Элизабет Хереш - Купленная революция. Тайное дело Парвуса

Теперь Парвус, ранее посредник между Берлином и Петроградом, обязан в обоих случаях отреагировать соответствующим образом. В этой ситуации правда, как уже показало заявление, равносильное присяге, не играет никакой роли. В этой связи Парвус телеграфирует из Берлина Хаазе, который находился в Лике, в Восточной Пруссии:

«Требую срочного прямого опровержения лживых сообщений русской прессы, согласно которым Вы якобы сказали, что я являюсь посредником Министерства иностранных дел в общении с Лениным или еще с кем-то.

К большому удивлению, ответ пришел с обратной почтой на следующий день:

«Само собой разумеется, никогда не говорил, что Вы являетесь посредником между Министерством иностранных дел и Лениным или каким-то большевиком.

Хаазе».

18 августа помощник статс-секретаря дает Броккдорфу в Копенгаген отбой:

«Ответ на тел. № 1044. (…) По здешнему требованию Швейцарии был дан отпор встречным нападениям против подозрений Ленина как германского агента.

Тем самым лишены силы также русские сообщения о немецких офицерах. Мнимые высказывания Хаазе опровергнуты.

Тем временем Парвусу становится ясно, что он начнет резкую встречную атаку. Он будет везде сыпать жалобами. Об этом написанное по-немецки письмо Радека Парвусу, которое, очевидно, прибыло из Стокгольма в Копенгаген:

«Многоуважаемый г-н Парвус!

Я звоню и звоню и никак не могу с Вами связаться Теперь не остается ничего другого, как повторить письменно:

1. Тор(уп) отсутствует, его представитель сказал мне что дело зависит только от министра юстиции.

2. Я думаю, что следует подождать с шагами у министра юстиции. Если Вы жаловались, может оказаться что лучше всего, если Ф(юрстенберг) выступит не как обвиняющий, а как свидетель, так как (…) Поговорите с адвокатом, возможно ли это.

3. Надеюсь, что Вы мне сразу сообщите результат беседы с адвокатом.

4. Пожалуйста, срочно пришлите текст Вашего заявления на франц. (…), мне — немецкую копию. Я сообщу о ней в нашей брошюре, если она выйдет раньше, то будет наличествовать в процессе как приговор.

Прошу адресовать все письма по данному делу К. Радеку, Негленге. Вилла Йохансон. С приветом Радек, Копенгаген, 17/8».

Двумя днями позже Парвус отвечает из Копенгагена:

«Дорогой товарищ!

Жалоба на здешних русских корреспондентов получила ход. К сожалению, мой адвокат объяснил мне, что дело затягивается (…)

Я передал свою статью социал-демократам, и она будет опубликована в понедельник. Прилагаю Вам ее копию. Кроме того, я принял редактора «Политикен», которому я дал интервью по делу. Оно, вероятно, выйдет в понедельник или во вторник.

Направляю Вам также несколько экземпляров моей брошюры. К сожалению, я должен уехать, но приложу все силы к тому, чтобы в среду снова быть здесь…»

Приложенная газетная статья представляет собой негодующее письмо в его защиту на пяти страницах. Заголовок — «Русские убийцы юстиции и их пособники в Копенгагене». Вступление уже одним своим тоном готовит читателя к последующей аргументации, в первый раз, спустя столько времени, Парвус принимает во внимание свое еврейское происхождение, чтобы обвинить противоположную сторону в антисемитских мотивах их нападок. Так, в этом длинном предложении в начале статьи Парвус обращается с просьбой к редакции:

«…в интересах демократии, мира и человечности открыть мне колонки вашей газеты для следующих строк, целью которых является опровержение некоторых гнусных, лживых высказываний, которые были переданы из Копенгагена в Россию, чтобы поддержать там судебное преступление, в котором правовое насилие и дьявольская игра интриг превосходит даже то, что известно об афере Дрейфуса и о процессе Бейлиса…»

В качестве доказательства необоснованности обвинений против него, Ленина и большевиков Парвус приводит тот факт, что Хаазе опроверг мнимое утверждение, попавшее в прессу. Далее он уведомляет, что его жалоба направлена против коллективного заявления русских журналистов, проживающих в Копенгагене. Он называет их «наглыми лгунами» и перечисляет их по именам, чтобы таким образом дискредитировать их этой статьей. Парвус также не забывает перейти к вопросу об «удовлетворении его выездов из Германии», что в дальнейшем и сделало его подозрительным. И это тоже «ложь» «подонков» и «клеветников». Даже то, что он откомандировал Ганецкого в Копенгаген, Парвус полностью отрицает, заявляя при этом: «Здесь нет ни слова правды. Я познакомился с господином Ганецким лишь в Копенгагене».

