Николай Байбаков. Последний сталинский нарком - Выжутович Валерий Викторович

И сел. И всё. Вопрос был снят».

Увлекательно, эмоционально, с некоторым даже вдохновением Гриненко рассказывала, как проходила реформа на ее родном «Красном Октябре»:

«У себя на фабрике мы досконально изучили географию всего Союза и вместе с районным отделением Госбанка проанализировали сроки документооборота по стране. Например, мы точно знали, что если Москве мы отгрузили товар сегодня, то завтра получим деньги, из Смоленска оплаченный счет придет через три дня и так далее. Мы знали всё: откуда деньги придут через неделю, откуда — через десять дней. Наши специалисты придумали очень удобную и наглядную схему-график, которую разбили по дням и месяцам, обозначив всех наших получателей. По ней смотрим: 1-го числа, допустим, Москве отгрузили продукции на 1 миллион рублей. Записываем на 2-е число: “Москва — 1 миллион”. Из Владивостока поступление придет через пятнадцать дней. Пишем на 15-е — такой-то счет, такая-то сумма. И бухгалтер, когда идет в банк получать счета, выписки, знает, что 2-го числа мы должны получить из Москвы миллион, 4-го — из Смоленска сто тысяч. Но поступлений нет. Сразу звонки в местные банки — в чем дело? Получили ли счета? Ведь товар поступил, так почему его не оплатили? Знаете, мы потом благодаря этой схеме получали все деньги буквально день в день и имели четкую картину финансового состояния фабрики».

До реформы «Красный Октябрь» по плану должен был ежегодно реализовывать 60 тысяч тонн сладостей на 176 миллионов рублей. От государства фабрика получала 4 миллиона рублей в год на зарплаты и минимальные (не больше 1 % от годовой зарплаты) премии. Когда требовалось оперативно купить что-то для работы, хотя бы канцелярские скрепки, швабру или гаечный ключ, товарный чек не мог превышать сумму в пять рублей. И вот пришла самостоятельность. Вместо 5 рублей разрешили тратить 100, а главное — 10 % прибыли оставлять на предприятии. Из сверхплановой прибыли можно было оставить 25 %, но министерство всегда спускало напряженный план, чтобы исключить значительное его перевыполнение.

Один из первых результатов реформы: в 1966 году у фабрики «Красный Октябрь» появилась новая марка шоколада — знаменитая «Аленка». Еще через год поступил в продажу шоколад «Седьмое небо». Потом — «Вдохновение». Шоколад сделался доступнее, перестал быть диковинкой.

Возможные ловушки на пути реформы были видны заранее. В том же докладе на пленуме Косыгин говорил, что обществу не безразлично, за счет чего, каким путем и при каких условиях увеличивается прибыль: «Всякие попытки получать прибыль за счет обхода государственных цен или повышения их, нарушения установленного ассортимента и стандартов являются антигосударственной практикой».

О том, что такие попытки предпринимались, премьер знал. И не только по докладам. Рассказывают, что Алексей Николаевич имел привычку иной раз остановить машину, зайти в магазин и посмотреть, что там на прилавках и почем. Так, однажды он заглянул и в столичный «Дом фарфора» на Ленинском проспекте. Цены его удивили. «Директор магазина уверял его, что все в порядке, но отец усомнился, — вспоминала Людмила Алексеевна Гвишиани-Косыгина, — и, приехав на работу, позвонил в Комитет народного контроля. После проверки выяснилось, что цены действительно были незаконно завышены».

«Незаконно завышенные цены» — это внерыночное понятие с головой выдавало половинчатость реформы. Добавляло в нее «социализма» и всесильное Политбюро, по настоянию которого начали возвращать отмененные было плановые показатели, забирать в бюджет «свободные остатки прибыли». Байбаков и мобилизованные им специалисты Госплана выступали против того, чтобы выполнение плана засчитывалось лишь после удовлетворения всех заказов потребителей.

