Михаил Докучаев - История помнит
То, что И.В.Сталин верил ОГПУ-НКВД, в этом нельзя сомневаться. Возможно, это и дало повод сначала Ягоде, а затем и Ежову обходить его в отдельных, а потом и во многих случаях. То, что делалось в центре, было на виду у всех, а что творилось в других регионах страны, могло и не доходить до Сталина. К тому же Ежов обладал очень большими полномочиями как председатель Оргбюро, секретарь ЦК ВКП(б), Председатель центральной контрольной комиссии при ЦК ВКП(б) и нарком внутренних дел страны. Это давало возможность его подчиненным на периферии выступать с позиции диктата в отношении местных партийных и советских органов и их руководителей, что и создавало обстановку страха и боязни, выхода из-под их контроля, производства беззакония и насилия над советскими гражданами.
Другой причиной сложившейся в то время обстановки в органах госбезопасности являлся подбор кадров на руководящие должности по принципам личной преданности и национальной принадлежности, что создавало внутри них определенные кланы и даже мафии. Начало этому, как говорилось выше, положил Ягода, который назначал на руководящие должности и ключевые подразделения ОГПУ-НКВД лиц еврейской национальности, с которыми ранее был в хороших личных и служебных отношениях.
Он окружил себя такими людьми, которые были близкими друзьями Троцкого и по его указаниям творили беззаконие. Они направляли свои стрелы в первую очередь против высоких советских руководителей, таких, как: С.М.Киров, В.В.Куйбышев, В.М.Молотов, К.Е.Ворошилов, и, несомненно, против И.В.Сталина.
Складывалось положение, когда основная масса чекистов честно, добросовестно и с риском для жизни выполняла возложенные на них трудные и почетный задачи по обеспечению государственной безопасности страны, мафия делала свое черное дело.
Все это хорошо разглядел Н.И.Ежов, когда был назначен на пост наркома внутренних дел. Он быстро убрал всех приближенных Ягоды, в течение двух лет освободил от них почти все руководящие должности и назначил на их место своих людей из числа партийного аппарата. Учитывая, что евреи занимали 90% всех руководящих должностей в НКВД, можно себе представить, какую огромную работу Ежов провел в течение столь короткого отрезка времени, будучи наркомом этого ведомства.
Идею борьбы с засильем евреев в государственном и партийном аппарате Ежов умело и методически доводил до Сталина. Он не раз сообщал ему, что со времен революции почти на всех высоких должностях находились евреи, что у всех высших советских руководителей, кроме В.В.Куйбышева, жены были еврейской национальности и связаны с сионизмом.
В результате Ежов методически подогревал у Сталина ненависть к евреям, о чем наглядно свидетельствует в своих воспоминаниях его дочь Светлана Аллилуева: “До войны Сталин не высказывал своей ненависти к евреям. Это у него началось позже, после нее, но и раньше он не питал к ним симпатий”.
Впоследствии Сталин скажет дочери: “Сионисты подбросили тебе первого мужа” и на ее возражение: “Папа, да ведь молодежи это безразлично”, — заявит сердито: “Нет, ты не понимаешь, сионизмом заражена вся их нация и все поколения, и молодежь”.
Несомненно, что информация Ежова и дошедшее до него враждебное отношение Троцкого глубоко запали в душу Сталина и посеяли неприязнь к евреям и ненависть к сионизму.
Однако Ежов и его сподручные тоже зашли слишком далеко. Волна доносов и шпиономании захлестнута и их. Стали появляться открытые возражения и протесты против незаконных действий НКВД. Отдельные руководители и общественные деятели прямо стали заявлять Сталину о произволе работников госбезопасности. Особенно настойчиво требовали покончить с этим Орджоникидзе, Каминский, Шолохов. Нужно сказать, что такая реакция оказала свое воздействие, и с конца 1938 года процесс репрессий заметно спал. Но Сталин слишком доверял органам НКВД, и результатом этого явилось самоубийство Орджоникидзе.
Ежов и его близкое окружение, без сомнения, понимали, что рано или поздно им придется нести ответственность за свои грязные дела и беззаконие. Ежов стал сильно пить и скоро превратится в алкоголика. В таком состоянии он не имел права занимать столь высокое положение и был весьма опасен. Поэтому он был арестован и расстрелян. Над ним не было ни суда, ни следствия. Не было также никакого сообщения о его конечной судьбе. Он просто был убран со сцены, и на смену ему пришел великий проходимец, скользкий, льстивый и коварный Лаврентий Берия.
