В. Галин - Политэкономия войны. Заговор Европы
Фактическая поддержка Англией и Францией фашизма в Испании и последовавший Мюнхенский сговор привели к новой радикализации политики Коминтерна. Ж. Пайяр в ноябре 1938 г. высказал сожаление о манифесте Коминтерна, призывавшем к свержению французского и британского правительств, и вручил его текст Литвинову. Нарком прочел бумагу и предложил исправить в ней ошибку: манифесту следовало призывать к свержению «правительств предательства и измены». «Я заметил Пайяру, — писал Литвинов — что если правительства Чемберлена и Даладье идентифицируют себя с данной в манифесте характеристикой, то они могут быть в претензии на Коминтерн. Мы, однако, за Коминтерн не отвечаем»1189.
В 1939 г. СССР сам заключил пакт с Германией, что означало коренное изменение политики Советской России по отношению к фашизму и требовало соответствующего объяснения. И 22 августа, накануне подписания пакта, Исполком Коминтерна выступил с заявлением, в котором говорилось, что пакт о ненападении... действует в защиту всеобщего мира... Этим СССР срывает планы буржуазных, реакционных кругов... стремящихся направить агрессию против страны социализма... СССР разъединяет агрессоров, освобождает себе руки против агрессии Японии и в деле помощи китайскому народу. Наконец, переговоры с Германией могут понудить правительства Англии и Франции перейти от пустых разговоров к скорейшему заключению пакта с СССР. Заявление заканчивалось указанием «на необходимость продолжать с еще большей энергией борьбу против агрессоров, в особенности против германского фашизма».
Эта линия Исполкома Коминтерна была активно поддержана коммунистическими партиями стран Запада. После нападения Германии на Польшу компартии Франции, Англии, США, Бельгии, Голландии, Дании, Швейцарии поддержали объявление Англией и Францией войны Германии. Особенно важное значение имела позиция влиятельной Французской компартии. Парламентская группа ФКП голосовала за военные кредиты и заявила о «непоколебимой решимости всех коммунистов стать в первые ряды сопротивления агрессии гитлеровского фашизма». Часть членов руководства ФКП, включая Мориса Тореза, вступила в ряды французской армии1190.
Однако правительства Англии и Франции не спешили как вступать в войну, так и заключать пакт с СССР. Наоборот, на Западе началась «странная война». В соответствии с этим изменилось и отношение Сталина к политике Коминтерна. Новый курс Сталин озвучил в беседе с Г. Димитровым 7 сентября: «Война идет между двумя группами капиталистических стран за передел мира, за господство над миром! Мы не прочь, чтобы они подрались хорошенько и ослабили друг друга... Гитлер, сам того не понимая и не желая, расстраивает, подрывает капиталистическую систему... Мы можем маневрировать, подталкивать одну сторону против другой, чтобы лучше разодрались... Деление капиталистических государств на фашистские и демократические потеряло прежний смысл. Война вызвала коренной перелом... Стоять сегодня на позиции вчерашнего дня (единый народный фронт, единство наций) — значит скатываться на позиции буржуазии. Этот лозунг снимается... Надо сказать рабочему классу: война идет за господство над миром; воюют хозяева капиталистических стран за свои империалистические интересы. Эта война ничего не даст рабочим, трудящимся, кроме страданий и лишений. Надо выступить решительно против войны и ее виновников. Надо разоблачать нейтралитет буржуазных нейтральных стран, которые, выступая за нейтралитет у себя, поддерживают войну в других странах в целях наживы»1191.
Уже 9 сентября Исполком Коминтерна, полностью поддержав сталинские установки, выступил с новым заявлением о политике и тактике коммунистических партий в связи с войной. С этого времени термин «фашизм» практически исчез из пропагандистского арсенала СССР. За ним последовало и международное коммунистическое движение. Правда, столь кардинальная перемена фронта вызвала немалые трудности. В особенно тяжелом положении оказалась Французская компартия. Коммунистов нередко обвиняли в те дни в пособничестве фашистской Германии. Как вспоминал член политбюро ЦК ФКП А. Раметт, «коммунистов оскорбляли на улице, на заводах... Это были страшные дни изоляции. Мы не могли даже выступать, нас больше не слушали»1192. Когда «Коминтерн в Москве объявил, что берет новую линию на мир, против «империалистической» войны, британская коммунистическая партия потеряла половину своих членов в Лондоне»1193.
