Ю. Листвинов - Лунный мираж над Потомаком
По указанию президента американским официальным пропагандистским агентствам, в том числе и «Голосу Америки», было разослано циркулярное письмо, в котором предлагалось не только «высмеивать саму мысль», будто Соединённые Штаты когда-либо стремились опередить Советский Союз в запуске спутника Земли, но и «избегать связывать это событие с оценкой военного потенциала русских», а тем более делать выводы, что оно свидетельствует об их научном превосходстве в области освоения космического пространства.
Были организованы также соответствующие весьма решительные, хотя не всегда удачные, заявления и от имени других официальных лиц — министра обороны Вильсона, его помощника по конструированию и производству управляемых снарядов Холадея, контр-адмирала Беннета, руководителя научно-исследовательского центра ВМФ, несшего в то время ответственность за обеспечение ракетами американской программы по запуску сателлита. По своей несуразности, тенденциозности и просто безграмотности выступление Беннета, оценившего советский спутник как «простой кусок железа, который может зашвырнуть в небо чуть ли не каждый», оказалось вне конкуренции. Используя выражение одной бельгийской газеты, подобная мысль могла зародиться только в слаборазвитых мозговых извилинах «туши, украшенной адмиральскими погонами».
Приблизительно столь же «эффективными» оказались и высказывания немногих комментаторов, оставшихся верными Эйзенхауэру. Лучшее, что они смогли выжать из себя для успокоения американской публики, не выходило за пределы двусмысленно звучавших выражений надежды в способности советского спутника отвлечь внимание мирового общественного мнения «от неприятных для нас событий в Литл-Роке».
Однако, несмотря на принятые меры, основную роль в проведении кампании, направленной на поддержку правительственной «позиции спокойствия», пришлось взять на себя лично президенту Эйзенхауэру. Теперь было не до декорума. Отказавшись от гольфа и от посещения геттисбергской церкви, Эйзенхауэр провёл воскресенье в подготовке к пресс-конференции и в понедельник снова был в Вашингтоне. День прошёл в совещаниях с руководителями министерства обороны и других ведомств, чиновниками, видными учёными. Суетливая возня в Белом доме не затихала и в течение последующих суток.
Наконец 9 октября состоялась назначенная пресс-конференция. Уже готовясь выйти в зал, где ожидали две с половиной сотни журналистов, Эйзенхауэр неожиданно остановился, не в силах побороть охватившего его страха. Несмотря на видимые усилия, ему потребовалось несколько минут, прежде чем он решился протянуть вперёд руку и раздвинуть портьеры, скрывавшие его от любопытных взглядов.
Появление президента было встречено приглушённым шумом голосов и шуршанием свежеотпечатанных листов с текстом письменного заявления президента, розданным за четверть часа до пресс-конференции. В этом заявлении, как и в ходе самой пресс-конференции, Эйзенхауэр мучительно пытался оправдать действия правительства ссылками на то, что оно было в первую очередь озабочено созданием ракетного оружия и что отсутствие у Соединённых Штатов мощных ракетоносителей не может служить индикатором их отставания в военной области. Поскольку же использование спутников Земли в целях разведки или в качестве носителей ядерного оружия представляется пока делам отдалённого будущего, заявил он, правительство считало неэкономным тратить средства на проведение исследований в космическом пространстве. Поручая разработку и строительство ракеты для проекта «Авангард», оно, например, специально оговорило, что работа над этой ракетой ни в коем случае не должна мешать выполнению имеющей «самое первостепенное значение программы по созданию ракетного оружия».
На приёме в «Стейтлер-отеле», устроенном в честь английской королевы Елизаветы II, Эйзенхауэр, по словам обозревательницы Маргарет Хиггинс, произвёл удручающее впечатление на многих союзников Америки и даже на некоторых своих почитателей, когда, продолжая отстаивать «позицию спокойствия», попытался вновь вернуться к своим утверждениям, что «свободный мир», у которого «есть сила», настолько обогнал «коммунистические нации», что их было бы «просто смешно сравнивать между собой». Наконец 23 октября на обеде в «Уолдорф-Астория» он «выпустил целый залп сообщений о важных достижениях Соединённых Штатов в области науки и обороны». «Президент, — писала в связи с этим «Нью-Йорк геральд трибюн», — надеется, видимо, добиться таким образом сплочения народа, возродить его доверие к научной, оборонной и экономической программам страны».
