Генри Торо - О гражданском неповиновении
Я знаю, что большинство людей думает иначе, чем я, но те, чья профессиональная жизнь посвящена изучению подобных или близких к ним предметов, менее всего согласятся со мной. Государственные деятели и законодатели, полностью находясь внутри организации, никогда не смогут четко и ясно увидеть ее. Они говорят о развивающемся обществе, но не оставляют никакого места для развития. Они могут быть людьми известного опыта и проницательности и несомненно придумали благородные, хитроумные и даже полезные системы, за которые мы им искренне благодарны, но вся их премудрость и полезность лежит в определенных и не слишком широких пределах. Они хотели бы забыть, что мир управляется не политикой, а разумной необходимостью. Уэбстер (*) непоследователен в отношении правительства и поэтому не может авторитетно говорить о нем. Его слова — мудрость для тех законодателей, которые не в состоянии предпринять серьезных реформ в существующем правительстве, но для мыслящих и для тех, кто следует вечным законам, он слишком поверхностен. Я знаю тех, чьи сокровенные и мудрые размышления на эту тему смогли бы быстро проявить пределы и глубину его ума. Однако, по сравнению с низким уровнем большинства реформаторов и столь же легковесной мудростью и красноречием вообще всех политиков, его слова являются единственно разумными и ценными, и мы благодарим Небеса за то, что он есть. По сравнению с другими, он всегда силен, оригинален и, кроме того, практичен. И все же, главное его качество не мудрость, а рассудительность. Истина законников не есть Истина, а только некая логичность или логичная целесообразность. Истина всегда в гармонии с собой и не озабочена установлением справедливости, которая может являть и неправильные действия. Он заслуженно получил имя — Защитник Конституции. Он не наносил ударов, а лишь защищал. Он — последователь, но не лидер. Люди 1787-го (*) года не его идеалы. "Я никогда не делал попыток, — говорит он, — нарушить первоначальное соглашение, по которому различные штаты входят в Союз, и никогда не поощрял их". Но все же, размышляя о санкции, которую Конституция дает рабству, он говорит: "Раз это часть первоначального договора, то пусть она остается". Не обольщаясь его особой интуицией и талантом, необходимо отметить, что он не может рассмотреть явление вне его политической стороны и увидеть его со стороны разума или хотя бы рискнуть дать открыто ответ, пусть и невозможный, как частное лицо, например, на такой вопрос: как надлежит сегодня человеку в Америке относиться к рабству? Или на такой: из чего должен быть выведен новый и единственный принцип социального долга? "Способ, — говорит он, — которым правительства штатов, где существует рабство, его регламентируют, руководствуясь ответственностью перед своими избирателями, это: собственное разумение, общие законы собственности, гуманность и справедливость перед лицом Бога. Возникшие где-либо организации, основанные на чувстве человечности, или по другой причине, не должны вмешиваться в это. Они никогда не получали от меня никакой поддержки, да они и не хотят ее".
Те, кто не ведает более чистых источников истины и не может подняться вверх по их течению, придерживаются Библии и Конституции, приникая к ним с благоговением и смирением, но те, кто усмотрел, откуда они струятся в это озеро или в этот пруд, препоясывают свои чресла и совершают паломничество вплоть до истоков.
В Америке не появился еще человек с талантом законодателя. Такие люди редки в мировой истории. Есть тысячи ораторов, политиков и просто красноречивых людей, но еще не заговорил тот, кто способен определить самые больные вопросы современности. Мы любим красноречие ради него самого, а не за ту истину, которую оно может открыть, или за тот героизм, который оно может вдохновить. Наши законодатели еще не усвоили всей ценности для народа свободной торговли и свободы, согласия и нравственности. У них не достает способностей и таланта для сравнительно простых вопросов налогообложения и финансов, торговли, промышленности и сельского хозяйства. Если бы мы руководствовались только премудрыми речами законодателей из Конгресса, без учета повседневного опыта и действенного недовольства народов, Америка не смогла бы сохранить своего места среди других народов. Восемнадцать столетий назад был написан Новый Завет, но, — возможно, у меня и нет права судить об этом, — где же тот законодатель, у которого хватило бы ума и таланта использовать свет, отбрасываемый этим Заветом на науку законодательства?
