Никита Хрущев - Воспоминания. Время. Люди. Власть. Книга 1
Однажды, когда я поздней осенью 1939 года приехал в Москву, Сталин пригласил меня к себе на квартиру: «Приезжайте, покушаем. Будут Молотов и Куусинен». Куусинен[257] работал тогда в Коминтерне. Приехал я в Кремль, на квартиру к Сталину. Начался разговор, и по его ходу я почувствовал, что это – продолжение предыдущего разговора, мне неизвестного. Собственно говоря, речь шла о реализации принятого решения – о предъявлении Финляндии ультиматума. Договорились с Куусиненом, что он возглавит правительство только еще создающейся Карело-Финской ССР[258]. Карелия до этого была автономной республикой, входившей в состав Российской Федерации. Новая союзная республика должна была, по замыслу Сталина, объединить Карелию и «освобожденные» районы Финляндии в единой государственной структуре.
У Сталина сложилось такое мнение, что после того, как Финляндии будут предъявлены ультимативные требования территориального характера и в случае, если она их отвергнет, придется начать военные действия. Я, естественно, Сталину не возражал. Более того, я, как и он, считал, что это в принципе правильно. А насчет войны с Финляндией думал: достаточно громко сказать им, если же не услышат, то разок выстрелить из пушки, и финны поднимут руки вверх, согласятся с требованиями. Сталин заметил: «Сегодня начнется это дело».
В Ленинград заранее послали Кулика[259] для организации артиллерийского обстрела финляндской территории. Мы сидели у Сталина довольно долго, ожидали часа истечения ультиматума. Сталин был уверен, и мы тоже верили, что не будет войны, что финны в последнюю минуту примут наши предложения, и тем самым мы достигнем своей цели без войны, обезопасим страну с севера. Финляндская территория и ее естественные ресурсы нас не интересовали, ибо мало что дополняли к нашим необъятным просторам. Финляндия богата лесом, но не может же она равняться с нами. Не это нас привлекало. На первом плане стояли вопросы безопасности: повторяю, Ленинград находился под прямой угрозой. Потом позвонили, что мы все-таки произвели роковой выстрел. Финны ответили артиллерийским огнем. Началась война. Говорю это потому, что существует и другая трактовка событий: дескать, финны выстрелили первыми, а мы вынуждены были ответить. Но ведь это всегда, когда начинают войну, говорят о другом, что выстрелил первым он. В былые времена, как свидетельствует история, войны начинались иначе. Сейчас подобное увидишь разве что в опере: как театральным жестом один бросает перчатку, а другой ее поднимает, и начинается дуэль. В наше время войны, к сожалению, начинают по-иному. Возникает вопрос: имели ли мы юридическое и моральное право на свои действия? Юридически, конечно, не имели права. С моральной же точки зрения желание обезопасить себя и договориться с соседом оправдывало нас в собственных глазах.
И вот началась война. Я уехал через несколько дней на Украину. Мы были уверены, что если финны приняли наш вызов и развязалась война, причем в ней участвуют несоизмеримые величины, то вопрос будет решен быстро и с небольшими потерями для нас. Так мы думали и так хотели, однако история показала затем совсем другое.
Война оказалась довольно упорной. Финны проявили большую воинственность и большие военные способности. У них была хорошо организована оборона, и наши попытки пробиться через Карельский перешеек, самый короткий путь к ним, ни к чему не привели. Перешеек сначала оказался нам не по зубам. Там обнаружились неожиданно для нас хорошие железобетонные укрепления, удачно расположенная артиллерия, и мы наткнулись на неприступную крепость. В результате там полегло наших войск значительно больше, чем предполагалось по плану решения этого вопроса военными методами. Боевые действия затянулись до глубокой зимы. Тогда было решено обойти укрепления Карельского перешейка и ударить севернее Ладожского озера, где, видимо, у финнов таких укреплений не было. То есть мы хотели зайти с тыла. Когда же попытались сделать это, то там выявились еще более сложные условия, связанные с особенностями природной местности и климата. Финны – люди Севера, хорошие спортсмены, прекрасно держатся на лыжах. Наши войска столкнулись с подвижными подразделениями лыжников, вооруженных автоматическим оружием высокой скорострельности. Возник вопрос о том, чтобы и наши войска срочно поставить на лыжи. Но сделать это было не так легко. У нас воевали обычные, нетренированные красноармейцы. Вспомнили мы и о физкультурниках, но их имелось немного, хотя собрали их из Москвы, с Украины и из Ленинграда. Провожали мы их довольно торжественно, ибо была уверенность, что наши физкультурники «приедут и победят». А они почти все там погибли. Не знаю точно, сколько их возвратилось с той войны.
