Юность, Мурманск и журфак - Алина Менькова
А кто я? Безработная домохозяйка с синим дипломом и помятыми от родов бедрами. Роющаяся в вакансиях сети. Еще ухоженная, но уже так уставшая от жизни. Бегущая или наоборот дремлющая. В сонном состоянии души. Фонтанирующая идеями, которые никогда не окупятся. Что было у меня? Наш общий ребенок, не пристроенный в сад. Родители, не достающие до среднего класса. Сердечные, с широченной душой. И зубы свои я чистила бленд-а-медом, но от этого они не становились белее… И я была доступна ему. Ежедневно, ежевечерне…
Мы едем. Шофер молчит. Автомобиль трясется на кочках.
Это происходит в раз. Просто люди живут, живут вместе, а потом вдруг один из них понимает: «Все. Больше так жить нельзя…». Но для другого это обух по голове. Его-то сердце еще любит.
«Я люблю ее»… – говорит он мне и медленно так, по носочку собирает в свой пакет. Ведь у него даже чемодана своего нет. Она ему купит. Она его купит. А он будет надеяться, что она, возможно, сделает его, наконец, счастливым…просыпаясь по утрам у нее под гладкоэпиллированной подмышкой. Она будет спать крепко. Ведь после ночи, проведенной с ним, хочется спать до полудня.
Боль заволакивает глаза. А за поволокой этой его родное любимое лицо, разные его выражения…морщинки, родинки, слезы, улыбки. Оно отпечатано у меня на нескольких пленках в моей голове. И я буду вспоминать, вспоминать, вспоминать, терзая себя и упиваясь горем разлуки. Но разлука – это ведь когда вдали, а не расставшись навсегда… А я навсегда, а мы навсегда, и «нас» больше нет… значит, это конец…конец всему…
Мы подъезжаем к моей улице. Сквозь окно авто я вижу человека. Он ниже машины, в которой я сижу. Он вообще какой-то маленький и невидимый. Он сгорбился. А там, где заканчивается его туловище, начинается доска…на колесиках. И он едет на ней, переставляя руки по асфальту. Глаза его еле заметны на сером лице, желваки нервно перекатываются, и уголки губ опущены… И вот он катится на зеленый свет среди рева сонмища этих грузных машин. И они так сильны, а он так…слаб… Сколько боли помещается у него внутри, там в половине его тела? Места мало, но одиночества много… Мне еще сильнее хочется плакать… может, мой конец еще не конец? А начало другой жизни……здоровой, нормальной, счастливой, просто без него.
О взрослении
Если не достигают желаемого, делают вид, что желают достигнутого. Мишель де Монтень.
«Когда я была маленькой, как ты…я делала также, любила тоже самое»… говорим мы своему ребенку. «Как же, неужели моя взрослая мама была такой? Могла меня понять?» – думает он. И на его недоумевающий взгляд в ответ нам самим как-то и не верится в свои слова. Вроде бы, вот оно, детство, рукой подать… и кто знал, что так рано можно стать матерью… Хотя в 24 женщины имеют и по трое детей, тебе кажется это невозможным. Это не с тобой. Это со взрослыми тетями, пригвожденными к земле своими проблемами, счетами, долгами, разводами, отпусками. А ты еще маленькая. Ты бы с удовольствием проснулась без этой тоски однажды утром, без этих тянущих от боли шишек на лбу, тех самых от граблей, на которые ты наступила по следам всех. С радостью бы отвела от себя руками весь груз ответственности. Ведь так приятно, когда ответственны за тебя, а не ты. Однажды утром, лет так в 13. И дожила бы до 18. Можно без сегодняшних «мозгов». И если с ними, тогда какой смысл? И осталась бы навсегда в этих теплых юных 18-ти. Не стареть. Не «мудреть». Ведь, как известно, знания приумножают скорбь. Не толстеть. Не потеть, как мышь, когда отводишь ранехонько ребенка в сад, и стремглав мчишься на работу. Не вступать в эти странные отношения. Которые называются – стабильные. А проще говоря, невозможные. Которые становятся мертвой акулой. Ведь как говорил культовый режиссер Вуди Аллен, «Отношения подобны акуле. Они должны быть вечно в движении, чтобы выжить». А движение-то заканчивается, где-то от года до трех. У каждых из них свой срок. Но это реальность. И ты просыпаешься в 24, 25, 26 лет. И понимаешь, как это глупо, бездарно, абсурдно, смешно! Смешно жить вместе, пытаться вести совместный быт, стирать его носки, засыпать в разных комнатах, когда в ногах усталость и от нервных ссор дергаются веки, чистить зубы, когда он рядом сидит на унитазе. А еще смешнее надеяться, уходя к другому, что с ним не будет так скучно. И он ведь, в свою очередь надеется, что его бывшая просто не способна была понять, что ему нужно. А все просто. Через время – и в вашей паре будет также. Состояние «разбивания надежд». Но есть короткий отрезок времени сжигающей страсти, ухаживаний, дрожащего тела… которые хочется вновь пережить, потешить кровь. Именно поэтому после долгой утомительной стабильности так хочется влюбиться. Беззаботно. Легко. И приятно.
С фонарями, которые я наблюдала на днях также. Я шла по улице поздним вечером. Свет ближнего фонаря горел желтым, дальнего – ярко-белым, ослепляющим. Хотелось скорее двинуться к нему. Но когда я дошла, к моему разочарованию, он был таким же желтым и некрасивым, как и предыдущий. И неизвестно, как лучше было бы: идти в темноте или смотреть на этой отвратительный свет?
О душе, одиночестве и вере
Если тебе плюют в спину, значит, ты впереди. Конфуций
Душа – неотъемлемая часть тела. Подобно фантику, снятому с конфеты. Конфета без него не перестанет быть конфетой. Человек не перестает существовать, когда теряет оболочку. Он никогда не умирает. Кто-то живой. И ты живой. Живой чьими-то мыслями. Мы проживаем разные жизни – бесполезные и нужные, длинные и короткие, жизни, подобные рычанию вулкана и тихие, словно штиль… Мы можем стать счастливыми в один миг, и стать несчастными ничуть не за больший срок. Мы верим в судьбу и случай. Мы знаем, что многое не зависит от нас. Мы любим одних, а засыпаем с другими. В одной жизни мы богаты, как цари, в другой – наши дети мучительно умирают от рака, потому что у нас нет нужной суммы на операцию. В одной – мы эти несчастные родители, которые плачут от платной
