, «невозможно избавиться от гадливого чувства». Прочитав же пьесу, автор письма пришел к выводу о том, что Шатров — «1. человек малопорядочный (бросаться тягчайшими обвинениями, не имея доказательств, может только человек низкий, сам способный на такие поступки); 2. безответственный демагог… 3. философский и политический невежда, причем невежда воинствующий; 4. человек «грубый и ограниченный», т. е. характеристика, данная им Сталину, прежде всего и в полной мере относится к нему самому. Полемизировать с вами не хочется, да и не имеет смысла; вы не искатель истины — вы клеветник, «ругатель высшего класса», говоря словами Ремарка. А читать вас гадко и скучно… Не подписываюсь тоже от скуки и неуважения к вам».
Критические замечания в адрес пьесы Шатрова вызвали гневное письмо «По новому кругу?», подписанное К. Лавровым, М. Ульяновым, М. Захаровым, А. Гельманом и другими. Артисты, и драматурги в письме, опубликованном в «Правде» от 29 февраля 1988 года, прямо связывали сценическую судьбу пьесы Шатрова с судьбой горбачевской перестройки: «Перестройку и гласность наша страна поистине выстрадала, поэтому любые попытки повернуть процесс вспять, какими бы высокими лозунгами они ни прикрывались, вызывают глубочайшую тревогу. Именно эту тревогу вызвала у нас критическая кампания вокруг новой пьесы М. Шатрова «Дальше… дальше… дальше!» Получалось, что «гласность» должна была быть улицей с односторонним движением и осуждение антисталинских произведений должны были пресекаться как вызов демократии и прогрессу.
