Александр Дугин - Тамплеры Пролетариата
Русские — избранный народ, а русская история — резюме мировой истории. К нам, как к временному и пространственному, этническому магниту, тяготеет с нарастающей силой судьбоносный смысл веков. Первый и Второй Рим были лишь для того, чтобы появился Третий. Византия была провозвестием Святой Руси. Святая Русь апокалиптически стянулась к городу-призраку Санкт-Петербургу, где появился величайший пророк России, Федор Достоевский. Главные герои его главного романа, "Преступление и наказание", действие которого происходит в лабиринте петербуржских улиц — главные герои России. Среди них самыми центральными являются Раскольников, старуха-процентщица и топор. Причем, именно топор — тот луч, который связывает Раскольникова с процентщицей. Следовательно, история мира через историю Рима — через историю Византии — через историю России — через историю Москвы — через историю Санкт-Петербурга — через историю Достоевского — через историю романа "Преступление и наказание" — через историю главных героев этого романа — сводится к ТОПОРУ.
Раскольников раскалывает голову капиталистической старухе. Имя «Раскольников» уже само по себе указывает на топор и действие, им осуществляемое. Раскольников отправляет ритуал Нового Года, тайну Страшного Суда, празднества воскрешения Солнца.
Капитализм, ползущий в Россию с Запада, с закатной стороны, плотски изображает мирового змея. Его агент — старуха-паук, плетущая сеть процентного рабства; она же часть его. Раскольников несет топор Востока. Топор восходящего солнца, топор Свободы и Новой Зари. Роман должен был бы закончиться триумфально, полным оправданием Родиона; преступление Раскольникова является наказанием для процентщицы. Объявлена эра Топора и пролетарской Революции. Но… В дело вступили дополнительные силы. Особенно коварным оказался следователь Порфирий. Этот представитель кафкианской юриспруденции и фарисействующий псевдогуманист начинает сложную интригу по дискредитации героя и его жеста в его собственных глазах. Порфирий подло подтасовывает факты и заводит Раскольникова в лабиринт сомнений, переживаний, душевных терзаний. Он не просто стремится засадить Родиона, но ищет подавить его духовно. С этой сволочью надо было бы поступить так же, как со старухой. "Проломи голову змею". Но силы оставили героя…
Затем замутняется и остальная ткань мифа. Раскольников, в соответствии с примордиальным сценарием, должен был бы спасти Софию-Премудрость из дома терпимости, как Симон-гностик Елену. И сцена чтения евангельского повествования о воскресении Лазаря осталась от изначального (виртуального) варианта: спасенная Любовью София, освобожденная от оков процентного рабства, проповедует всеобщее воскресение. Но тут она почему-то вступает в заговор с "гуманистом-змеепоклонником" Порфирием и начинает внушать Раскольникову, что старуху надо было якобы пожалеть, что она — "не вошь дрожащая". Общество любви к животным, включая мирового змея кромешной тьмы. Забота о слезинке капиталиста.
Как все это объяснить?
Достоевский был пророком и обладал даром предвидения. Он прозрел не только Революцию (топором по черепу), но и ее вырождение, ее предательство, ее продажу. София социализма постепенно выродилась в гуманистическое фарисейское слюнтяйство. Порфирии проникли в партию и подточили основы эсхатологического царства советской страны. Отказались от перманентной революции, потом от чисток, потом Соня в лице позднесоветской интеллигенции опять заныла о своем глупейшем "не убий"… И кровь хлынула рекой. Причем кровь не старух-процентщиц, а по-настоящему невинных детей.
Существует виртуальная версия "Преступления и наказания", где совершенно иной конец. Она относится к новому, грядущему периоду русской истории.
Пока мы проживали первую версию. Но теперь все кончено. Новый миф обретает плоть, алый меч Бориса Савинкова обжигает ладони юной России, России Конца Времен.
Имя этой России — Топор.
Cтатья написана в 1996 г., впервые опубликована в «Независимой газете» в 1996
КРОВУШКА-МАТУШКА
(о забытом писателе Пимене Карпове)1. Тотальный неудачник
Имя Пимена Карпова прочно отсутствует в нашей культуре. Это правильно. Писатель он был из рук вон плохой, поэт — ниже среднего, жизнь его — серия сплошных неудач. Когда поэт-Карпов пришел знакомиться к Блоку, тот принял его за трубочиста: темная степная рожа, дикий взгляд — законченный чухонец.