Сталин негодовал. Военные объясняли ему, что они не знали об укреплениях на Карельском перешейке – «линии Маннергейма», и стали обвинять во всем нашу разведку. Все это слилось в главное обвинение Ворошилову. Ведь он был наркомом обороны. За военные неудачи обвинять, собственно, больше и некого было. Не Сталина же. Ворошилов, значит, виноват, не предусмотрел, не разработал и т. п. Начальником Генерального штаба был тогда Шапошников[260]. Его люди занимались разработкой плана операции против Финляндии и занимали высокое положение в войсках. На Шапошникова же смотрели как на видного специалиста, хотя сам он решающего голоса не имел. Скорее у него был совещательный голос. Решал тогда от имени РККА военные вопросы Ворошилов.
То были страшные месяцы и по нашим потерям, и в смысле перспективы. Возьмем наш Военно-Морской Флот, который действовал на Балтике против финляндского. Казалось бы, соотношение должно быть отнюдь не в пользу финнов. Но наш флот действовал плохо. Вот один из случаев. При мне докладывали Сталину, что плыл по морю шведский корабль. Наши приняли его за финский, подводная лодка попыталась потопить его, но не сумела. А немецкие моряки это наблюдали и, чтобы уколоть нас, предложили помощь.
Сталин сказал нам: «Посол Германии Шуленбург передал предложение от Гитлера: если мы встречаем затруднения в борьбе против финнов на Балтийском море, то немцы готовы оказать содействие…» Сталин, разумеется, отказался, но буквально пришел в замешательство в результате этого случая, образно выражаясь, посерел. Можете себе представить! Будущий враг так нас оценивает. Открыто предлагает: «Давайте попросту отбросим всякие правовые соображения. Раз началась война, то надо использовать все с тем, чтобы в кратчайший срок решить задачу, поставленную перед военными силами». Гитлер демонстрировал нам наше же бессилие. Хотел, чтобы мы сами признали это, приняв его помощь.
В советском руководстве нарастала тревога. Пока не такая уж сильная, но нарастала. Как бы не померк ореол непобедимости Красной Армии. Как у нас тогда пели? «Если завтра война, если завтра в поход, будь сегодня к походу готов». Заронились семена сомнения. Если мы с финнами не сможем справиться, а вероятный противник у нас более сильный, то как же с ним тогда будем справляться? Нашими войсками на Карельском перешейке командовал Мерецков[261], севернее командовали другие[262]. Приходит ко мне Тимошенко и говорит: «Меня вызывают в Москву, наверное, поеду на Финляндский фронт». Уехал он и действительно возглавил все войска Северо-Западного фронта для прорыва «линии Маннергейма». Вновь решили главный удар не наносить с севера, в обход, а бить в лоб, разбить укрепления на Карельском перешейке и тем самым решить исход войны. Хорошо помню, как Сталин с горечью, грустью и иронией рассказывал мне, как протекала война с Финляндией севернее этого перешейка: «Там глубокие снега, идут по ним наши войска, в частях много украинцев, воинственно настроенных: “А де тут хвинны?” Вдруг сзади раздаются очереди из автоматического оружия. Наши люди падают. Это финны избрали такую тактику борьбы в лесах, забирались на сосны, прикрывались ветками, надевали белые балахоны и становились совершенно незаметными. Наши подходят, а их расстреливают в упор с деревьев. Таких стрелков прозвали там “кукушками”. И опять “твои” спрашивают: “Де же, де те зегзицы?” Пришлось вести с “кукушками” специальную борьбу, тренировать против них наших стрелков. Но на все это требовалось время, и учеба стоила нам большой крови».
Началась перезадуманная операция. Пересмотрели и тактику лобового удара, сосредоточили (почему же это сразу не сделали?) нужное количество артиллерии, самолетов, всего, что необходимо, и организовали новый удар. Разбили финские доты, перед мощной артиллерией они не устояли. Авиация тоже сыграла положительную роль. Сталин говорил об этом так: «Вот налетала на них наша авиация. Задание ей было: преградить финнам подвоз к фронту боеприпасов и снаряжения, то есть вывести из строя железную дорогу, разбомбить мосты и расстрелять паровозы с самолетов. Тактически это, конечно, правильно. Столько мостов там разбили, столько паровозов вывели из строя, что, казалось бы, финнам одни лыжи остались. Но нет, подвоз средств у них продолжается».
