Александр Ильин - Геннадий Зюганов: «Правда» о вожде
Афанасьев вызвал Губарева, тот сообщил мне; мы — торжествовали.
Но тут с юга поступил совет не торопиться с публикацией, а послать на Байкал комиссию во главе с секретарем и завотделом ЦК КПСС Б.Н. Ельциным. Комиссию сопровождал министр ЦБП М.И. Бусыгин, они ехали на Байкал и вокруг него в одном спецпоезде. Известно, как наши министры, да и местные руководители, умели и умеют принимать и сопровождать дорогих гостей…
В это время в “Известиях” все-таки пробил стену молчания Валентин Распутин. Его большая статья — беседа с Бусыгиным произвела на всех нас громадное впечатление. Можно было только позавидовать коллегам! Не станешь же, в самом деле, там и сям плакаться, что у нас в “Правде” давно лежат два “куска” “По обе стороны Байкала”…. Тем более, Минбумпром подверг статью известного писателя бюрократическому обстрелу: все это, дескать, не так, как пишет Распутин, этого я ему, как министр, не говорил. На страницах “Известий” завязалась оживленная полемика, местные издания, научно-популярные журналы также время от времени терзали запретную тему. А “Правде” было предписано столь долгое молчанье.
Помог случай. Узнав о плачевном состоянии толстовской Ясной Поляны, какой-то забугорный фонд милосердия предложил выделить крупную сумму на сохранение знаменитой усадьбы гения русской и мировой литературы. Самолюбие “вождей КПСС” было задето. Егор Кузьмич Лигачев, тогда второй секретарь ЦК, срочно созвал совещание, на которое пригласили и редактора “Правды”. Газету представлял Владимир Губарев.
Егор Кузьмич распушил министров Союза ССР, в том числе химпрома, минудобрений и других, приказал в кратчайший срок представить в ЦК план природоохранных мер по Ясной Поляне.
— А разве лишь Ясная Поляна нуждается в защите? — сказал вполголоса представитель “Правды”. — У нас уже два года лежит статья в защиту Байкала. Почему бы ее не напечатать?
Егор Кузьмич, недовольный, что его перебивают, хоть и вполголоса, тем не менее услышал правдиста:
— Кстати, а почему статья до сих пор не напечатана? Мы же, я помню, принимали решение.
Словом, пока Володя Губарев ехал до редакции, главному редактору Афанасьеву последовал звонок от Зимянина, секретаря ЦК: найдите и представьте статью по Байкалу.
Срочно разыскали меня; я “случайно” сберег и нашел гранки давно рассыпанной статьи; по команде главного их без промедления набрали, вычитали, тиснули “на сухой” и в тот же вечер с курьером переправили Зимянину. Через два дня первая часть статьи “По обе стороны Байкала”была напечатана в “Правде”, окончание — в следующем номере.
Количество откликов было ошеломляющим: оказывается, тысячи и тысячи людей беспокоила судьба “Священного Байкала”, многим известного прежде разве что по старинной застольной песне “Бродяга к Байкалу подходит…”
Все это я рассказываю к тому, что, когда мы впервые познакомились с Валентином Распутиным, у нас уже был взаимный интерес, общая тема — Байкал.
Я позвонил ему в Иркутск; с первого раза связаться не удалось — пришлось обращаться к нашему собкору Володе Ермолаеву, которого Валентин Григорьевич знал и, надеюсь, ценил за святую привязанность теме Байкала. Через Володю я заказал Распутину статью, он обещал привезти ее в Москву и вскоре позвонил мне в редакцию:
— Извините, статью не успел закончить, но обязательно допишу здесь, в Москве. Еду в ФРГ с группой писателей, но статью напишу до поездки. Давайте созвонимся.
Распутин остановился в гостинице “Москва”. В назначенный час на редакционной машине подъезжаю к серому бесформенному зданию в центре Москвы, поднимаюсь на не
помню какой этаж, стучусь в номер Валентина Распутина. Я одет в новое светло-серое зимнее пальто, с каракулевым воротником, в шапке того же светло-серого цвета. Мне открывает дверь добродушный человек шукшинского типа: застенчивый, домашний,
совсем не похожий на прославленного писателя.
— Вот, — поясняет Валентин Григорьевич, — это я успел написать дома, а это -набросал прямо здесь. Может быть, неудачно — я не привык делать что-то наспех. Хотя, как и вы, был газетчиком.
Вы уже выступали в “Правде”?
— Как-то все не получалось. Один раз заказали, не напечатали. В другой раз я не сумел….Вы думаете, “Правда” это напечатает?
Не сомневаюсь. Удивительно, что писатель Распутин до сих пор ни разу не печатался в “Правде”. Давно пора!
