Андрей Громыко - Памятное. Книга первая
Ходили мы в высокой болотной траве долго. Нам повезло.
— Гляди, — обрадованно закричал я, — вот оно здесь.
Лявон мигом оказался около меня. В гнезде лежало шесть больших утиных яиц и, как нам казалось, невероятно красивых. Мы их взяли.
Пошли дальше, но, как назло, больше ни одного гнезда нам не попалось.
— Может, хватит ходить? — предложил Лявон. — Лучше сготовим яичницу из тех, что у нас есть.
— Ладно, — согласился я.
— Ну и пир будет! — обрадовался он. — На каждого приходится по три яйца!
Получалось совсем неплохо. Тем более что аппетит у обоих разыгрался волчий.
— А на чем будем жарить?
— Как на чем? — ответил Лявон. — На сковороде. Я побегу, возьму ее дома. А ты сбегай за маслом или за салом…
Так и сделали.
Костер разожгли небольшой, но сковороду подогрели основательно.
Разбить яйца в кипящее масло проще простого… А масла положили столько, сколько по нашему представлению надо было, чтобы яичница не подгорела.
И в тот момент, когда я одной рукой подправлял солому, из небольшого кулька, который находился в другой руке, выпали почти все комочки сосновой смолы, — я их собирал для себя, просто так. А упали они прямо в кипящее масло.
Моментально смола стала таять и растаяла быстро. Костер мы потушили и на миг замерли перед произведением нашего кулинарного искусства. От него несло терпким запахом соснового бора.
— Ну и что же, — тихо сказал Лявон. — Все равно, давай попробуем.
Очень хотелось есть. Мы ели. Съели уже почти все, и вдруг я спросил:
— А что, если смола, которую мы съели, начнет там внутри твердеть?
Через некоторое время мы оба почувствовали себя плохо: нас сильно тошнило.
— Выживем или помрем? — спросил Лявон.
— Выживем, если не помрем, — ответил я.
«Помирать» пошли домой. Лег я на кровать и пролежал долго. Ночью меня вырвало. На следующий день встретил дружка. С ним приключилось то же самое.
— Знаешь что, — сказал он, — давай никому не говорить, как мы жарили эту яичницу.
— Давай, — откликнулся я.
Тошнота и побаливание у нас обоих появлялись еще в течение нескольких дней. А затем все пришло в норму.
Интересно то, что впоследствии ни Лявон, ни я не могли переносить запах смолы. Уже при виде этого дерева, особенно если оно с царапинами и с появившимися каплями смолы, нам становилось дурно. Мы поклялись, что больше никогда не только не будем ходить на добычу утиных яиц, но и вообще из таких яиц никогда не будем есть яичницы, даже приготовленной по всем правилам.
И много лет спустя, когда кто-нибудь заговаривал о смоле или я ее видел, то с улыбкой вспоминал детство и нашу яичницу, от которой шел аромат соснового бора.
Когда научился читать, то часто с книгой в руках в коротких перерывах между полевыми работами уходил в поле или в лесок, ложился на траву и мечтал. Обычно это было тогда, когда в школе не было занятий. Мечтал, задавал себе вопросы:
— Что такое звезды? Почему они светятся ночью? Почему считается, что бог живет на небе? Кто его видел?
И сам себе отвечал:
— Ведь его не видел никто из людей, которых я знаю. Задавал я этот щекотливый вопрос и бабушке Марфе.
— Кто видел бога? Она отвечала:
— Человек бога не может увидеть. Тогда я задавал ей другой вопрос:
— А как же тогда можно о боге говорить, коли его никто не видел?
На это она заявляла просто:
— Будешь все знать — скоро состаришься.
И этим самым давала понять, что разговор о боге закончен.
Другие взрослые, свои и чужие, говорили примерно то же, однако, чем моложе они были, тем добродушнее встречали детские вопросы. А некоторые заявляли, что человеку не дано все знать о боге, об этом тоже распорядился бог.
Один из жителей деревни, Михаил Шелютов, близкий наш сосед, придерживался вольнодумной точки зрения. Он заявлял и нам, малышам, и взрослым довольно мудрено:
— Существование бога под вопросом, и многие ученые не верят в то, что он есть.
Михаил часто засиживался на завалинке какого-либо домика и толковал со взрослыми и подростками о разных «высоких материях» — солнце, луне, звездах — и о заморских странах. Все слушали его с огромным интересом и понимали, что он много читал, хотя особого образования не получил. Но частые поездки в далекие города — иногда он нанимался там на работу и задерживался — давали ему возможность расширять кругозор, узнавать много интересного и в какой-то мере приобщаться к культуре.
— Откуда ты, дядя Михаил, так много знаешь? — робея, спрашивали его ребята.
