Юрий Грачёв - В Иродовой Бездне. Книга 3
Так и Лева: держа страницы Святого Писания, он читал их стих за стихом и наслаждался чудными Божьими обетованиями, великими истинами, которые ведут в жизнь вечную. Ему казалось, что когда он был дома, он не так наслаждался Библией, не уделял ей первое место. Это, впрочем, так бывает, когда человек имеет в избытке хлеб. Он пересыщается, не чувствует его вкуса и аромата, не ценит хлеб, без которого не может жить.
Николай читал страницу за страницей, все подряд. Он не задавал Леве вопросов о непонятных местах, а поглощал все то, что открывалось его духовному взору, как величайшее, драгоценное и близкое сердцу. Ведь Нагорная проповедь Спасителя, Его жизнь, любовь к людям, поучения, крестная смерть и воскресение открывались перед ним впервые. Он никогда об этом не слышал, и теперь с благоговением читал и перечитывал чудное повествование.
А что же такое за книга Библия? — спросил он Леву.
Это собрание священных книг, которые показывают сотворение мира, человека, грехопадения, уход от Бога, терзание и мрак тысячелетиями людей, отступивших от Бога. Бог дает человеку закон, наставляет на верный путь и спасает через Иисуса Христа, как говорится во второй книге Библии — Новом завете.
— Как только выйду на свободу, буду искать Библию, — сказал Николай.
Проходили недели, месяцы тяжелой, голодной жизни в заключении. Война все продолжалась, но обессиленный, разбитый немецкий фашизм вынужден был отступать, оставляя сожженные и разоренные города и села.
Маруся продолжала писать все также бодрые письма. Из дома мать посылала аккуратно добрые весточки, полные любви и надежды. Срок Левы давно перевалил за вторую половину и приближался к концу.
Однажды, когда они с Николаем заканчивали обход, Николая срочно вызвали в УРЧ — учетно-распределителъную часть, — а потом к начальнику. Он вернулся сияющий.
— Лева, Лева, сегодня я еду домой! Дело пересмотрено Верховным судом, и я признан совершенно невиновным. Мне ясно, что Бог привел меня сюда только для того, чтобы я уверовал. Как я счастлив!
Лева поздравил друга с освобождением. Ему было очень грустно расставаться с ним. Ведь никого верующего в Бога не было вокруг.
Николай был первой ласточкой, вещающей о наступлении весны. Да, весна придет! Будет великое пробуждение народа русского. И кто знает, может быть, оно уже начинается. Может быть, там и тут холодные, мертвые люди уже пробуждаются, оживают, начинают молиться Богу.
Николай только искренно помолился Всевышнему, поискал правду, и глаза его открылись. И не нужно никаких споров, не осталось места для сомнений. О, если бы люди начали от души искать Бога, молиться Ему!
Быстро бы наступила весна, стали бы таять зло, ненависть, грех. И люди увидали бы друг в друге сестер и братьев, осознали бы себя детьми любящего Небесного Отца!..
Глава 10. Голод
«…и будут глады…»
Мтф. 24, 7
…Голод. Человек ест самого себя. Вначале он худеет, исчезает подкожно-жировой слой, уменьшаются мышцы, внутренние органы, истощается нервная ткань.
Сухо и кратко отмечают врачи в своих протоколах: алиментарная дистрофия 1-й, 2-й, 3-й степени. Авитаминоз, цинга, пеллагра. Изможденные, истощенные лежат дистрофики на койках.
Кто они? Заключенные.
— А вот ты едал борщ-то, да со ржаным хлебом? — спрашивает один больной другого.
— Едал — отвечает спрошенный и тоскливо смотрит куда-то в угол. — Как не едать, едал…
Третий поднимается и, словно оживившись, начинает рассказывать сон — что ночью сегодня он ел хлеб, такой вкусный хлеб, такой душистый, да с луком…
Все больные с жадностью слушают его рассказ и как бы ощущают запах этого хлеба, свежего, душистого.
— Да, я едал тоже… — говорит один, напрасно пытаясь приподняться на койке. Он поворачивается, вытягивается и остается неподвижным.
— А, кажись, он помер… — замечает один. — Позовите доктора.
Входит Лева. У него бледное, худое лицо. Он подходит к койке, на которой лежит больной, открывает зрачки, смотрит. Ниже опускает голову, щупает пульс на сонной артерии и уходит.
Умер человек. Умер «преступник». Смерть сюда заглядывает часто, но мириться с ней трудно.
Больные притихли. Но вот сосед умершего, крадучись, приподнимается, открывает тумбочку умершего и жадно ест оставшиеся после него крохи. С завистью смотрит на него другой.