Но, как должен был хорошо понимать и сам президент Эйзенхауэр, утверждения, будто Соединённые Штаты не отстают от Советского Союза, могли выглядеть убедительными только в том случае, если он имел бы возможность сослаться на соответствующие факты. Вследствие этого было обещано, что вслед за пресс-конференцией президент выступит с серией «ободряющих» речей и, опираясь на данные, которые к тому времени будут представлены ему, нарисует «истинную картину» американских успехов, способную поднять «быстро деградирующий моральный тонус страны».
Трудно сказать, представлял ли себе Эйзенхауэр, как нелегко будет выполнить обещание. Несмотря на то что Пентагон до предела ускорил темпы выполнения ракетной программы и даже заручился содействием некоторых конгрессменов в своих попытках добиться насильственного привлечения учёных к работе над военными проектами, Эйзенхауэру не было предложено ничего более определённого и значительного, чем разработанный группой фон Брауна жароупорный конус, якобы уже решивший проблему прохождения боеголовки ракеты сквозь атмосферу при её выходе на цель. Однако, даже оставляя в стороне справедливое замечание английского министра обороны Сэндиса о том, что было бы «неразумно думать, будто и русские не решили этой задачи», конус не мог служить убедительным доказательством успехов США, так как, во-первых, во время испытательного полёта вошёл в атмосферу под неправильным углом и это снизило его скорость по крайней мере до одной трети, а во-вторых, наличие жароупорного конуса не могло компенсировать отсутствие самой межконтинентальной баллистической ракеты, для оснащения которой он предназначался.
Ещё большие затруднения встретили поиски «космических» успехов. Несмотря на широковещательные заявления министерства обороны о проводимых интенсивных изысканиях возможностей запустить в космос «что-то большее и лучшее», чем советские спутники, например крупногабаритный сателлит-шпион, который мог бы держать под своим наблюдением всю поверхность земного шара, практически обозримый вклад Пентагона ограничивался пока двумя «выдающимися» событиями: поспешным награждением фон Брауна высшим военным орденом для гражданских лиц и доставкой с таинственными целями двух бурых медведей в ракетоиспытательный центр в Нью-Мексико.
Подобные потуги вызывали только насмешки. В американской печати появилась серия карикатур, высмеивавших правительство и военные власти, лихорадочно и широковещательно рекламировавшие теперь те самые «секретные военные достижения», которые ранее так тщательно скрывались от постороннего глаза. Представители Пентагона и Белого дома изображались на них спешно переписывающими старые надписи на табличках, густо расставленных вокруг ракетоиспытательных полигонов. Вместо: «Вход закрыт!», «Не разглашать!», «Секретно» и т. д. — на них теперь красовалось: «Добро пожаловать!», «Пожалуйста, не делайте из этого тайны!», «Не забудьте рассказать о виденном своим друзьям!», «Не запрещено, входите! Входите все!».
Трудности, связанные с поисками «ободряющих» фактов, привели к тому, что Эйзенхауэр оказался вынужденным несколько раз переносить дату своего первого выступления, которое, если верить американской прессе, ожидалось с не меньшим нетерпением, чем речь Ф.Д. Рузвельта о вступлении США во вторую мировую войну. Наконец по рекомендации вновь назначенного советника президента по вопросам психологической войны Ларсона в качестве окончательного срока было намечено 7 ноября. В комментариях прессы отмечалось, что президент «был осведомлён о значении этого дня для большевиков» и что в значительной степени именно это обстоятельство заставило его остановить свой выбор на указанной дате. Но и теоретики, и практики психологической войны просчитались. Появление 3 ноября второго советского спутника окончательно подорвало и без того подмоченный престиж Белого дома.
Рушившаяся «позиция спокойствия» усиленно подтачивалась к тому же её многочисленными противниками. Слабостью правительства, оказавшегося весьма уязвимым с точки зрения тактики межпартийной борьбы, не преминули воспользоваться руководители демократической партии. В отличие от Белого дома, вынужденного поневоле воздерживаться от раздувания военной истерии, они увидели в спутнике ту спасительную точку приложения сил, используя которую надеялись одержать победу над своими политическими конкурентами.
