Александр Терентьев - Эпоха Обамы. Наши интересы в Белом доме
Некоторые эксперты объясняли пассивное поведение «братьев» тем, что за год они успели оттолкнуть от себя всех потенциальных союзников. «После того как в феврале 2011 года завершились уличные выступления, «Братья-мусульмане» отказались сотрудничать со светскими революционными организациями, – писал египетский политолог Султан аль-Кассеми. – Не поладили они и с салафитами, получившими около 20 процентов голосов на парламентских выборах. В общем, «братья» были чересчур самоуверены, и когда им потребовалась помощь от бывших союзников, практически никто не откликнулся» [605] .
Конечно, это было не совсем так. Сразу после выборов представители штаба Мурси провели встречу с активистами студенческого движения и молодежного движения «Шестое апреля», которые организовывали в 2011 году «финиковую революцию». Многие из них сокрушались, что военные забили «последний гвоздь в крышку гроба зарождающейся египетской демократии» и призывали к «повторной революции». «У нас есть враги и эти враги управляют государством», – провозгласил харизматичный лидер салафитов Хазен Абу Исмаил. Символично, что 19 июня, когда на площади Тахрир вновь появилась толпа разъяренных горожан, экс-президент Хосни Мубарак, приговоренный к пожизненному заключению, пережил клиническую смерть и впал в коматозное состояние. Политологи были убеждены, что Тахрира-2 не получится хотя бы потому, что египтяне уже присытились революциями. «В Египте только что произошел мягкий государственный переворот. Мы были бы вне себя, если бы не испытывали такую усталость» [606] , – написал в Twitter известный египетский правозащитник Хоссам Бхагат.
После принятия конституционных поправокХиллари Клинтон обрушилась с критикой на команду Тантави, заявив, что ее действия «вызывают тревогу в Вашингтоне». «Если «Братья-мусульмане» предлагали модель развития, опробованную в Турции умеренными исламистами, – отмечал профессор университета Джорджа Вашингтона Марк Линч, который был главным консультантом администрации Обамы во время «арабской весны», – то Военный совет реализовал сценарий «параллельного государства», который был разработан турецкими кемалистами, оправдывавшими свои авторитарные замашки угрозой исламизации. Демократический эксперимент провалился» [607] . Было очевидно, что в стране предстоит долгая и изнурительная схватка за власть между исламистами и генералами. И первым актом безусловно стало решение Мурси о возобновлении дейтельности парламента, которое тут же было отменено Верховным судом Египта. Противники исламистского государства начали обвинять США в том, что они подыгрывают «экстремистам». Не случайно, когда 16 июля Клинтон прибыла в Египет, чтобы прочесть очередную лекцию о правах человека, ее кортеж забросали помидорами и ботинками.
Показательна была и судьба Ливии, где через несколько дней после смерти Каддафи 20 октября 2011 года шариат, причем в наиболее ортодоксальной салафитской форме, был объявлен базовым принципом существования государства. В начале года западные политики издевались над Каддафи, который утверждал, что против него сражаются радикальные исламисты. Однако Триполи, в итоге, взяли боевики Исламской ливийской группы, а их лидер Абдельхаким Бельхадж сделался военным комендантом и полновластным хозяином столицы. Переходный Национальный совет объявил о создании исламских банков, разрешил многоженство и пообещал отменить все законы, противоречащие мусульманскому праву. К формированию «исламского, шариатского эмирата» на развалинах Джамахирии в начале октября призывал Айман аз-Завахири. И новое ливийское правительство, которое на добрую половину состояло из функционеров «Аль-Каиды», восприняло его слова как руководство к действию.
Покровители ПНС на Западе закрывали глаза на очевидные вещи. Новые власти линчевали Каддафи, выставили его труп на всеобщее обозрение на мясном складе, уничтожили сотни его сторонников, несмотря на объявленную в стране политическую амнистию, а западные союзники продолжали воспевать демократическую команду Махмуда Джибриля. В преддверии парламентских выборов 2012 года был издан репрессивный закон, запрещающий выдвигать кандидатами в депутаты бывших каддафистов. Чисткам подверглись госаппарат и дипкорпус. И министры Переходного совета, многие из которых входили в ближайшее окружение Каддафи, явно чувствовали себя не в своей тарелке.