Голод, страшный голод. Люди с трудом ходят на работу. Люди должны работать, отдавать все силы. Война… Все для фронта, все должно быть направлено к тому, чтобы дать больше продукции, перевыполнить план.
На ответственности Левы здоровье этой колонии заключенных, в которой он сам отбывает наказание. Когда Лева приходит на кухню, он проверяет не только чистоту, не только качество изготовленной пищи, но — проверяет каждый угол и всюду, где только можно, ищет запрятанные, украденные продукты.
Голод, и люди пытаются воровать, доставать через поваров крупу, рыбу, получить лишнюю тарелку супа, лишь бы насытиться.
Вот во время осмотра кухни он нашел искусно спрятанную в тряпках большую рыбу. Вызывает старшего повара. Лева дрожит, он бледен. Он не может сдержать себя и громко, на всю кухню, кричит:
— Что это такое? Опять тащите! Сколько раз я вам говорил. Ведь люди не получают того, что им причитается.
Старшая повариха, высокая седая женщина, стоит, опустив голову. Она молчит, молчат и другие повара.
Да и что они могут сказать?
А там, за столом, сидят и обедают ИТР — инженерно-технический персонал. Они смеются над возмущенным Левой, они знают, что все это бесполезно и кто, как не они, получают с кухни лучшие куски.
Лева ушел. Наливают обед и несут доктору. Хохочет бухгалтер:
— А вы ему пожиже налейте, пожиже, а то вернет назад. Всем известно, что, когда Леве приносят густой суп и много больше «второго», чем полагается, он возвращает все это назад и требует себе такую же порцию, какую получают рабочие, рядовые «работяги». Он мог бы питаться очень сытно, но он не может. Ведь все это — за счет других…
Он ведет прием. Под конец к нему зашла старшая повариха.
— Плохо мне, доктор, — говорит она. — Что-то спать стала неважно…
На глазах слезы. Лева внимательно осматривает ее и убеждается: полное истощение нервной системы.
— Спокойнее нужно быть, — говорит он.
— Все ругают, — замечает повариха. — Вот и вы на нас кричите. А что поделаешь? Ничего не поделаешь! Все тащат, а не дашь — зарежут.
Лева внимательно смотрит на нее: что тут поделаешь, чем поможешь? Он назначил ей бром, валерьянку, но душа говорит ему: «Хватит молчать, говори!» И Лева тихо спрашивает повариху:
— Скажите, вы верующая, вы верите в Бога?
— Да, — отвечает женщина, — я — староверка.
— Так вы знаете: грех воровать.
— Да, я знаю, — говорит повариха, на глазах ее блестят слезы.
— Так давайте молиться! — сказал Лева и встал. Встала и повариха и, крестясь, начала что-то тихо шептать.
— Господи! — сказал Лева. — Такой голод… Не дай верующему в Тебя грешить, воровать пищу у тех, кому она полагается…
На следующий день после приема в амбулатории к Леве снова пришла старшая повариха, — и на этот раз не одна, а со своей помощницей.
— Мы хотим слышать о Боге, — сказали они.
Он говорил им о Христе, о Его любви, а на следующие дни вечером после работы к нему пришли еще несколько человек, мужчин и женщин. Все хотели слышать о Боге. Пришла и руководительница КВЧ — культурно-воспитательной части. Она тоже хотела слышать о Христе.
После рассказов о Боге все молились. Каждый по-своему. Староверы как староверы, православные как православные, крестились, кланялись. И среди них молился и Лева. Молился, как умел, взывал к Богу, Которого он знал как Спасителя, как Вождя жизни, ради Которого он и находился здесь.
Невозможное стало возможным. То, что не удавалось Леве сделать на кухне, что не могло сделать там начальство — административными мерами устранить воровство, — было устранено. Повара, работники кухни стали честными людьми.
Вот к Леве прибегает одна из поварих, и в ее глазах светится какая-то особенная радость.
— Вы знаете, что произошло? — спрашивает она. — Приходит ко мне один из этих бандитов и говорит: «Давай мясо». Я ему раньше всегда давала, ничего не поделаешь. А тут говорю ему смело: «Не могу дать. Получил свою порцию, и все. Больше на тебя не выписано». А он вскипел, как зверь, выхватил нож и прошипел: «Зарежу!» Все тут остолбенели кругом. Я испугалась, а потом как закричу: «Господи, защити!» Он повернулся и ушел. А мне на сердце стало легко и совсем не страшно…
Боролись с голодом всячески, но он продолжал свое дело. Люди требовали пищи, слабели. Лева делал все, что мог, чтобы поддержать их через лечебное учреждение, команды выздоравливающих и т. п.