Многие рифы, на которые натолкнется экономика в ее чуть более свободном плавании, обсуждались еще на стадии дискуссий. «Предстоящая реформа выдвигала и ряд серьезных проблем, — рассказывал первый секретарь Московского горкома партии Николай Егорычев. — Предварительный анализ показывал, например, что новые методы планирования и экономического стимулирования приведут к быстрому росту производительности труда, а следовательно, и к увеличению фонда заработной платы в стране, что на первый взгляд — явление положительное. Однако расчеты приводили к тому, что рост этот будет идти опережающими темпами в промышленности средств производства (группа “А”), где имелись значительные неиспользованные резервы и темпы развития которой постоянно были выше, чем предприятий легкой и пищевой промышленности (группа “Б”). А ведь именно предприятия группы “Б”, а также сельское хозяйство должны были обеспечить товарное покрытие прироста денежной массы у населения. Даже в Москве резервов роста производства было мало. Большинство предприятий этих отраслей устарело, работа на них шла в три смены, условия труда были тяжелые. Возникла идея провести реформу в два этапа — сначала в отраслях промышленности группы “Б”, что позволило бы создать необходимые условия для увеличения товарной массы, и только после этого приступить к реформе на остальных предприятиях. О предложении москвичей я говорил на пленуме ЦК. В перерыве А. Н. Косыгин встретил меня в фойе Свердловского зала и, одобрительно отозвавшись о моем выступлении, сказал, что я напрасно поднял вопрос о трудностях товарного покрытия прироста фонда зарплаты. Мне стало ясно, что эта проблема обсуждалась руководством Центрального Комитета и ее решено было на пленум не выносить. Зная, как тщательно Совмин готовился к реформе и как хорошо сам Косыгин владел всеми тонкостями финансов, торговли и производства, я спросил его, а разве он не ставил этот вопрос на Президиуме ЦК? Он промолчал, давая тем самым понять, что так оно и было».

Дело в том, что потратить заработанное на реконструкцию или строительство ни одно предприятие не имело права, это не входило в условия реформы. Прибыль можно было пустить только на увеличение зарплаты, на которую в магазинах нечего было купить. А что есть возрастание денежной массы в отсутствие товарного покрытия? Это возгонка инфляции. Иначе говоря, у населения появились «лишние» деньги. Одним из способов «изъять» их стала реконструкция Московского автозавода им. Ленинского комсомола и увеличение выпуска «Москвичей». Решение о реконструкции принималось в сражении на Президиуме ЦК. Секретарь ЦК КПСС Фрол Козлов (а он был тогда вторым человеком в партийной иерархии) заявил, что «если бы у нас был тонкий стальной лист, то мы стали бы выпускать больше комбайнов, а вот москвичи предлагают заниматься несерьезными делами». Косыгин и Микоян решительно возразили Козлову: народу надо давать не только водку, но и легковые автомобили, холодильники, радиоаппаратуру и другую сложную технику; потребности людей быстро растут, и в их удовлетворении наша страна все более отстает от Запада. В конце концов было принято решение в пользу «Москвича».

Тогда же, во второй половине 1960-х, в СССР появились и «Жигули». «Алексей Николаевич [Косыгин. — В. В.] возвратился из Италии, — вспоминал Владимир Новиков, тогда зампред Совмина, курировавший строительство ВАЗа, — доложил на Политбюро о переговорах и через день, вызвав меня, спросил, как я смотрю на то, чтобы с помощью итальянцев построить завод легковых автомобилей. Я ответил, что идея очень хороша. Мы и в этой отрасли беспросветно отстали от других стран. Ведь линия Хрущева была на общественный транспорт, и поэтому производство легковых машин практически не развивалось. Не было разработанной подходящей модели, специального оборудования для этих целей, и много лет ничего не строилось. На Горьковском автозаводе выпуск составлял менее 100 тысяч машин в год, добивали устаревшее оборудование на объединении “Москвич” с его мизерным объемом производства, немного производили в Запорожье, около 20 машин делали для крупного начальства на заводе имени Лихачева в Москве — вот и все наши “успехи”. В итоге производили ежегодно около 300 тысяч легковых автомашин, в то время как США перешагнули за шесть миллионов. Япония делала более трех миллионов машин в год, а мы топтались на месте».