Сергей Кургинян - Россия: власть и оппозиция
— Сергей Ервандович, как бы Вы могли охарактеризовать те организационные структуры, которые Вы представляете, и какое место они занимают в политической палитре?
— Я бы не сказал, что у нас есть организационные структуры, у нас есть, скорее, интеллектуальные структуры, интеллектуально-информационные.
Мы обладаем скорее глазами, чем телом. Мы можем видеть процесс, следить его в динамике, получать информацию о процессах в регионах, за пределами России, внутри России. В центре, мной руководимом, сложился блестящий коллектив людей разных возрастов, но живых, сохранивших ту советскую заинтересованность в работе, которая сейчас пропала. Здесь другой климат, другая нравственная ситуация, характеризовавшая для меня коллективы шестидесятых годов, которые двигали космос. Хотелось бы верить, что все лишнее отбрасывается, как в центрифуге, отжимается на края. Естественно, кто-то не выдерживает, кто-то выдерживает, и так постепенно формируется интеллектуальный кулак, штаб, который натягивает нити коммуникации со многими городами, партиями, общественными организациями, просто отдельными людьми. Получается интеллектуальная протоструктура, которая впоследствии может по-разному себя преобразить, в зависимости от того, куда пойдет развитие. Это есть, больше, фактически, ничего нет, но поскольку этим не обладают многие другие организации, то они постоянно тянутся к нам — не ради того, чтобы мы ими руководили, а просто ради того, чтобы точнее составить представление о процессе. Нам кажется, что, какой бы организация не была, если она будет действительно понимать процесс и будет адекватно реагировать, то это не так страшно, как, если она не будет его понимать и будет действовать неадекватно. Это всего хуже, больше вариант катастрофичности развития событий. Катастрофы хотят меньшинство даже из тех людей, которые пока активно содействуют распаду государства, но которые считают, что их это не касается. Но когда они видят весь объем процесса и они видят, что это и их коснется, то и они чуть-чуть притормаживают, а это полезно, с моей точки зрения, для всех участников политического концерта. Вот так мы и ведем диалоги.
— Сергей Ервандович, какой Вы хотели бы видеть Россию, если представить идеальную модель?
— Я бы хотел видеть Россию, прежде всего, взявшую правовой барьер. Ненавижу произвол, хамство «верхов» и низкопоклонство «низов». Эти черты российской действительности надо забыть. Пока Россия не возьмет правовой барьер и граждане действительно не будут видеть себя правозащищенными. Я соблюдаю правила игры и никто не может ничего со мной сделать. Россия должна показать пример многим другим странам мира, как здесь можно обустраивать жизнь. Это первое. Второе. Я хотел бы, чтобы Россия сохранила идеальную, пронзительно-духовную ноту в своей жизни, при которой на фильмы Феллини, идущие широким экраном по всей стране, стояли огромные очереди. В очередях стояли рабочие и студенты, инженеры и деятели партийного аппарата — все вместе. Я знаю, что этого нет на Западе. Там культура занимает совсем другое место. И если говорить, что понимается под капитализмом и социализмом, то я понимаю под капитализмом тип общества, где технологии, подстраивают под себя культуру, а под социализмом — тип общества, где культура доминирует над технологиями, управляет ими и влияет на них, на то, как они внедряются в реальную жизнь. В этом смысле, я хотел бы, чтобы у нас сохранилось социалистическое общество. Если под этим понимать то, что Л говорил, и только это. Это — вторая ос-нова. Третья основа — безусловная приватность. Жизнь должна быть приватной. Она не имеет права сохранить оголтело государственный характер. Должна быть частная сфера жизни, она должна быть расширена. Это право и на частную собственность и все прочес. Она должна получить место в российской действительности. Но я категорически не хотел бы, чтобы Россия становилась капиталистической страной в полном смысле этого слова. Я не вижу реальных возможностей, сделать это, не уничтожив Россию, в сколь-нибудь обозримые сроки. Я вижу, что весь мир движется сегодня в другом направлении, что все эти классические капиталистические атавизмы становятся, практически, гирей для западной цивилизации, что она хотела бы сама их куда-нибудь отбросить, но попробуй отбрось. Я понимаю, что. разворачивание капитализма