Сила правительства, — даже такого, которому я с готовностью бы подчинился, такого, которое знает и может действовать лучше, чем я, а уж, тем более, такого, которое не слишком хорошо знает и действует, — совершенно недостаточна, если у правительства нет поддержки и согласия управляемых. У него нет никаких прав на мою личность и собственность, кроме тех, которые я ему передам. Развитие от абсолютной монархии к ограниченной и от ограниченной монархии к демократии — это развитие в направлении подлинного уважения к человеку. Китайский философ (*) был очень мудр, считая человека основой империи. Является ли демократия, какой мы ее знаем, последним возможным усовершенствованием формы правления? Разве нельзя сделать еще один шаг к признанию и упорядочению прав человека? Никогда не будет подлинно свободного и просвещенного государства до тех пор, пока оно не начнет признавать личность как высшую и независимую силу, из которой слагается могущество государства. Я с восторгом представляю себе государство, которое обращалось бы справедливо со всеми людьми и относилось бы к личности с уважением, как к ближнему, не беспокоясь, что кто-то живет отдельно от него и не участвует в его делах, и, в тоже время, честно выполняло бы все свои обязанности ближнего и соотечественника. Государство, которое выносит подобный плод и терпеливо дождется его созревания, может приготовить путь для еще более совершенного и удивительного государства, которое я тоже, могу вообразить, но, увы, нигде не наблюдаю.
КОММЕНТАРИИ
…"То правительство хорошо, которое правит меньше всего"… — Торо имеет в виду слова Эмерсона из второй серии его «Очерков» (1844): "Чем меньше у нас правительства, тем лучше".
Первая строфа стихотворения английского поэта Чарлза Вулфа (1791–1823) "На погребение сэра Джона Мура" (1817). Перев. И. Козлова.
posse comitatus — свидетели шерифа
…"затыкать дыру, чтобы не дуло"… — В. Шекспир. «Гамлет», V, 1.
В. Шекспир. "Король Иоанн", V, 2. Перев. Н. Рыковой.
Речь идет о мексиканской войне 1846–1848 гг.
Пейли, Уильям (1743–1805) — английский богослов и философ. Из его книги "Принципы моральной и политической философии" (1785).
Пример взят из трактата Цицерона "Об обязанностях".
Лк, IX, 24.
Имеется ввиду съезд демократической партии США, состоявшийся в 1848 году.
Имеются ввиду члены тайного масонского общества «Чудак», возникшего в Англии, а в 1806 г. основанного в США.
Имеется ввиду обстоятельства поездки известного адвоката С. Ховарда в Каролину для защиты прав негров из Массачусетса.
Матф., XXII, 19, 21.
Конфуций. Лунь-юй, XIV, 1.
Речь идет о случае с Торо в июле 1846 г., описанном также в его книге "Уолден, или Жизнь в лесу" (гл. "Поселок").
Семейная легенда приписывает этот денежный взнос, освободивший Торо из тюрьмы, его теткам.
…"моих темниц" — имеется ввиду книга итальянского поэта-карбонария Сильвио Пеллико (1789–1854) "Мои темницы" (1832).
Из трагедии "Битва при Алькагаре" (1589) английского драматурга Джорджа Пиля. Перев. З. Е. Александровой. "Эстетика американского романтизма". М., 1977.
Уэбстер (Вебстер), Даниэль (1782–1852) — американский государственный деятель, сенатор от штата Массачусетс, госсекретарь (1841–1843 и 1850–1852), прославившийся как оратор. Торо далее цитирует его речь 12 августа 1848 г.
В 1787 г. была принята конституция США.
То есть Конфуций (551–479 гг. до н. э.), в основе учения которого лежит идея подчинения подданных государю.