— Вы на машине? — спрашивает Валентин Григорьевич. — Извините, но я спешу. Надо еще заехать на улицу Чкалова, поменять валюту.
— Я вас завезу.
Он надевает куртку, слишком легкую не только по сибирским, но и по московским морозам, лыжную шерстяную шапочку:
— Я готов.
В своем буржуйском зимнем пальто, в каракулевой шапке я кажусь себе дешевым пижоном в компании с писателем, европейски известным, который едет в Европу в куртке для подростка из неблагополучной семьи…
Так случилось, что в номере “Правды”, где планировалось напечатать статью Валентина Григорьевича, стихийный поток официоза вытеснил все, кроме самой необходимой информации, в основном тоже обязательной. Но статья Распутина “Что имеем..” была напечатана без сокращения, хотя и занимала большую часть шестой, последней полосы.
Мне чрезвычайно дорого вспоминать, что позднее, когда я тяжело заболел, Валентин Григорьевич, наведавшись в Москву, хотел приехать ко мне в больницу, что он не раз откликался на просьбы редакции “Правды” высказать свои суждения по каким-то, прямо скажем, мелким газетным поводам. Валентин Распутин числился в созданной по выступлениям “Правды” и других газет комиссии ЦК и правительства СССР по Байкалу, но, сколько я помню, едва ли появлялся на ее сборах в здании Госплана по улице Маркса, 1 (ныне — Охотный ряд, Государственная Дума России). И никогда, никогда он не опускался до мелочевки, до политической скабрезности, от чего, к сожалению, не застрахованы даже очень крупные личности и очень громкие имена.
Впрочем, к этому мы еще вернемся.
Можно, конечно, гордиться, что первому из правдистов мне удалось поспособствовать явлению слова Валентина Распутина со страниц нашей газеты. Но я не столько горжусь, сколько грущу. Оттого, что и я, и мои коллеги — в первую голову Виктор Кожемяко — дали так мало реальных возможностей замечательному русскому писателю высказать наболевшее со страниц “Правды”, к которой тогда прислушивались на всех этажах власти…
(Потом Валентин Распутин станет постоянным автором“Правды”, но это будет уже в годы уродливых “реформ”. Здесь же хочу рассказать об одном эпизоде еще советских времен).
Наверно, виной тому не столько наша журналистская небрежность, привычка мерить жизнь текучкой очередного номера газеты, но и суровая проза правдинских будней с ее малопонятными постороннимзигзагами и противоборствами.
Тут нельзя не вспомнить один тягостный эпизод, до сих пор тяжелым камнем оставшийся в моем чувстве-сознании.
Он связан с традиционно обязательным спецномером “Правды” к Дню печати, когда страсти иной раз накалялись до предела. Должен сказать, требования к тематическим подборкам и блокам в той, старой “Правде” бывали фантастическими. Надо было и дать общую картину “свободы печати” в СССР, ее многообразия, с обязательным представлениемместной прессы, едва ли не стенгазет, и в то же время — привлечь известные имена, крупные величины из писателей первой десятки — двадцатки, начинавших блистательное восхождение в большую литературу из неприметной газеты где-нибудь на периферии.
Валентин Распутин идеально подходил на эту роль. Начинал в иркутской газете, быстро приобрел известность, а вскоре и мировое признание. Я заказал нашему собкору Володе Ермолаеву заметки В.Г. Распутина к очередному дню печати. Валентин Григорьевич их написал — страницы 3-4. А дальше…
Дальше начались злоключения. Главный редактор В.Г. Афанасьев был чем-то крайне загружен и первым прочесть заметки Распутина не успел. Вел номер его первый зам Лев Спиридонов, недавно пришедший к нам из Московского горкома, ранее возглавлявший “Московскую правду”. Мысли Распутина вызвали у него бешеный протест.
Не хочу даже для истории повторять набор его гневных реплик типа: кто заказал этому…. материал для “Правды”? Лев Николаевич вычеркнул из заметок Распутина все, что противоречило его представлениям о печати и окружающей действительности. Оставил то, что мог бы сказать любой встречный-поперечный со столичной улицы.
Я рванул к главному, но его первый зам уже успел все согласовать…. Меня это не остановило. В.Г. Афанасьев со свойственной ему флегматичной широтой сказал:
— Знаешь, договаривайся со Спиридоновым. Он на меня… словом, не вмешивай меня в эти споры.
Я вернулся к Спиридонову, выслушал множество колкостей в свой адрес и нехороших слов автору заметок, но все же кое-что удалось отстоять, кое с чем — пришлось смириться. Я позвонил Ермолаеву, передал суть возникшей ситуации. Он пытался дозвониться до Распутина. Не получилось. Я взял грех на душу…. Даже в обстриженном виде заметки писателя произвели неплохое впечатление. Не нами замечено: в капле воды отражается океан….