здесь при существующей ситуации может идти в двух режимах: либо при абсолютной диктатуре, полном произволе и тогда — отбрасывание назад от правового барьера, либо это будет мафиозный капитализм. Выращивать здесь капитализм, сколь-нибудь совместимый с правовыми, культурными и частно-защищенными основами, невозможно. Поэтому я считаю, что Россия двинется в меритократическую сторону, в общество, в котором возникнет гораздо большая социальная дифференциация, но она будет зависеть от социального результата, а не от накопленного богатства. Если эти четыре условия будут, то все остальные совместятся для меня автоматически, потому что в этом случае обладающая огромными потенциалами и сырьевыми, и интеллектуальными, и технологическими Россия очень быстро сделает рывок, займет свое место. Я не хотел бы, чтобы Россия претендовала на мировое господство, считаю порочной и кощунственной саму идею мирового господства, кому бы она ни принадлежала. Россия просто обязана занять свое место среди ведущих мировых государств и двигаться в планетарный синтез XXI века, который возникнет, но это не будет унифицирующим синтезом, это будет полифонический тип строения мировой цивилизации. Идею более плотного объединения в пределах этой мировой цивилизации никуда не денешь, всем придется сосуществовать в ней достаточно плотно, но не теряя в ней своего лица и своего голоса в этом мировом хоре.
— Как Вы думаете, что может произойти в течении ближайших трех месяцев?
— Распад государства. Необратимый, уже начавшийся и все более обостряющийся распад государства. Когда одиннадцать из девятнадцати союзных республик не признают Конституцию Президента, Татарстан вообще заявляет, что он будет действовать отдельно, когда Вологодская область заявляет, что субъект федерации, а почему она, собственно, не субъект, она в праве этом, она должна быть субъектом, постепенно все государственное образование усилиями радикальных реформаторов рассыплется. Поэтому в течение года, полутора-двух произойдет распад государства, а собирание его заново начнется в 1995-96 году. Хотелось бы, чтобы оно носило максимально мирные формы, но, боюсь, что, если распад уже произойдет, то многие наши мечты о правовых гарантиях, о режиме бережения личности останутся мечтами. Не хочу говорить «права человека», когда, о каких правах можно говорить, когда социальные растоптаны, гражданские оскорблены и так далее, но все эти мечты войдут в очень острый конфликт с действительностью, в которой начнется строительство нового государства из осколков. Процесс будет идти при высоких температурах, и наша задача — попытаться управлять этим процессом в той мере, в какой он будет управляем, так, чтобы он не привел к мутациям социальной онкологии того или иного типа.
18 мая 1993 года.
«Оппозиция» № 1, 1993 г.
6.2. Раскол вертикальный, проходящий через все слои общества
— Когда пришла идея создать Экспериментальный творческий центр и что родилось раньше: театр или центр?
— Театр родился намного раньше, он существовал как полуподпольный, авангардистский театр, с конца 70-х годов, и уже, по крайней мере, с начала 80-х был известен в стране и за рубежом. Перестройка позволила ему приобрести официальный, государственный статус. Поскольку вокруг театра уже существовал круг друзей, которые занимались наукой, философией, социологией, политологией, (да и сам я не был чужд этим занятиям), и как бы в недрах застоя мы обсуждали возможные пути дальнейшего развития общества, то после создания театра и после того как у театра появились минимальные избыточные средства в связи с гастролями, появилась идея создания центра. Мы тут же решили ее воплотить. Тогда уже была достаточно свободная эпоха, всякие сложные инициативы удавалось легко проводить в жизнь, все ждали, что кто-то придет и что-то предложит.
И вот я пришел со своими, инициативами, а инициативы эти, в принципе, носили как бы двойной характер: первый — стране нужен независимый информационно-аналитический центр типа «Рэнд корпорейшн» в США или подобный другим соответствующим центрам мира. Эти центры создавались тем чтобы объективно не ангажированно анализировать ситуацию. Официальные, находящиеся при ведомствах, центры дают отражение ситуации, которое выгодное самим ведомствам, они, естественно, не свободны. Ситуация в стране становилась уже плохо управляемой, и эта идея пришлась очень кстати.