«Советский поворот «кругом», — отмечает М. Карлей, — изменил все. До августа 1939 года Советский Союз был для многих надежным оплотом в борьбе с нацизмом, своеобразным политическим островом. Пусть небольшим островком, омываемым реками крови от сталинских чисток, но все же куском твердой почвы. Когда Молотов подписал пакт о ненападении, этот остров погрузился в пучину. Международному коммунизму был нанесен жестокий удар, многие коммунисты, разочаровавшись, выходили из своих партий. Советский Союз протянул руку фашистам. Это не укладывалось в сознании. Во Франции и Британии антикоммунистическая говорильня, немного поутихшая весной и летом в связи с переговорами в Москве, возобновилась с новой силой. В конце августа французское правительство запретило коммунистическую «L’Humanite», а в следующем месяце объявило французскую компартию вне закона и арестовало депутатов-коммунистов. Начался антикоммунистический разгул. Если кто-нибудь имел неосторожность слишком громко произнести в местном кафе «Vivent les Soviets», беднягу тут же заключали на восемнадцать месяцев в тюрьму, ferme — без прав досрочного освобождения»1194.
ГЛАВНЫЙ ВОПРОС
К концу книги мы наконец-то подошли к ее началу. Затянувшееся вступление служило цели лишь введения в тему. Наступило время перейти к тому, ради чего, собственно говоря писалась книга — почему же началась эта война, унесшая 55 миллионов жизней? О Второй мировой написаны тысячи книг, но среди них навряд ли можно найти десяток, посвященных этому вопросу. Лишь отдельные ссылки. Например, Фуллер главную причину Второй мировой войны видел в движении «через паровые двигатели и биржи к инстинктам первобытного человека»... В. Суворов (Резун) вообще утверждает, что: «Историки так никогда и не объяснили, почему же Гитлер напал на Сталина»...
Наиболее популярным и избитым, как у западных, так и у современных российских «историков», ответом на этот вопрос является тема двух диктаторов, один из которых стремился к мировому господству, другой — к мировой революции. Например, уже Геббельс находил главную причину войны в том, что «Россия изо всех сил стремится к мировой революции»1195. Французский сенатор А. де Жувенель публично заявлял в январе 1932 г., что советская пятилетка — это подготовка к агрессивной наступательной войне1196. Именно эту установку для пропаганды войны против России дал Гитлер Геббельсу 8 июля 1941 г.: Советский Союз изготовился всеми своими вооруженными силами напасть на Германию, отражая; занесенный над фатерляндом удар, фюрер в последний момент опережая врага, отдал приказ немецким вооруженным силам уничтожить военную силу врага1197. Этой теме посвящены сотни, если не тысячи книг. Примером такого подхода, например, является классическая книга А. Буллока или творчество одного из апостолов перестройки 1990-х, А. Яковлева.
Подход был не нов. Так, Папен заявлял, что «Германия вступила в Первую мировую войну, что-бы помочь своему союзнику Австро-Венгрии в борьбе против славянской агрессии»1198. Папен утверждал: «Россия намеревалась начать войну»1199. Аналогичного мнения был и Мольтке: «Все это устроила Россия, и, надо признать, очень ловко»1200. Начальник генштаба Австро-Венгрии К. фон Гетцендорф накануне Первой мировой указывал «на неизбежность войны с Россией как следствие ее агрессивной панславянской политики». «Тогдашняя ситуация весьма похожа на сегодняшнюю, — отмечал Папен. — В наше время очень многие уверены, что цели мирового коммунизма могут быть достигнуты исключительно военным путем, а потому конфликт неминуем»1201.
Таким образом, не имело значения, ради чего Россия рвалась завоевать Европу, — ради торжества панславянизма или коммунизма. Гитлер вообще устанавливал между ними прямую наследственную связь: «Сталин претендует на то, чтобы быть провозвестником большевистской революции. На самом же деле он отождествляет себя с Россией царей и просто-напросто возрождает традицию панславизма. Для него большевизм лишь средство, род ловушки, предназначенной для обмана германских и латинских народов»1202.
У Черчилль находил еще более глубокие причины возникновения Второй мировой: «Над широкими равнинами Восточной и Центральной Европы с их многочисленными новыми и высоконационалистическими государствами еще витают оскорбленные тени Петра I и Фридриха Великого, и память тех войн, которые они вели, еще жива. Россия, сама превратившая себя в изгоя среди народов, точит штыки во мраке арктической ночи и механически провозглашает вновь и вновь философию ненависти и смерти...»1203. Для главного идеолога Третьего рейха А. Розенберга на первый план вообще выступали расовые особенности: «У русских всегда дремало стремление к безграничному распространению, необузданная воля к разрушению всех форм жизни, ощущаемых лишь как голое ограничение. Смешанная монгольская кровь, даже сильно разбавленная, вскипала еще при всяком потрясении русской жизни и увлекала людей на дела, зачастую непонятные даже самому участнику»1204.