Одной из основных причин революции было то, что племена и кланы Киренаики не хотели мириться с подчиненным положением в ливийской джамахирии и были недовольны тем фактом, что большая часть поступлений от нефти оседает на западе страны, хотя 70 процентов нефтяных месторождений находятся на востоке. Однако после падения режима Каддафи Киренаика продолжала играть второстепенную роль. Бенгазийцев, которые считали себя главными героями революции, это выводило из себя, и восток страны вновь начал бурлить. Поговаривали даже о том, чтобы провозгласить в Киренаике автономию, во главе которой встанет потомок короля Идриса Ахмед аль-Сенусси. Так и не расформированные повстанческие отряды разгромили в феврале 2012 года офис Переходного национального совета в Бенгази, а заместитель ПНС Абдель Хафиз Гога был избит в местном университете. Когда же студентов, поколотивших вице-премьера, арестовали, на востоке страны начались массовые демонстрации, и Гога вынужден был подать в отставку. «После победы в освободительной войне, в Ливии воцарилась атмосфера ненависти» [608] , – заявил он, покидая свой пост.
После революции повстанцы и их западные покровители обещали навести в стране порядок и распустить отряды народной милиции. Однако этого не произошло. В Ливии насчитывалось более 200 тысяч вооруженных боевиков, которые не желали никому подчиняться и похвалялись своими заслугами перед революцией. Не изменилась и ситуация в экономике. «Расходы на содержание армии, полиции и системы образования осуществлялись в форме разовых дотаций, – утверждал эксперт Центра «Геоарабика» Александр Кузнецов. – И это при том, что еще в декабре 2011 года были разблокированы зарубежные авуары страны, на которых в годы правления Каддафи было положено не менее 110 миллиардов долларов. Но деньги эти не служили ливийскому народу, и многие заговорили о том, что миллиарды Каддафи пошли на погашение последствий европейского финансового кризиса» [609] .
На выборах в Генеральный национальный конгресс, которые состоялись в Ливии 7 июля 2012 года, сокрушительную победу одержал Альянс национальных сил во главе с экс-премьер-министром повстанцев Махмудом Джибрилем (Джибриль подал в оставку в октябре 2011 года после полного освобождения Ливии от режима Каддафи). Джибриля называли главным лоббистом Катара в Ливии, поскольку долгое время он занимал пост топ-менеджера фирмы, принадлежащей влиятельной жене катарского эмира – Шейхе Музе. И хотя некоторые политологи пытались представить его как прагматика, который не имеет ничего общего с исламистами, участвовавшими в повстанческом движении, не стоило забывать, что именно он и руководил их действиями. О политических предпочтениях Джибриля можно было судить хотя бы по тому, как накануне выборов он набросился на корреспондента, задавшего ему вопрос о том являются ли экстремистами представители ливийского исламского движения. «Никаких экстремистов там нет», – грозно воскликнул экс-премьер.
Эксперты отмечали, что после убийства Каддафи гражданская война в Ливии не закончилась и главной причиной продолжения конфликта стало межплеменное соперничество. На востоке власть принадлежала местным отрядам милиции и исламистскому ордену ас-Сенусси. На западе всем распоряжались тигры Мисураты. На юге племена туарегов, которые в большинстве своем были горячими сторонниками Каддафи и отказывались признавать новый режим. В результате, говорили эксперты, в Ливии вполне может повториться сомалийский сценарий, когда после свержения диктатора Сиада Барре в 1990 году в этой стране началась война всех против всех. А поскольку экстремисты в ходе революции получили доступ к высокотехнологичному оружию (около 20 тысяч ракет «земля – воздух» исчезли в неизвестном направлении), такой сценарий может привести к настоящему апокалипсису.
ЗА СУННИТОВ, ПРОТИВ ШИИТОВ
Обаму все чаще обвиняли в том, что он слишком активно флиртует с радикальными исламистами. «Нынешний американский президент говорит, меня зовут Барак Хуссейн Обама и ждет бурных аплодисментов, – отмечал президент Института Ближнего Востока Евгений Сатановский. – Он вспоминает своего батюшку, который был сыном нигерийского знахаря, левым социалистом, близким к компартии, своего отчима-индонезийца, детство в мусульманской школе и рассчитывает сойти в исламском мире за «своего» [610] . И, что любопытно, во многом ему это удалось. Не случайно идеолог «Братьев мусульман» шейх Юсуф аль Кардави, человек, которого называли «суннитским Хомейни», говорил: «Обама наш, он молится Аллаху и просто вынужден притворяться христианином. И, конечно же, он поддержит нас, когда мы пойдем освободительным походом на шиитских еретиков» [611] .