В 1909 году он опубликовал свой сборник статей "Говор зорь", малоосмысленный и бестолковый. В нем он наивно защищал русских крестьян от высокомерия интеллигенции. Сборник понравился только одному человеку — Льву Толстому, находившемуся в то время в пике своего опрощенчества.
В 1913 году вышла главная книга его жизни "Пламень (роман из жизни и веры хлеборобов)".
Рискну утверждать, что ничего подобного по дикости, оголтелости и откровенному безумию, перемешанному с дурным вкусом, тяжелым псевдонародным языком и полной художественной бездарностью, в русской литературе не существует. Этот инфернальный шедевр огорошил и критику и цензуру. Роман был признан официальными органами «сектантским», "порнографическим" и «святотатственным». Против автора возбудили уголовное дело, от тюрьмы его спасло лишь хлипкое здоровье и наступившая вскоре революция, до которой он еле-еле дотянул, прикидываясь неполноценным. Карповым были возмущены как левые, так и правые. И те и другие видели в его романе карикатуру — на государство, на народ, на пролетариат, на крестьянство, на помещиков, на церковь — короче, на все, что можно.
Но что еще более неприятно — Карпов не получил даже скандальной известности, промотав ее за счет полной неспособности извлекать выгоду для себя из критической (но чреватой популярностью) ситуации. После революции роман был переиздан в 1924 году, но внимание на него тогда никто не обратил (скорее всего из-за художественной бездарности). Карпов еще долго скитался по России с просьбой выдать комнату или какой-нибудь гонорар (так как работать не умел и не любил), но везде наталкивался на совершенное равнодушие. Так он перебивался неизвестно чем до 1963 года, когда умер в полной безвестности.
В 1991 году издательство "Художественная литература" опубликовала (непонятно зачем) «Пламень», стихи и отрывки из биографической повести "Русский ковчег", в которой Карпов описывал свое знакомство с футуристами, Хлебниковым, Сологубом, Блоком, Толстым, Северянином, Грином и другими известными богемно-литературными персонажами предреволюционной России.
Этой «перестроечной» публикацией была отдана формальная дань третьесортному нелепому писателю, и его тема на этом была закрыта.
Но самое интересное как всегда пропущено.
Дело в том, что Пимен Карпов зашифровал в своем романе уникальное эзотерическое послание, грандиозный гностический миф, предвосхищающий самые яркие прозрения Платонова или Мамлеева. Карпов обнародовал тайны глубинной русской сакральности, сделал достоянием публики секретные национальные учения, которые с предельной ясностью вскрывают самые темные и загадочные аспекты духовной истории нашего народа.
2. Главарь злыдоты
Внешне роман «Пламень» — нагромождение мракобесия, кровавых преступлений, исступленного садо-мазохизма, перверсий, смертей, гниений, черных месс, святотатств, богохульств и ничем не оправданной танатофилии. Извращения, матереубийства, коллективные изнасилования, пытки — все это наползает друг на друга в бесконечном количестве до конца романа, игнорируя сюжет, последовательность, логику. Создается впечатление, что автор механически добавляет кровавое изнасилование или удушение тогда, когда его перо касается нового чистого листа. При этом нескончаемый ужас описывается совершенно безо всякого юмора и, напротив, перемежается серьезнейшими метафизическими и богословскими рассуждениями. При внимательном рассмотрении оказывается, что кровавые и порнографические картины призваны лишь проиллюстрировать некие сложные гностические концепции, которые составляют ось всего произведения. Мало помалу начинает проясняться замысел Карпова: то, что он пишет, это не художественное произведение, это эзотерический текст, закамуфлированный под литературу и предпосланный особому читателю, носителю русской тайны, который, однако, не узнает себя в интеллигентском дискурсе образованных мистиков (типа Мережковского).
В романе речь идет о нескольких сектах, распространенных среди обычного крестьянского населения в окрестностях поместья зловещего барина — Гедеонова. Позднее выяснится, что главные герои произведения вообще не люди — один "посланец Высшего Света, возлюбивший землю", другой — "сын черта", третий — "пророк Солнца".