Таким же образом он оспаривает свои отношения с германским посольством в Константинополе. Кажется, затратил не слишком много сил на то, чтобы Ленин был вне подозрений, однако тщательно продумывал каждое слово, говоря об этом:

«…Пытаются установить связь между мной и Лениным или другими борцами за свободу в России, и, после того как меня оклеветали «агентом» Германии, это переносят и на других. Пройдет много времени, пока не будет развязан узел клеветнических обвинений…»

Этим он одновременно пытается вывести Ленина из-под подозрения, которое окружает Парвуса, и оправдать действия большевиков как «борьбу за свободу». Почему он, собственно, стал объектом этих «клеветнических обвинений»? Парвус сам дает ответ: «Потому что я являюсь для русских обвинителей неудобным свидетелем защиты при подготовке этого судебного убийства». В заключительной части своего заявления Парвус прибегает к важнейшему опровержению, одновременно являющемуся защитной речью в пользу своих большевистских товарищей:

«…Но если русские судьи не хотят меня слушать, то мировая общественность меня слышит. Перед ней я заявляю: я ни разу не давал денег ни Ленину, ни другим обвиняемым, будь то подарок или ссуда, и не передавал им заказы германского или какого-либо другого правительства, я сам никогда не получал таких поручений (…) Кто утверждает обратное, тот лжец и клеветник.

Правда пробьет себе дорогу, но я очень боюсь, что русский народ должен будет потом снова снимать с виселицы своих мучеников за свободу. Он будет их чтить лишь после того, как повесит, убьет или растопчет.

Копенгаген, 18 августа 1917 г.

Но и Берлин не бездействует. Через несколько дней после вышеприведенного письма германское посольство в Копенгагене сообщает в Министерство иностранных дел в Берлине:

«Для депутата Эрцбергера и тайного советника посольства Надольного:

Вухерпфенниг сообщает:

Лайтис на днях поедет курьером здешней миссии в Петербург, берет с собой также обвинительный материал для процесса Ленина. Вождь большевиков Радек еще здесь, сообщение о его данных уйдет завтра. Срочно требуется присутствие Гольдберга. Если отъезд задержится из-за паспорта, прошу взять брошюры Парвуса, так как есть возможность отправки.

Тем временем Майер Гроссманн («Русские Ведомости»), вернувшись из Петербурга, поговорил с Савенко (фронтовой комиссар Керенского) [33] и с министром. Сообщение уйдет после возвращения Гольдберга. [34] Прошу оповестить Гольдберга о предстоящем.

Другими словами, корректура имиджа кажется завершенной. Берлин продолжает осторожнее, но ни в коем случае не сдержаннее, скорее энергичнее, поддерживать максималистов в Петрограде, так как цель еще не достигнута.

В октябре 1917 г. генерал Людендорфф благодарит госсекретаря в Берлине за его вклад в военный успех против России, особенно за подрывную работу отдела политики», план которой был составлен Парвусом, и «большие денежные средства», которые способствовали тому, «чтобы углубить успех (…) благодаря укреплению разлагающих элементов (…)»

И как бы в наказание за предшествующую клевету в отношении связи Берлин — Копенгаген — Стокгольм — Ленин, в конце жаркого лета 1917 года Генеральный штаб отправляет телеграмму в Берлин, в Министерство иностранных дел:

«Для господина статс-секретаря.

Генерал Людендорфф телеграфирует:

С благодарностью признаю, что Министерство иностранных дел не только своими консультациями во время фронтовой пропаганды Верховного командования Восток, но и своей подрывной работой в секции политики предоставило поддержку, а именно — большими денежными суммами способствовало тому, чтобы увеличить успех военных операций на Восточном фронте посредством укрепления разлагающих элементов, прежде всего в Финляндии.