— Читать умею, — весело отвечал он.
Питал я к нему большое уважение. Пожалуй, не в последнюю очередь под его влиянием я и мой сосед Вася, который был на год старше меня, твердо решили, что мы должны перечитать все библиотеки, которые находились в пределах досягаемости. Всех библиотек мы, конечно, не перечитали, но в некоторых, доступных нам, брали немало книг и поглощали их без разбору. Школьными программами эти книги не были предусмотрены. Таким помню себя в начальной школе, а затем и в семилетке.
Может быть, тем, кто рос в других условиях, трудно поверить, какое огромное влияние на наше развитие оказывали в детстве чтение книг и беседы с людьми, умудренными жизненным опытом. Иногда взрослые и не подозревают, как быстро ребята усваивают то, что узнают от старших. Но главное даже не в этом. Главное в том, что пробуждалось самостоятельное мышление у подростков, не говоря уже о юношах, притом задолго до того, как они начали слушать лекции преподавателей и профессоров.
Примерно лет с девяти я начал знакомиться с атеистической литературой. Брошюрки на эту тему стали появляться уже через год-два после революции. Заполучить их было нелегко, так как в нашей деревне они еще широкого распространения не имели и попадали больше в волостные библиотеки.
И все же в простейшем, общедоступном виде понятия атеизма стали знакомы и мне, и моим друзьям. Даже семья, в которой я родился и вырос, в общем-то в прошлом религиозная, в этом вопросе как бы раскололась — по возрастам.
Дед и бабушка остались, безусловно, верующими. Их дети уже, как правило, не молились, ограничивались тем, что иногда крестились перед тем, как сесть за стол. Да и к этой привычке они постепенно охладевали.
Что касается третьего — моего поколения, то оно почти не крестилось, за исключением разве одного случая в году — пасхи. Нам нравилось в этот день посещать церковную службу, во время которой красиво пел хор. Кто только подыскивал такие хорошие голоса!
Мальчишек привлекало в церковь и то, что там во время причастия давали попробовать чуть-чуть довольно вкусного, сладкого, как бы лекарственного кагора. Правда, как они считали, священник Василий Волтовский был человеком жадным, поскольку подносил лишь чайную ложку, да и то не всегда полную. Мальчишки перешептывались:
— Скупого священника, наверно, черт поддерживает.
У священника, или, как его в народе по-простому называли, попа, в нашей деревне имелась семья: попадья и две поповны — девочки приблизительно нашего возраста. Собрались мы, мальчишки, возле церкви и стали думать-гадать, как же ему «отплатить» за его скаредность. Один из нас, мой сосед Иван, предлагал:
— Давайте ему яму выкопаем за церковью, прямо на той дорожке, где он ходит. Пойдет и провалится.
Я ему возражал:
— А что твои родители скажут? А что, если в эту яму провалится не он, а попадья или, может, даже его дочки?
Но, видно, я убедить его не смог. Иван говорил непререкаемо:
— Ну и не надо, раз вы не хотите. Я сам все сделаю. Возьму лопату, приду сюда ночью и выкопаю яму.
На том мы и разошлись. Шли и гадали: отважится Иван на такое, покажет свою смелость или нет?
В ту ночь я почти не мог заснуть. Ворочался с боку на бок, лежал с открытыми глазами в темноте, но все думал: вот решительный Иван роет глубокую яму, вырыл, вот он, украдкой оглядываясь, уходит домой, вот сонный поп идет по тропинке и неожиданно проваливается куда-то в саму преисподнюю.
Утром, чуть свет, встал, вышел за ворота, смотрю, а там уже некоторые мои сверстники ждут меня. Тоже всю ночь, говорят, почти не спали.
Гурьбой мы бросились к церкви смотреть «ужасы», полагая, что там, в яме, уже сидит священник и зовет на помощь. Прибежали, но вокруг церкви стояла мертвая тишина. Царили мир и спокойствие. Ничего со вчерашнего дня не изменилось.
Видно, не решился храбрец Иван наказать священника, побоялся взять на душу такой грех…
Ленин и его помощники
…Октябрь 1917 года. Весть о революции разнеслась с быстротой молнии.
— Рабочие взяли власть в свои руки, — говорили крестьяне в нашей деревне. — Нам тоже надо идти по пути с ними, а помещикам теперь капут.
Детвора не понимала многих выражений. Что такое «власть»? Взрослые разъясняли. Как это — «идти по пути с рабочими»? Неужели по одной дороге, взявшись крепко за руки, пойдут дед Матвей и Михаил Шелютов, который для меня олицетворял образ рабочего человека? Зато, что такое «капут», мы знали хорошо: шла война, германец стоял и передвигался неподалеку, некоторые немецкие слова использовались в обиходе.