Сталин, желая иметь рядом с собой близкого по национальности человека, совершил большую ошибку, выдвигая на пост наркома внутренних дел Берию. Он не учел его прошлого, а возможно, и не хотел принимать его во внимание, потому что на этом месте ему нужен был свой человек. Прошлое Берии в этом случае отходило на задний план. Мало ли чего было в прошлом у многих советских руководителей. Микоян, например, остался по каким-то причинам в живых один из двадцати семи бакинских комиссаров. Двадцать шесть комиссаров англичане расстреляли, а Микояна оставили в живых. И сейчас Микоян прекрасно работал на посту наркома пищевой промышленности. Поэтому связь Берии с мусаватистами и английской разведкой рассматривалась, по-видимому, не таким уж большим криминалом.
Берия был нужен Сталину по одной весьма важной причине. К этому времени Сталин в течение шести лет был один. У него не было жены, дети были малолетними. Старший сын Яков жил отдельно. Вокруг Сталина создалась своего рода пустота. Кроме работы, он ничего в жизни не знал. Редкие посещения театров, просмотры кинокартин, которые он очень любил, не могли заменить ему личного общения. Друзей осталось мало. После смерти жены родственники и близкие стали избегать его. Многие из них были арестованы, и Сталин поверил в доносы на них.
Обо всем этом очень ясно пишет его дочь Светлана в своих воспоминаниях: “С возрастом отец стал томиться одиночеством. Он уже был так изолирован от всех, так вознесен, что вокруг него образоваться вакуум, не с кем было молвить слова”.
В другом месте дочь по этому поводу говорит: “Он был еще не ожесточен идейно против всего мира, но он видел всюду врагов, что было его патологией. Это была мания преследования от ощущения одиночества”.
К 1938 году И.В.Сталин в течение более 20 лет находился на высоких партийных и государственных должностях. 15 лет из них он являлся первым лицом в партии и государстве, на его плечах лежала великая страна, в которой проходили бурные процессы, жестокая классовая борьба. Он хорошо знал, что многие старые большевики, военные и просто противники не могли примириться с тем, что он оказался в таком высоком положении. Они не терпели его и всеми средствами хотели убрать со своей дороги, освободить партию и народ от этого русского грузина, который, лавируя между ними и сталкивая их между собой, всегда брал верх и, главное, твердо вел страну по ленинскому пути к социализму.
К нему поступали многочисленные сигналы о готовящихся покушениях на него. Об этом свидетельствовал почти каждый подсудимый на процессах. Хотя он не жил в постоянном страхе за свою жизнь, все же он не выбрасывал из головы возможностей покушений на него.
В этой связи он верил и с уважением относился к своей охране, которую возглавлял генерал-лейтенант Н.С.Власик. Он видел, какие меры безопасности принимает он во всех местах его пребывания и особенно на трассах проезда. “Старая дружба, — думал Сталин, — самая верная”. Власик полностью отвечал его требованиям, и это было надежной гарантией его безопасности.
Таким же верным был и Поскребышев, неутомимый труженик, отдавший долгие годы работе в качестве секретаря Сталина. Иосиф Виссарионович хорошо понимал, что от этих ближайших помощников зависело многое в его личной безопасности и обслуживании, создании благоприятной рабочей обстановки. И как бы в благодарность за это порой устраивал для них застолья в узком кругу прямо у себя в кабинете, позволяя им быть раскованными, а сам вел себя просто и по-дружески.
Однако Сталин все же иногда с подозрением относился к своему ближайшему окружению, и это замечали даже члены Политбюро. По-видимому у него стали развиваться болезненные симптомы, какие присущи многим руководителям такого уровня.
На прогрессирование подобного состояния у Сталина определенное влияние оказали массовое раскрытие органами НКВД шпионских и террористических групп и произведенных ими диверсионных акций, доклады о негативных высказываниях о нем со стороны близких людей и даже родственников. Как вспоминает дочь, однажды он серьезно и зло заявил ей: “У тебя тоже бывают антисоветские высказывания”. То же самое было сказано и в отношении сестер жены: “Болтают много, слишком много, и это на руку врагам”.
В результате докладов Ежова, а потом и Берии у Сталина складывалось отрицательное мнение о людях, которых он знал многие годы. В это же время, пишет Светлана Аллилуева, “отец не терпел, когда вмешивались в его оценки людей. Если он выбрасывал какого-либо давно знакомого из своего сердца и если переводил уже в душе этого человека в разряд врагов, то невозможно было заводить с ним разговор об этом человеке. Сделать обратный перевод его из врагов, из мнимых врагов назад, он не был в состоянии и только бесился от подобных попыток”[61].
